Ориентация сердца (гет)

Наказанье одиночества — лучшее общество для меня.

Испытание тишиной — лучшая музыка для моих ушей.

Пугающая тьма — луч света для глаз моих.

Парализующий страх — мое спокойствие.

Нестерпимая душевная боль — наслаждение духа моего.

Бушующее всепоглощающее пламя — вода, текущая в моих жилах.

Завораживающий лед — жар моего сердца.

Бездонная пустота — сущность, наполняющая меня...

Темный Шаман*

Костер, пылающий во тьме, словно маяк для одинокого странника, притягивал и манил своим теплом, завораживая причудливым переплетением языков пламени.

Он шагнул в круг света:

— Я пришел. Ты звал меня?

Старый шаман пососал трубку из моржового клыка, и, не открывая глаз, как китайский болванчик, помотал головой:

— Нет. Это тебе что-то надо, — огонь бросал причудливые тени на его изборожденное глубокими морщинами, словно вырубленное из камня, лицо. Тонкие седые косички спускались по спине на куртку из оленьей кожи, умело расшитую бисером и разноцветными нитями. Он сидел, скрестив ноги, прямо на голой земле, покачиваясь из стороны в сторону, в такт одному ему ведомой музыке.

— Да, — мужчина черным пятном маячил на самом краю светлого круга. — Но ты все равно не ответишь.

— А ты попробуй, — старик выпустил облачко вонючего дыма изо рта. — Сегодня хорошая ночь и мне хочется поговорить.

— Поговорить, значит? — в хриплом мужском голосе послышалась ирония. — Давай поговорим. Зачем ты спас меня тогда? Я никогда не просил. Ничего.

— Но ты и не отверг мой дар, Человек, — шаман приоткрыл один узкий глаз. — Мне нужно было отдать долг. Когда-то давно ты помог моему сыну. Я всего лишь сохранил твою жизнь.

— Зачем она мне такая? Иногда мертвым лучше оставаться мертвыми. А у меня внутри пусто. И холодно.

— Тебе пора вернуться обратно. И заполнить свою душу миром.

— Там меня никто не ждет. Я буду изгоем. Преступником. Всю оставшуюся жизнь скрываться и убегать?.. Здесь, по крайней мере, я сам себе хозяин и знаю, чего ждать от завтрашнего дня, — мужчина наклонился и бросил в костер принесенный с собой сверток. Пламя с гудением взметнулось ввысь, выбросив сноп искр. — Это тебе, Сиу-Нга-Нися. Хоть ты и не сообщил мне ничего нового. Скучно стало, да? — он усмехнулся и растворился в окружающей темноте.

— Пора тебе, пора... Время уходит, а держать твою душу в срединном мире мне одному уже не под силу, — бормотал старик, все сильнее раскачиваясь из стороны в сторону, широко раскрыв слезящиеся глаза и уставившись на огонь, все ярче разгорающийся перед ним. Движения индейца становились резче, а зрачки заволокло белесой пленкой. Откуда-то из глубины его естества возникла песня без слов — жуткая, гортанная. Вибрируя, она неслась во мгле, заставляя окружающее сжиматься и цепенеть в предчувствии надвигающегося ужаса. Поднялся ветер. С шумом и треском пройдя по верхушкам деревьев, он достиг круга света и моментально стих, словно наткнувшись на невидимую стену, и лишь слегка пошевелил пепел у ног шамана, оставшийся от множества кострищ.

Внезапно звуки, от которых волосы на голове вполне могли встать дыбом, смолкли. Старый волшебник снова засунул в рот трубку, залез узловатыми пальцами за пазуху и сорвал с шеи шнурок с болтающимся на нем круглым плоским камнем, продырявленным посередине. Подул на него и, хитро подмигнув сам себе, бросил в костер. Тот погас, словно прихлопнутый огромной рукой. Ветер прошелестел пожухлой травой на пустой поляне. Тишину над ночной тайгой прорезал короткий медвежий рык.