Лови день (гет)

30 октября 1957 года

 — Давай, мальчишка! Покажи мне, что ещё ты можешь, — рассмеялся златоглазый испанец, увернувшись от очередного проклятья.

Кэндэлорайо Видэхой любил носиться с бешеной скоростью по острию ножа и любил хорошенько выпендриться — а уж когда в радиусе сотни метров от него находилась печально известная шармбатонская чемпионка Эмилин ЛеГуа, у парня совсем сносило крышу. Примерно как сейчас, когда Кэндэл разорвал свою помолвку с Вальбургой Блэк и нарвался на разгневанного Сигнуса Блэка, решившего отомстить за поруганную честь сестры, «раз уж старшему брату наплевать на позор семьи». Альфарду Блэку действительно было наплевать — он страдал жесточайшим похмельем. Они с Кэндэлом чертовски весело отметили возвращение Видэхоя из Испании, где мать пыталась облагородить его всеми допустимыми и недопустимыми методами. Как всегда, Иммаколэта не преуспела в этом деле.

 — Я мерзкий, отвратительный и подлый предатель вашей проклятой чистой крови, правда, ребятки? Да имел я ваше чистокровие во всех мыслимых и немыслимых позах!

Очередной красный луч прошел в опасной близости от груди Видэхоя, но в увёртливости ему, пожалуй, не было равных.

— Кстати, как поживает ваш Господь Бог? Не слышно что-то сейчас про него! Неужели потенция оставила на веки веков?

За подобные выражения Кэндэл в первую очередь схлопочет от МакГонагалл, потом от Дамблдора, а потом и от Диппета, а там, возможно, до него смогут добраться слизеринцы. Хотя вот Альфард не был уверен в том, что последние все-таки смогут до него добраться.

 — Кэндэл, заканчивай! У нас зелья через три минуты!

Ох, как же болит голова! Нужно сходить к ассистентке мадам Диллан, этой, как её? Поппи! Попросить чего-нибудь от похмелья.

 — Я уверен, что Слиззи не очень обидится, если я опоздаю минуток на пять!

Уверенность — хорошо, самоуверенность — плохо. Никогда не спускай глаз с врага. Самоуверенный до крайности испанец сделал именно это: выпустил младшего Блэка из поля зрения, повернувшись к старшему.

Проклятье угодило в ключицу и швырнуло здорового семнадцатилетнего парня, будто куклу, об угол стены.

Альфард даже не успел понять, как вскочил с галереи, забыв о своей головной боли. Сперва метнулся к ухмыляющемуся брату, затем, передумав, кинулся к другу, но его опередила перепуганная и бледная француженка.

 — Видэхой! Кэндэл! — она с трудом, не без помощи старшего Блэка, перевернула безвольное тело испанца.

На виске наливалась приличных размеров шишка, с затылка под воротник тонкими струйками стекала кровь, пачкая руки француженки и покрывая белую ткань рубашки бурыми пятнами.

Доигрался, идиот!

* * *

Серое пасмурное небо, казалось, смеялось вместе с ним. Где-то в стороне сидела она, окружённая стайкой подружек, и он чувствовал на себе пристальный взгляд дурацких кукольных голубых глаз.

Забравшись на галерею и прижавшись лбом к холодному камню, в обнимку с сумками сидел его друг-алкоголик, разгильдяй ещё больший, чем сам Кэндэл. Перед Видэхоем же под одобрительный гомон остальной слизеринской компании прыгал и палил заклятиями Сигнус Блэк. Всё блестело и сверкало от бешеного количества адреналина в крови, а потом… исчезло.

Там, где оказался Кэндэл, было темно и как-то жутковато. И вообще там ничего не было. Совершенно ничего. Только вязкий мрак, в котором можно было плавать, как в чернилах (хотя откуда Кэндэлу знать, как плавается в чернилах? Впрочем, это можно попробовать). Всё-таки скорее в этом мраке можно было плавать, как в Тёмном Озере глубокой ночью. Так же до одури страшно и кажется, что вот-вот со дна поднимется гигантский кальмар и сцапает тебя за лодыжку, утягивая на дно. А Кэндэл не хотел на дно. Он хотел наверх. К свету. К любому, будь то солнце, луна или звёзды. Главное — к свету. К свету!

* * *

 — О Господи, Блэк, ЛеГуа, что произошло?! Мерлина ради, опустите его на кровать! Мисс Помфри, скорее принесите полотенец, бадьян и кровевосполняющего. Быстрее! Не мешайтесь, мистер Блэк!

Мадам Диллан никогда не суетилась. Абсолютно никогда. Альфард помнил, как Кэндэл на пятом курсе свалился с метлы, влетев своей упрямой башкой в трибуну и заработав трещину в черепе. И даже тогда мадам Диллан не суетилась и не торопилась, а спокойно и размеренно читала испанцу нотации, ероша волшебной палочкой его волосы.

Да уж, в данный момент Видэхой выглядел, мягко говоря, хреново. Видели бы его сейчас все его поклонницы…

* * *

И тут этот грёбанный свет наконец появился! А вместе с ним появились знакомое бормотание и волшебные песнопения мадам Диллан, шёпот хорошенькой Поппи Помфри и какой-то далёкий шум и шелест. Он что, в санитарном крыле? Чего он там забыл?

Тут свет мигнул, встрепенулся, как пламя свечи, и исчез.

Эй, ты куда? Вернись! Вернись, Мерлин тебя дери, проклятая вспышка!

* * *

 — Альф, такое уже было? — нетрудно понять, что скрывается за этим вопросом, заданным с сильным французским акцентом.

 — Всякое было, — блондин меланхолично пожал плечами, не сводя серых глаз со спины медсестры. — Не паникуй раньше времени. Этот засранец просто не посмеет так с нами поступить. Да и радовать подобным образом свою матушку он тоже не собирается. Я уверен в этом тупоголовом идиоте.

* * *

Свет. Снова свет.

 — Эй, дрянь, не уходи! Забери меня, я тебе говорю. Мне надоело. Хочу назад.

 — Зачем?

 — Там Альф и француженка. Да и мелкому паршивцу Блэку нужно дать в морду. Забери меня, ну же.

 — А где ты?

 — А я, по-твоему, знаю? В отключке, наверное. Я назад хочу.

 — У тебя есть что-нибудь взамен?

 — Золота при себе, конечно, нет, кроме… Цвет глаз — не вариант? И вообще, я отпрыск самого богатого испанского рода чистокровных магов. Слышал, как звучит? По-идиотски, не правда ли? Бери, что хочешь, но верни меня к этим умникам. Забери меня из тьмы.

 — Ты точно так решил?

 — Я не останусь здесь.

 — Тогда уходи за своим светом.

* * *

 — Мадам, он ул… Улыбается? — удивлённо пролепетала Поппи.

 — Улыбается? — медсестра, отвернувшись от шкафа со склянками и пробирками, вопросительно посмотрела на свою ассистентку. — Это в порядке вещей. Он всегда улыбается.

* * *

Смешно. У его света светлые кудряшки, голубые глаза, трёхдневная щетина и перегаром разит. Странный свет. Голос тоже странный — когда он зовет Видэхоя по имени, звучит что-то среднее между тоненьким «Кэндэлом» с французским акцентом и великолепным, но изрядно прокуренным английским «Кэндэлом».

Спину дико саднило, двинуть левым плечом было невозможно, потому что ключицу и руку тут же прошивала боль, идеально гармонирующая с набатом, звучащим в его голове.

 — Он будет в порядке? — привычный французский акцент сейчас менее злой и язвительный.

 — Да, мисс ЛеГуа. Думаю, к завтрашнему утру он придет в себя, — сухо произнесла мадам Диллан. Скала, а не женщина.

 — Не говорите ему, что я тут была.

 — Не скажу, — в твёрдом голосе промелькнула улыбка.

Не говорите ему, что я тут была.

Да он и сам в курсе. А теперь можно снова скользнуть во мрак. Во мрак тёплый, укутывающий, словно одеяло, наполненный его странным светом со светлыми кудряшками, голубыми глазами, трёхдневной щетиной, перегаром и идиотским голосом. В этом мраке, с этим светом — тепло и уютно. С француженкой он позже кое о чём поговорит, а с Альфом позже кое-что отметит…

8 апреля 1958 года

 — Хочешь, я судьбу ребёнка твоего расскажу?

Древняя старуха вцепилась трясущимися руками в девушку, испуганно прижавшуюся к своему спутнику. Тот настороженно смотрел на подозрительную женщину, столь чужеродную яркой и буйно весёлой атмосфере бразильского карнавала. Девушка, полу-испуганная, полу-удивленная, замерла на месте, чуть дыша.

 — Бесплатно всё расскажу, просто жалко мне вас. Лучше вам разойтись. Коли останетесь вместе — ждёт вас самая страшная потеря.

 — Что ты несёшь?! — вспылил молодой человек, имя которого было Кэндэл.

 — А ты не кричи, не кричи, я правду говорю, — одёрнула его старуха. — Вот всё ради вас всегда делаешь, а вы только кричите… Девочка будет у тебя, да недолго будет. Не успеет пожить. Будет дочка ядрёной смесью вас обоих. Упёртая, горячая, сорвиголова! А девочку мне жалко, такая рупитская ведьма, такая шармбатонская аристократка, такая гриффиндорка, такая бразильянка и такой молодой сгинет! Жалко, жалко… Молитесь, чтобы это ослепли мои глаза, иначе горя натерпитесь.

 — Замолчи! — Кэндэл впервые видел свою молодую жену-француженку настолько испуганной. — Это чушь, все эти твои россказни!

 — Вот опять кричите, кричите, — повторила старуха и медленно направилась прочь. — Ещё вспомните меня, да поздно будет… А глаза у неё будут твои, испанец, красивущие, а взгляд твой, француженка, твердый, своенравный. Такая бы ведьма была, а жаль-жаль. И вправду, смерть демонов своих не отпускает надолго. А демоны лучше ангелов, уж помяните мое слово. Лучше они, лучше…

25 сентября 1960 года

Это привычное ведьме ощущение придурок Видэхой по собственной дурости сравнивает с трансгрессией: земля уходит из-под ног и неведомая сила затягивает Ксай в какой-то полнящийся ночью мир, чтобы показать то, что возможно случится. И сейчас Ксайомэра с головой погрузилась в этот полумрак.

Её окружали пышные клубы дыма (или тумана?). Провидица уже уяснила для себя, что никогда нельзя узнать наверняка, где ты и что видишь. Что же она должна увидеть? Что должна принести с собой обратно в реальность?

Впереди что-то блеснуло во тьме. Это заставило ведьму насторожиться. Живо вспомнились рассказы Рамлы о том, как часто погибают провидцы в собственной голове от клинка или случайной зелёной вспышки, которая предназначалась даже не им. Ксай признаёт, что хочет умереть, но она не настолько малодушна, чтобы отравиться или перерезать вены, и слишком верит в то, что рыжий недоиспанец не хотел бы её скорой смерти. Впрочем, она вполне могла ошибаться в этом.

А впереди блестело зеркало. Тяжёлая резная рама выплывала из дыма (или тумана, или ещё чего-нибудь), но в гладкой поверхности зеркала отражалась вовсе не Ксай, а другая девушка — до одури похожая на Видэхоя.

 — Кэндэл?

Что, чёрт возьми, это может значить?

Золотые глаза, каштановые волосы, смуглая кожа, полные губы и широкий нос. В чём смысл отражения твоего лучшего друга в женском обличии? О чём это видение?

 — Ксай? — янтарные видэхоевские глаза цепко осматривали её с ног до головы. — Ты пришла, чтобы забрать меня? Я устал здесь быть один, ведьма. Забери меня назад.

 — Забрать тебя назад? Для этого мне стоит хотя бы узнать, где ты сейчас, если ты, конечно, не предлагаешь мне взять это твоё зеркальное вместилище и не утащить с собой. И вообще, почему ты девка, я понять не могу?

Это был Кэндэл. Сомневаться не приходилось. Потому что сходство было запредельным.

 — Я во мраке. Это жуткое ощущение, знаешь. Примерно как плавать в чернилах, наверное. Как ты думаешь, мне стоит это попробовать, когда я выберусь?

 — Что за хрень ты несёшь? Какие ещё чернила?

 — Я осколок. Я потерялся. Я вновь вернусь назад и исчезну. Я уйду с тобой, ведьма.

Рама зеркала начала таять, а дым (или что это вообще такое) разошёлся кругом возле ведьмы. Что-то подсказывало Ксай: нужно разворачиваться и валить по-быстрому, потому что её лучший друг, придурок-Видэхой, сейчас носится по городу, исполняя капризы своей беременной жёнушки, и никак не может быть где-то во мраке и плавать в каких-то там чернилах. Значит, здесь что-то нечисто, а Ксай проблем не нужно — она хочет спокойной жизни.

Враки, конечно, но ведьме приятно тешить себя подобной мыслью.

 — Ксай.

Зеркала нет, рамы нет, а неправильный Кэндэл стоит прямо перед ней.

 — Что ты такое, Мерлин тебя дери?

Настоящий Кэндэл всегда ругал и материл подругу за её глупое бесстрашие и безрассудность, которые глубоко вросли в бесшабашную натуру ведьмы.

 — Ты скоро увидишь меня вновь. Я даже уверен, что ты полюбишь меня. Ты уведёшь меня отсюда. Ты поможешь мне вновь стать целым. Я рад, что смог докричаться до тебя. Спасибо.

Девушка-Кэндэл положила руку ей на голову — прикосновение невесомое, лёгкое, — и земля вновь ушла из-под ног. Мрак вытолкнул хрипло дышащую и ничего не понимающую Ксай в залитую солнечным светом кухню в их с Видэхоем домике в апельсиновой роще.

В голове ведьмы бились только три слова.

Что это было?

3 ноября 1960 года

Когда измождённой, но безмерно счастливой Эмилин показали её ребенка, она едва сдержала крик ужаса.

Девочка была прекрасна, но она так внимательно смотрела на мать такими знакомыми глазами…

А глаза у нее будут твои, испанец, красивущие…

Все девять месяцев беременности не покидали Эмилин воспоминания о той карнавальной ночи, о той старухе и её словах.

А теперь девочка — девочка, которая так рано уйдёт.

 — Кармелита, — тихо прошептала молодая мама, крепче прижимая к себе ребёнка, а потом подняла испуганный взгляд на мужа. — Кэндэл, девочка с твоими глазами.

Сперва он замер на секунду, едва дыша, затем смахнул волосы со лба и так же тихо ответил:

 — Ну и пусть. Я никому не верю. Никогда никому не верил и всегда срывал уроки прорицания. Это мой ребёнок, а остальное неважно, Лин, остальное — пустяки.

Примечания:

А для следующей (первой, боже ж ты мой) главы у меня есть вот такая милота: http://alsmiana.tumblr.com/post/159113647479/лови-день-глава-1-крылья

И да, я имею Фиби Тонкин как Кармелиту Видэхой, Стивена Маккуина как Регулуса Блэка и Антонио Бандераса как Кэндэла.