После самого конца (гет)

Ты просыпаешься в саду.

Нет, не в саду — в парке, это парк. Это парк, о котором ты мне рассказывала, тот, в котором ты проводила много времени в детстве. Тот самый, с ржавыми качелями и цветами в пруду, тот самый, в котором Снейп много лет назад сказал тебе, что ты особенная.

Он был прав, знаешь. Не только о магии. Ты особенная. Всегда была.

— Джеймс?

Я здесь. Говорил же, что это случится. Всегда знал, что это случится. Просто не хотел, чтобы это случилось так скоро.

— Я здесь.

Ты встаёшь — медленно и неуверенно.

— Где мы?

— Ты не узнаёшь это место?

— Это?.. Почему здесь так пусто?

Ты смотришь на меня вопрошающими глазами. У меня застревает комок в горле, когда я смотрю на тебя, голую, бледную и нервную. Я протягиваю руку не только потому, что хочу утешить тебя, а и потому, что мне тоже нужно утешение. Ты хватаешься за меня. Ты тёплая. Я не ожидал этого и не уверен, почему.

Притягиваю тебя поближе к себе, и ты закрываешь глаза.

— Он нас прикончил, да?

— Да. Да, он сделал это.

— А Гарри?

— Я… Я не знаю, — я втягиваю в себя воздух и обвиваю тебя руками. Ты тёплая. Надёжная. Мягкая. Здесь ничто не похоже на настоящее, но теперь всё кажется более реальным, чем было до этого. Я думаю о Гарри, где бы он ни был, и всё моё тело пронзает боль потери; часть меня знает, что здесь его нет. Другая часть меня задаётся вопросом, что это значит — но я не позволю надежде уйти.

— Мне страшно, — почти шёпотом выдыхаешь мне на ключицы.

— Мне тоже.

Мы стоим здесь, обнявшись, и то, что кажется вечностью — всего лишь момент, как остальные наши жизни и одна секунда.

Ты смотришь на меня. В твоём взгляде тревога, но на лбу смирение.

— Назад нет пути, да?

Я улыбаюсь. Мои зубы выдают тихий унылый скрип, и, я знаю, ты расцениваешь это как «нет».

Ты тянешь меня к качелям и плачешь, ничего не говоря, но это и не нужно. Я знаю каждое слово, которое ты не можешь произнести — чувствую, как оно оставляет рубцы на сердце.

— С ними всё будет хорошо. Со всеми ними.

— Наверное, — твой голос ломается. Ты не смотришь на меня, просто продолжаешь тянуть по пустой, белой детской площадке.

— Надеюсь.

Надежда — это всё, что теперь у нас есть.

Мы сидим на неудобных пластмассовых качелях, сплетая руки. Я смотрю, как ты ковыряешь землю босыми ногами. Твои глаза ясно смотрят туда, куда смотреть больно.

— Я люблю тебя. Я буду любить тебя до самого конца, — честные и простые слова. Они просачиваются прямо в грудь.

— Конец? — ты смеёшься, хотя твои глаза всё ещё в слезах. — Это выглядит для тебя как конец?

— Конец того, что мы имели, — поправляю я. — Жизнь, которую мы пытались прожить. Наше будущее, наша семья.

Ты сжимаешь мою руку и изгибаешь губы в мягкой улыбке:

— Семье никогда не наступит конец. Гарри есть и всегда будет нашим сыном.

— Я знаю, — говорю я, как только мы отталкиваемся от земли, — но пройдёт много времени, прежде чем мы увидим его снова.

— Надеюсь, — бормочешь ты, и мне жаль, что я не могу поцеловать тебя прямо здесь, прямо сейчас, но мы раскачиваемся и поднимаемся всё выше и выше, а пальцы всё ещё переплетены. Как будто мы поплавки в воздухе или поймали дыхание ветра.

— Я люблю тебя, — говоришь ты, и я уже с трудом тебя вижу, потому что всё вокруг становится ярче, кружится быстрее и быстрее.

— Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя, — и всё исчезает, но: — Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя, — а твоя рука всё такая же тёплая и настоящая в моей. Даже если мир воспламенится и сгорит дотла, и мы упадём в последний раз, я всё ещё смогу слышать тебя, и когда нас занесёт в небытие, я знаю, что никто из нас никогда не отпустит.

Никогда.