Мальчик, который умер (гет)

Слева направо. Соединив большой и безымянный пальцы — лоб, живот, плечи. Левое. Правое. Или наоборот?

Замешкавшись, Джинни возвела взор к потолку, к покрытым трещинами ликам святых, но они и в самый волшебный день для магглов оставались неподвижны.

Пусть будет слева направо.

— Позвольте, — шелест грубоватой материи, хорошо различимый в тиши пустой церкви, оборвался и священник, остановившийся рядом, заинтересованно осмотрев Джинни, размашисто перекрестился.

Она машинально повторила его жест, осенив и себя крестным знамением, подвинулась на другой край узкой лакированной скамьи, уступая место, которое и занял неожиданно объявившийся собеседник.

— Меня зовут отец Константин. Вы католичка?

Джинни вгляделась в его открытое и простодушное лицо. Отец Константин годился ей в сыновья.

— Трудно сказать. Просто, если есть шанс еще раз увидеть тех, кто умер, я хочу им воспользоваться.

Священник беззвучно улыбнулся и стряхнул с запястья чётки:

— Неплохо для начала.

Джинни повела затекшими плечами и склонила голову вбок, чтобы лучше видеть распятого на кресте мраморного Иисуса:

— Люди, подчас, живут не так уж и мало, чтобы терпеливо дожидаться, пока им опостылеет заниматься исключительно собой. Мне кажется, под конец Он и не вспомнит тех, за кем неотрывно следил в начале.

Отец Константин огляделся и подался вперед, понижая голос до свистящего шепота:

— А вы всегда засекаете точное время, перед тем как поцеловать мужа, вернувшегося с работы?

Джинни фыркнула, сжимая пальцы так, чтобы скрыть ободок обручального кольца. Ей определенно понравился этот священник всем: от приятного густого голоса и рыжеватой щетины, до смешинок в светло-голубых глазах.

Быть может, так выглядел бы Фред, не погибни он в битве за Хогвартс или же Джордж, посвятивший свою жизнь служению Христу, а не какому-то своему кровожадному покровителю проказ и безалаберности.

— Хотите сказать, что Бог любит каждого?

Отец Константин развел руками, довольно подытоживая:

— Вот видите, чем дальше, тем понятнее.

— Выходит, кое-кто здорово подпортил Ему наступающие торжества, — Джинни прерывисто вздохнула. — По мне, так смерть одного из любимых чад накануне дня рождения очень снижает настроение.

Отец Константин пошевелил губами, быстрее заскользив кончиками пальцев по крупным бусинам чёток, припоминая церемонию отпевания, состоявшуюся пару дней назад и присутствующую на ней толпу странно одетых людей с разной степенью скорби на лицах:

— Так вы знали того мужчину, почившего? Он был знаменит?

Джинни кивнула, продолжая смотреть на алтарь, оплетенный цветами, словно среди них до сих пор стоял гроб:

— Вряд ли найдется человек, не знающий его имени. Я и познакомилась-то сперва с именем.

Отец Константин ободряюще потрепал её по ладони:

— Соболезную. Однако, давайте считать, что ваш друг приглашен лично поздравить Именинника.

Джинни иронично вздёрнула давно переставшие пламенеть тонкие брови:

— Хорошо, что к старости необходимость выбирать почти полностью пропадает. Не люблю я эти метания, хотя в юности прожить без них не могла. Все время стремилась что-то изменить, исправить, возвратить… Меня тогда звали Джинни Уизли. С тех пор прошло много лет и все изменилось. Я, например, сменила фамилию…

Огни плавно кружились на тонких нитях свечей, и их блеск становился все ярче.

* * *

Джинни не сразу поняла, что ее разбудило — отчаянный крик или вспышка света, настолько яркая, что и под плотно сомкнувшимися веками продолжали выгорать алые кружочки.

Вероятно, взорвалась Луна.

Джинни потянулась к прикроватной тумбочке.

— Мертв! Он мертв!

Привычно теплое древко волшебной палочки выскользнуло из разжавшихся пальцев и по комнате прокатилось укоризненное эхо постукиваний. Сердце же зашлось стуком куда более мучительным и частым.

Этот голос невозможно было не узнать: услышанный единожды, он проникал в голову глубже мозгошмыгов и оставался там навечно.

Беллатрис Лейстридж.

Джинни через силу раскрыла глаза, по стенке выбираясь из спальни девочек и люто ненавидя каждую восхищенную нотку чистокровных воплей.

В коридоре царил хаос. Обитатели картин в ужасе метались с одного полотна на другое, а когда Джинни ухватила за локоть первую попавшуюся студентку, которой оказалась Милисента Булстроуд, та вырвалась и пронзительно завизжала, вынуждая отшатнуться и затеряться в разноцветном мельтешении учеников.

В конце коридора черным туманом метался каскад спутанных волос Беллатрисы. Она не нападала, не брала заложников, но крушила и громила все, что попадалось на пути, все, что, быть может, напоминало ей о временах до пришествия Темного Лорда. Следом за нею шли еще несколько человек в таких же темных одеяниях, правда, скрывающих лица под серебряными масками, вероятно, из опасения встретить своих детей в толпе.

Он мертв!

Круто развернувшись, Джинни отпихнула успевшую замолкнуть Милисенту и помчалась обратно в крыло Гриффиндора.

Спальня мальчиков пустовала, и стоило больших трудов отогнать мысли, что каждая из незаправленных постелей могла уже лишиться своего хозяина, и продолжать выуживать из-под кровати Гарри «Молнию», перенесенную туда не то во времена турнира «Трех Волшебников», не то после гибели «Нимбуса-2000».

Так или иначе, метла теперь пришлась весьма кстати.

Не без труда подняв тяжелую оконную раму и убедившись, что та прочно зашла в пазы, Джинни бросилась к стулу, завешанному вещами Гарри, но, едва ухватив джемпер, отдернула руки и попятилась: в конце концов, разношенный до невероятных размеров свитер Рона согревал не хуже, да и кутаться в него было куда привычнее.

Порыв ветра бросил в лицо пригоршню колючих снежинок, стоило забраться на подоконник, кое-как зажимая меж обнаженных колен подрагивающую в предвкушении разгона «Молнию».

Здесь, наверху, продолжалась зима, хотя Гремучая Ива успела обзавестись первыми почками.

Высота отнимала слишком много тепла.

Джинни коротко обернулась и, на миг зажмурившись, качнулась в распахнувшуюся мглу.

Босые ступни врезались в заиндевевшую траву, в которую мгновением позже упала и отброшенная метла.

Холод пронизывал тупой болью, сводившей ноги до самого бедра, словно бисеринки снега не просто надрезали тело, но и протискивались в него, выстужая все изнутри, так, что когда Джинни наконец ворвалась в хагридову сторожку, казалось, будто заледеневшие вены вот-вот проткнут кожу.

От камина полыхало жаром догорающих поленьев — на решетке ворочались красноватые угли, да и все скромное жилище лесничего выглядело так, словно хозяин вот-вот выйдет с кухни, басисто фальшивя одну из песенок.

Только он не вышел ни после оклика топчущейся на пороге гостьи, ни когда в громком свисте зашелся выкипающий чайник.

Джинни посмотрела по сторонам, отыскивая прихватки и, найдя все, что угодно, помимо них, устало шагнула к плите:

— Стой!

Рука так и осталась занесенной, но и малейшего поворота на звук оказалось достаточно, чтобы в чайник ударил красноватый всполох, пробивая в эмалированном боку брешь, из которой брызнули остатки кипятка.

Вскрикнув, Джинни отпрянула, забывая о приказе не двигаться, и натолкнулась на разъяренный взгляд Драко Малфоя.

Он стоял в углу, у входа, как обычно, во всем черном, нападающий со спины и готовый к любой подлости.

В этот раз обычность Малфоя не на шутку пугала.

— Какого черта ты здесь делаешь, Уизли?

— А ты сам, когда успел с Хагридом сдружиться?

— Я его убил.

Шевелились лишь его губы. Равнодушные глаза по-прежнему болезненно поблескивали в сумраке комнаты, прикованные к одной точке. И под этим пристальным взором, Джинни действительно представилось, как она уменьшается до размеров мутного пятнышка и вот-вот исчезнет вовсе. Как и Хагрид.

— Прекрати! Никого ты не убил!

Малфой сделал несколько шагов вперед, скалясь и практически рыча:

— Ошибаешься!

Джинни невольно обратила внимание на то, что теперь их разделяет только тонкая полоса лунного света. Жаль, Малфой не оборотень и так легко миновал последнюю преграду.

— Да очнись, Малфой, кого ты можешь… убить? Постой, — Джинни качнула головой, недоверчиво всматриваясь в бледное и осунувшееся лицо напротив. — Не может быть… Ты не мог его убить! Слышишь, не мог, только не ты, слышишь?!

— СТОЙ! — волшебная палочка в его руке поднялась выше, только вот Джинни наоборот ускорилась, стремительно сокращая расстояние и практически натыкаясь шеей на острый деревянный наконечник. — Снова ошибка, Уизли. Я его убил.

Джинни ударила молча, лишь потому, что крик оказался слишком объемным для пересохшего горла, слишком объемным для нее — главное дотянуться и сделать больно.

Малфой увернулся, обхватывая ее запястья одной рукой, яростно шипя:

— Как же я тебя ненавижу, как хочу, чтоб ты сдохла вместе со своей паршивой семейкой и дружками-грязнокровками! Легко быть хорошим, когда пока никто не требует стать плохим, верно? А теперь скажи, куда вся эта поганая правильность привела хваленого Дамблдора?

Кровь еще не успела вернуться в белые желоба, оставленные его жесткими пальцами, а Малфой уже стоял на другом конце комнаты.

— Дамблдор? — пролепетала Джинни. — Подожди… Это просто невозможно. Дамблдор — величайший волшебник современности…

— Волан-де-Морт — величайший волшебник современности! — рявкнул Малфой и подняв с пола сплющенный чайник врезал им по столу. — Понятно? — он замахивался снова и снова, грозя расколоть каменную столешницу. — Уяснила, Уизли?

— Еще нет, — виски невероятно ломило. — Поняла только, что Гарри был прав…

— Поттер всегда был прав! — чайник пронесся над макушкой Джинни, впечатываясь в стену, и Малфой, шумно дыша, скривился, кивая на дверь. — Вот и проваливай к нему.

Джинни глянула на волшебную палочку, брошенную в углу, потом на ее обладателя и развернулась.

Воображение тут же сменило картинки и теперь Малфой, вместо того, чтобы пронзать ее спину зеленым лучом «Авада Кедавра», стоял на коленях посреди тесной и грязной камеры Азкабана и дожидался казни.

– Я расскажу обо всем, – Джинни была уверена – он должен знать.

– Тебе все равно никто не поверит, – глухо оборвал Малфой.

Джинни прикусила губу, задыхаясь навалившимся осознанием произошедшего и, выдавив: «Посмотрим», – кинулась на улицу.

Огни Хогвартса впервые не манили ощущением безопасности и уюта, напротив, чем меньше оставалось пройти до «Молнии», тем больше хотелось свернуть в Темный лес и спрятаться там… от чего? От неспособности обращать вспять время или от чертовой силы воли, мешавшей прямо здесь улечься на землю и заплакать.

– Вверх, – метла послушно подскочила, удобно вжимаясь в ладонь. – Легко быть хорошей? Тебе-то откуда знать?! Вниз!

Малфой сидел напротив камина, отстраненно поглаживая по холке невесть откуда взявшегося Клыка.

Растерянная Джинни замерла на пороге, выдыхая тонкую струйку морозного пара и тихо щелкая дверным замком.

– Помню, взял с собой этого пса на первом курсе, думал, что он меня защитит, а он не справился. Трус.

Джинни осторожно подошла к камину, усаживаясь по другую сторону от Клыка и натягивая свитер Рона на колени:

– Ты можешь вернуться. Они ушли.

Малфой невесело хмыкнул:

– Кто «они»? Преподаватели или Упивающиеся?

Джинни царапнула ногтями вдоль хребта пса, вычесывая короткие щетинки подшерстка, и мотнула головой:

– Слушай, еще можно все объяснить. Скажешь, что тебя заставили.

– С чего ты взяла, что это так?

Джинни досадливо свела брови и вдруг охнула, забывая, что хотела сказать – Клык сорвался с места и вытянулся вдоль порога, поскуливая и бешено вертя хвостом.

Малфой не нуждался в прочих предупреждениях, резко вскакивая и дергая шпингалет на раме так, что задребезжавшее стекло едва не выпало.

– Хагрид возвращается, – пробормотала Джинни, силясь оттащить упирающегося Клыка.

– Кто бы мог подумать, – злобно перебил Малфой и остановился, в нарочитой безмятежности выглядывая в окно. – Или что, Уизли? Дождемся этого кретина и пойдем сдаваться?

Джинни презрительно прищурилась, шикая на Клыка. Громкие причитания Хагрида теперь были хорошо слышны и ей.

Малфой с глухим шлепком приземлился в пожухшую клумбу, в тот же миг, как заскрипели ступеньки крыльца и кто-то заговорил, утешая лесничего.

Тот, кто пришел его проводить…

– Подожди, – Джинни с разбега перегнулась через подоконник, почти нос к носу сталкиваясь с изумленным Малфоем и сбивчиво прошептала: – Метла. Она немного севернее сторожки, ближе к лесу. Найдешь. Просто заткнись и ускорься. И да, это метла Гарри.

Джинни выпрямилась слишком быстро, чтобы различить что-то в глазах, впервые оказавшихся так поразительно близко.

* * *

Четыре месяца спустя события ночи гибели Дамблдора практически стерлись из памяти. Остались разве что смутные обрывки обвинительной тирады Макгонаггал, которая неизвестно чему радовалась больше – уцелевшей глупой ученице или своей сохранившейся способности контролировать, да жар от подрагивающего тела Гарри, судорожно прижавшего к себе замерзшую и босую Джинни, повторявшую ему на ухо: «Я рядом».

Она говорила это и на следующий день, принося пропавшую накануне «Молнию», по ошибке доставленную неизвестной совой в ее комнату. И Гарри благодарил, попутно задавая ненужные вопросы о самочувствии и о том, что произошло в сторожке. Наверное, ему не хотелось оставаться наедине со своими мыслями. И Джинни не уходила. Не уходила, но ничего не рассказывала о Малфое.

Она множество раз повторяла эту фразу: когда Гарри сбежал из дома Дурслей и едва не погиб в засаде, и когда он поссорился с Роном и Гермионой и сидел на заднем дворе, швыряя мелкие камешки в садовых гномов, и накануне свадьбы Билла и Флер, перед тем, как позволить себе слабость сломить волю Гарри и поцеловать его. Она говорила это так часто, что почти начала верить.

Я рядом.

Джинни будто со стороны услышала свой голос и через плечо оглянулась на сомкнувшуюся кирпичную стену между платформами девять и десять.

Вранье. Невозможно быть рядом с тем, кого больше нет рядом с тобой.

А Гарри не было.

Как и Рона.

И Гермионы.

Зато был Невилл.

Он еще больше вырос за лето и с легкостью толкал перед собой тележку, нагруженную их вещами, но все равно, и с прикрепленным на уголке мантии значком старосты, продолжал метаться среди выборов:

– Может, пока Рон не вернется, с управлением факультетом разберется только староста девочек?

– Староста девочек вернется вместе с Роном, а до тех пор даже не вздумай бросать меня с этими новыми обязанностями, – Джинни сердито погрозила вздохнувшему Невиллу и легко толкнула его бедром, от чего тележка вильнула в сторону, цепляясь колесом за выбоину в брусчатке платформы и опасно кренясь влево.

– Осторожно, – вскрикнула Джинни, едва успевая перехватить в воздухе связку учебников, грозивших хлопнуться на голову замешкавшегося первокурсника, и смущенно улыбнулась его ошеломленной матери.

– Отличное начало, – обреченно протянул Невилл и достал из кармана билеты. – Вагон старост. Что с тобой?

– Все в порядке. – Всего-то староста Слизерина. Вагон Старост. Малфой.

Он стоял в компании Паркинсон и Забини. Надменный, высокий, тощий и заносчивый. Настолько Драко Малфой будто и не он убил Дамблдора.

– Джин? – Невилл обеспокоенно подергал рукав ее пальто. – Поезд отправляется, а нам еще нужно проверить все ли ученики заняли свои места.

Джинни нервно облизала губы. Она впервые, пусть и мысленно, признала Малфоя виновным.

Платформа, наполняющаяся учениками, поплыла перед глазами, густой и вязкий запах горящего угля забивал ноздри и мешал вдохнуть.

У убийц не бывает спасителей. У них – соучастники.

Малфой вальяжно переступил с ноги на ногу, покачивая тростью с гравировкой перед лицом Блейза и вдруг замер, уставившись на витиеватую серебряную надпись так, будто и сам видел ее впервые.

Джинни поняла, что он заметил ее, просто не мог не заметить, не почувствовать пристального взгляда и теперь с замиранием сердца ждала, когда он обернется, даст понять, что притворяется теперь, а не в ту ночь, что вынужден притворяться.

Но Малфой не разделял ее планов и, пропустив вперед Пэнси и Блейза, забрался в поезд и сам. Молча. Не посмотрев назад.

Джинни вырвала ладонь из пальцев Невилла и подтолкнула того в спину:

– Ты пересчитай первокурсников, а я пройдусь по вагонам, вдруг кто-то не на своих местах.

Быть собой – значит оставаться там, где тебе комфортно, будь то дом, школа, или вагон поезда.

Изменяться – осознанно покидать привычное и идти, желательно быстро, чтобы не успеть понять в какую сторону движешься.

Наверное поэтому Гарри ушел из ее жизни так оглушительно неожиданно, почти как и Малфой.

И Джинни твердо решила возвратить хотя бы одного.

Малфой оказался в противоположном конце вагона Старост. Мог уйти, но отчего-то медлил. Ждал?

Поезд плавно качнулся, и Джинни машинально затолкала высунувшегося в коридор ученика, захлопывая за ним дверь купе и, наконец, как-то несуразно-приветливо взмахнула рукой.

Малфой холодно кивнул в ответ и вновь уставился куда-то в район ее плеча, а может, и сквозь него.

Легко быть собой, пока кто-то не потребует измениться.

Джинни шагнула вперед, и, приободренная бездействием Малфоя, разжала пересохшие губы.

Оставалось всего-то его позвать, когда так некстати вспомнилось, то она совсем не умеет требовать…

* * *

– Джинни? – отец Константин ласково тряс ее за плечо. – Все в порядке?

– Не совсем, – Джинни раскрыла глаза. Очертания Хогвартс-экспресса размывались, выцветая до прозрачности. – Однажды я подумала о том, как странно чувствовать боль, от того, что кто-то на тебя не посмотрел. Больнее осознавать, что это ты не посмотрел на кого-то. И уже не посмотришь. Простите, мне пора.

Отец Константин недоуменно посмотрел на вставшую со скамьи женщину, поднимаясь вместе нею:

– Куда же вы?

– Там мой муж. Я должна была всего-то сходить за гусем к Рождественскому ужину, знаете ли. Была рада познакомиться.

Отец Константин пожал ее узкую ладошку, чтобы не смущать лишний раз, и еще некоторое время наблюдал, как Джинни что-то объясняет седовласому мужчине в длинном черном пальто, поджидавшему ее у ворот, а потом крестится.

Слева направо.

* * *

– Никогда раньше не замечал за тобой такой любви к религии, – бурчал Гарри, аккуратно обходя мелкие лужицы.

– Сегодня Сочельник, – напомнила Джинни, поудобнее хватаясь за его согнутую в локте руку.

– Вот именно! Гермиона рвет и мечет. Знаешь, она сойдет с ума, если и в этом году традиционный гусь в яблоках не дотянет до "превосходно".

– А она знает, куда вы с Роном из года в год прячете нетронутые порции, – отмахнулась Джинни. – За пятьдесят лет и вам и ей стоило бы придумать что-то более оригинальное.

Гарри поморщился, и, поборов приступ кашля, подметил:

– Что-то раньше я в тебе не замечал тяги к переменам. Или это как-то связано со смертью Малфоя? Вот, черт побери…

– Гарри!

– Ну хорошо, вот… досада, до сих пор не привык, что он умер. Первым. Самым первым из всех нас, не считая Фреда, конечно же. Мне всегда казалось, что это я должен был умереть первым… – Гарри заметно смутился своего внезапно севшего голоса и, на всякий случай, покашлял еще раз. – Кажется, я простыл, выискивая по всему Лондону свою непутевую жену. Иногда мне кажется, что когда умру я, ты станешь тосковать меньше, чем теперь.

– Конечно, – Джинни поджала губы, пряча улыбку. – Ты-то был моим мужем, а Драко – нет.

– О! Я бы в случае твоей смерти тоже горевал куда меньше, чем мистер Уизли в свое время, – заверил Гарри, натягивая на нос шарф.

Обиделся.

– По маме горевали все мы, – напомнила Джинни и тоже замолчала.

Ей было так хорошо медленно брести по скользкому тротуару под руку с мужем, знакомыми дорожками сворачивая к заветной стене, за которой открывался совсем другой мир. Мир, где так же наступало Рождество, но где люди не верили в чудеса, а творили их.

И где Джинни, уж для себя точно, нашла место и для маленького маггловского чуда — Веры в Христа.

Гарри вынул волшебную палочку и несколько раз стукнул по кирпичам, открывая проход.

– Зайдем в мясную лавку возле дома?

– Я уже купил этого злосчастного гуся, так что с тебя – отвлечение Гермионы.

Стена беззвучно соединилась за спинами двух пожилых людей.

С неба сыпал мелкий снежок.

Наступало Рождество.