Всем привет. Я Джордж. И я наполовину умер (джен)

Я понимаю, что вы подумали. Вы все знаете о моей потере. Но я не образно. Я имею в виду, что я действительно умер. Буквально.

Когда это случилось? В Битве за Хогвартс, конечно же. Забегая вперед, скажу, что если бы можно было вернуть время назад, мы с Фредом всё равно бы в ней участвовали.

Я бы участвовал…

Я.

Это правда очень трудно – привыкнуть говорить «я» вместо «мы». Тем более теперь, когда меня и нет наполовину… То есть, я, конечно, есть, если подразумевать телесную оболочку.

Я разделяю эти понятия – человек и его внешняя оболочка.

Короче, мое «я» неполноценное. Оно, наверное, всегда таким было. Просто мы с Фредом не задумывались. А потом… мне пришлось задуматься. После того, как Фреда не стало…

А я тогда подумал, что не стало меня.

…Знаете, там всё грохотало. И не просто грохотало! Вы бывали на матчах по квиддичу? А на чемпионате? Так вот рёв болельщиков – это писк, тоненький, еле слышный писк по сравнению с тем грохотом, что сотрясал Хогвартс в ту ночь. Я даже радовался, что не слышу на одно ухо.

…Я помню взрыв. Меня куда-то отшвырнуло. Я лежал на спине и несколько длинных мгновений не слышал вообще ничего. Как будто оглох и на второе ухо. И тишины стало так много, что раздался звон. Теперь я знаю, что это звенело у меня в голове.

…Я поднялся на ноги. Мне казалось, что я шёл целую вечность, а на деле, должно быть, совершил пару шагов. Я рухнул на колени, а звон внутри превратился в чей-то крик. И высокий голос звал Гарри Поттера. Жуткий голос, от которого сводило внутренности. Мне потом объяснили, что это Тот-Кого-Нельзя-Называть объявил часовое перемирие.

…Я не знаю, как так вышло, что меня не было рядом с Фредом, когда он… Что меня не было рядом в ту минуту. В момент его гибели.

Когда я очнулся, то побрел в Большой зал. Сквозь завалы и пыль. А, может, пыли и не было? Это больше было похоже на туман. Знаете такое выражение: «Шёл как в тумане»? Вот. Так я и шёл.

У меня было что-то вроде плохого предчувствия – я по-прежнему слышал крик внутри себя. Но не пронзительный, а едва уловимый. Как будто какая-то струна лопнула, а вибрация воздуха осталась. И этот отголосок крика был таким важным, что его было страшно упустить.

…Раненных и убитых было много. Они лежали посреди Большого зала. Там же собрались и выжившие.

На меня смотрели со всех сторон. Но я перестал замечать их взгляды.

Я увидел рыжую голову, тело на носилках… А рядом почти всю мою семью. Я понял, что кто-то умер. Кто-то из моей семьи умер. Что я испытал? Я провалился в ужас, липкий, холодный, пробирающий насквозь.

Я почему-то сразу подумал, что это Перси. Он был неопытен в бою.

Я шагал вперед, а мама с папой смотрели на меня, знаете… Так, как будто жалели. Их лица заливали слёзы.

А когда я подошел – я на носилках увидел… себя.

«Я умер?» – спросил я одними губами.

Я даже глянул на свои руки, на полном серьёзе ожидая, что они будут прозрачными.

«Фред!» – взвыла мама, обнимая мое мертвое тело.

Я оглянулся, я хотел увидеть Фреда. Мама же только что звала его… А Фреда не было. Ни справа, ни слева, ни за моей спиной…

«Фред!» – повторила мама.

И всё. Осознание, как сметающая волна…

Это был Фред на носилках. Фред, а не я.

…И что я хочу вам сказать? Собственную смерть принять легче, чем смерть того, кто тебе дорог.

И я не принял. Нет.

Он жив. Фред жив, сколько бы меня не уверяли в обратном. Меня по-всякому пробовали убедить. Тихо, бережно и аккуратно, как будто ведя разговор с ненормальным. Меня трясли за плечи, а Билл даже как-то врезал мне пощечину, чтобы я пришел в себя. Но они не убедят меня.

Ну а как? Как они это сделают, если я вижу Фреда в зеркале?

Он разговаривает со мной.

«Эй, братец. Ну, давай же, живи. Ты расстраиваешь меня, братец Джордж», – шепчет он мне. А я стою, прислонившись лбом к зеркалу…

Я разбил уже не одно зеркало.

Я бы, если мог, сделался бы метаморфомагом, как Тонкс. Я бы отрастил себе нос картошкой и смешные брови, чтобы не быть больше так сильно на него похожим…

Тонкс, кстати, тоже мертва. На самом деле мертва. А я вот только наполовину…

* * *

Утренний свет заливает малолюдный квартал Лондона. Люди редко заходят сюда. Тут, говорят они, всякий сброд шатается, в странные тряпки выряженный.

В этом квартале находится кирпичный домик. А в нём расположен «Центр психологической помощи для тех, кто потерял близких». Маглы не ходят в этот Центр. Маглы видят лишь заброшенный дом со слепыми, заколоченными окнами и стенами, изрисованными безобразным граффити.

Джордж Уизли посещает собрания каждый вторник. Он иногда опаздывает. Иногда у него руки перевязаны бинтами. Доктор Иоланта Кэтберри – немолодая морщинистая колдунья с грустными глазами – говорит ему, что выплескивать свою боль вовсе не плохо и даже нужно.

Джордж не уверен, что терапия поможет ему. Но продолжает исправно ходить в Центр.

Там полукругом в маленьком зале стоят стулья. Обычные стулья, с жесткими спинками. Джордж всегда садится на второй стул слева. Он слушает чужие истории. Чужие голоса часто прерываются на всхлипы, на слёзы…

А потом приходит очередь Джорджа. Он вспоминает, что когда-то был веселым парнем, неугомонным шутником, и был у него брат-близнец Фред… Джордж сквозь спазм в горле улыбается и свою историю всегда начинает с одной и той же фразы:

– Всем привет. Я Джордж. И я наполовину умер.