Чай с молоком (джен)

Почувствовав, что еще пара минут — и она со всей дури засветит приятелю Кайлу по голове утюгом, Панси Паркинсон не стала дожидаться этого впечатляющего события. Схватила первое, что попалось под руку — яркую летнюю сумку с принтом Биг-Бена, — и выскочила из квартиры, хлопнув напоследок дверью.

Это оказалось куда проще, чем в очередной раз пытаться объяснить, почему Панси не собирается просить денег у «богатеньких» родителей.

Куда проще, чем спорить до хрипоты, что ей нужно работать, а не готовить ему жрать три раза в день.

Куда проще, чем в принципе разговаривать с Кайлом, который за полгода ни разу не поинтересовался, почему она всюду таскает с собой короткую школьную указку из темного дерева. Он вообще отличался редкой заторможенностью.

Всё, погоревали и забыли, да, Панси?

Уже на улице она замерла, раздумывая, куда податься. Все приятельницы по работе отпадали — без звонка к ним не явишься, а телефонная книжка осталась на дне парадно-выходной сумки. Миллисента уехала на континент, а Астория Малфой скорее высокомерно порекомендует снять комнату в гостинице, чем потерпит рядом с мужем присутствие его бывшей девушки. И плевать ей на бедственное положение отщепенки Паркинсон.

Вот разве что напроситься в кредиторы к Ханне Эббот. То есть, разумеется, — ах, простите, запамятовала — Лонгботтом… Подругами они не были, но, когда Панси заглядывала в «Дырявый котел» по пятницам, обслуживали ее ничуть не хуже остальных. Если у Ханны и были претензии к слизеринцам как таковым, она их умело скрывала.

Панси запоздало проверила содержимое сумки: конечно, ни кошелька, ни документов. Хоть ключи не оставила в квартире! Хотя с Кайла станется за время ее отсутствия поменять замки. О Мерлин, она стала рассуждать совсем как маггла!.. Чтобы снять комнату в «Дырявом котле», документы ей не понадобятся. А завтра видно будет, что делать со своими вещами, тоненькой пачкой банкнот в томике Уильяма Блэйка и Кайлом в принципе.

Хорошо, что до Косого переулка всего тринадцать кварталов пешком. Панси выдохнула, стиснула покрепче ручку сумки и зашагала быстрее.

Шесть кварталов спустя, ей, наконец, стало легче. Тугая пружина внутри будто сместилась из сердца в мышцы ног, не причиняя боль, а помогая: каждый шаг давался сложнее и легче одновременно. Словно Панси, покинув дом, так и не ставший родным, забыла там больное сердце, растоптанную надежду на лучшую судьбу, вечные проблемы с деньгами…

Остался только ритм: биение сердца, счет шагов, номера домов.

И музыка большого города.

Иногда маггловский Лондон даже нравился Панси. Но только иногда.

* * *

Панси Паркинсон с рождения твердо знала , что все имеет свою цену: и школьные учебники, и внимание слизеринского принца Драко Малфоя, и насмешки над Грейнджер. Любое, даже самое крошечное действие порождает ответную реакцию.

Это было правильно. Так же правильно, как чай с молоком, каша на завтрак или отвратительно сидящая школьная форма. Хотя чай с молоком, по мнению Панси, редкая гадость. И черт его разберет, почему его положено пить именно так!

Панси прекрасно знала, что ничто и никогда не сойдет ей с рук, но цена за возможность поступать как хочется, вполне ее устраивала — и в детстве, и сейчас.

Когда Паркинсон, получив диплом об окончании Хогвартса, покинула отчий дом, многие восприняли ее поступок как блажь. От расспросов немногочисленных друзей Панси отмахивалась с поистине королевским достоинством. Родители даже не пытались ее отговаривать, ожидая возращения блудной дочери через пару дней. И правда, что знает выпускница Слизерина о реальной жизни? Пусть даже выпускница девяносто восьмого года…

На самом деле практически выданная замуж за «друга семьи» Панси вдруг осознала, что цена ее свободы — всего лишь бедность. А свободу Паркинсон, оказывается, ценила куда выше, чем личного домовика и наряды от лучших модельеров магического мира. Это стало открытием для всех, кто был знаком с Панси, в том числе и для нее самой.

Сказанное ею однажды: «Вот же Поттер, хватайте его!», тоже имело собственную цену. Паркинсон казалось, что она сполна расплатилась по этому кредиту, но мироздание имело свое мнение на данный счет.

— Девок пожирателей не обслуживаем, — неприязненно буркнул тощий мальчишка за барной стойкой.

— У миссис Лонгботтом выходной? — спросила Панси, не особенно, впрочем, надеясь на какой бы то ни было ответ.

— Повторяю для особо одаренных: пожирательских девок не обслуживаем!

На этот раз фраза прозвучала неожиданно громко даже для шумного бара. Панси спиной чувствовала откровенно неприязненные взгляды. «Так ей и надо!» — висело в воздухе. «Она заслужила!» — вызванивали стаканы.

Наверное, если бы Панси захотела, она бы даже вспомнила, как зовут столь радикально настроенного бармена. И вспомнила бы, чем столь сильно насолила ему лично, что даже сейчас, спустя полтора года, он узнал ее в лицо и отреагировал… так.

Что ж, есть еще варианты. Вернее, вариант. Крохотный, практически ничтожный. Вряд ли Блейз окажется один, и вряд ли он будет очень рад визиту. И монет тоже вряд ли отсыплет… А даже если и отсыплет, комнаты сдают только в «Дырявом котле», монополия, чтоб ее…

Панси дернулась, сознавая, насколько глупо выглядит ее заторможенность у барной стойки, и почти совсем уже собралась уходить, подхватив сумку, как на плечо ей легла тяжелая рука.

— Ты что-то путаешь, Дик, — тягучий незнакомый голос. — Это моя подружка, а я вроде бы не Пожиратель. Может, я чего-то о себе не знаю, конечно…

Неуклюжая шутка вызвала взрыв хохота за одним из столов. Оттуда нежданный спаситель, наверное, и пришел. Высокий парень, не то рыжий, не то какой-то золотистый, с симпатичным, но простым лицом и странной кривой улыбкой.

— Ханны сегодня нет, Панс, — фамильярно ухмыльнулся он. — Что ты хотела? Комнату или выпивку?

Пока Панси пыталась сообразить, стоит ли воспользоваться ситуацией и как придется потом расплачиваться, бармен зло скривился:

— Не неси пургу, Финн. Ты ж ее впервые в жизни видишь!

— Если бы так, Дик! — нервно хохотнул парень. — Весь Хог прошли вместе, на зельях и защите рука об руку, с первого по седьмой… Так что, Панс?

— И выпивку, и комнату, — решилась Панси, припомнив на всякий случай пару заклятий побезобиднее. — Вернее, чай в комнату. Пожалуйста, — добавила она, улыбнувшись бармену самой маггловской своей улыбкой.

— Деньги вперед! — Дик все еще не мог смириться, что ему не позволили указать слизеринской змее, где ей самое место.

— Лови! — Спаситель ловко подбросил галлеон на ладони. — Это задаток, остальное — когда Паркинсон съедет.

— А если… — попытался возразить Дик.

— А если — ты знаешь, где я работаю, — хмуро, мгновенно растеряв всякое веселье, ответил Финн. — Пошли, Паркинсон, провожу. Про чай-то не забудь, Дик…

Он улыбался только губами. В глазах светилась тоска. Вот что не так было в его улыбке.

* * *

По лестнице они поднимались молча. Так же молча зашли в комнату, ключ от которой бармен вручал с таким видом, словно отрывал от сердца собственный особняк с павлинами и садом. Причем навсегда.

Финн с ходу уселся в единственное кресло, не оставив Панси выбора. Она скинула туфли, мимоходом отметив, что Ханна сделала-таки ремонт, утеплив пол, и присела на кровать, скрестив ноги.

— Ну и чего же ты хочешь, прекрасный незнакомец? — саркастически спросила Панси. — Денег у меня нет. В смысле, за комнату я расплачусь, конечно, — быстро поправилась она. — Но за твою помощь не смогу — нечем. А если ты вдруг решил, что я…

— Какие пошлости, Паркинсон, — поморщился Финн. — Конечно, от тебя всяких гадостей можно ожидать…

Что-то очень знакомое прозвучало в его голосе. Из тех самых школьных времен, когда цвет галстука значил больше, чем личность или даже принадлежность к древнему роду. Ах да, он же сказал: «С первого по седьмой». Однокурсник.

— Не помнишь меня, да, Панси? — он снова улыбнулся невеселой своей улыбкой. — Неудивительно. Что тебе гриффиндорцы? Тьфу, мусор.

Гриффиндор. Что ж, уже легче.

— Так что тебе надо от слизеринки? Зачем помог? — палочка наготове придавала уверенности. На задворках разума, правда, назойливым червячком в яблоке копошилась мысль, что если дойдет до применения магии, в итоге хуже будет ей.

На низеньком столике с тихим «дзинь!» появился чайный поднос. Заварник, молочник, чашечки, ложечки — Панси уже и забыла, когда пила настоящий чай, а не воду, подкрашенную чайной пылью в бумажном пакетике. Как правильно разливать, впрочем, помнила. Азы воспитания, вбитые в прямом смысле слова.

— Я пью без молока, — тихо сказал неведомый гриффиндорец. — И без сахара.

Паркинсон решила оставить при себе никому не нужные наблюдения, что он, оказывается, любит такой же чай, как она.

— Что мне нужно, говоришь? — задумчиво протянул Финн — но ведь не было, совершенно точно не было никаких Финнов у них на курсе! — Разговор, скажем так. Считай, что мне не с кем убить вечер.

— А это действительно так?

— А какая разница?

На мгновение взгляды их встретились. Действительно — какая?

— И о чем же ты хочешь поговорить? Я тебе не гейша.

— О сути мирского бытия. — Он снова улыбнулся одними губами. — Шутка. Как тебе живется, Панси?

Этот вопрос злил. За последние два года его, казалось, задали все, кто вообще существовал в магической Британии. Этот вопрос раздражал.

Как живется девочке, которая внезапно становится взрослой? Когда она понимает, что все ее принципы и идеалы — пшик. Что Драко Малфой никогда не женится на Панси Паркинсон. И некому спасать ее от неведомого мужа с континента — в два раза старше, но с безупречной репутацией.

Она ушла из дома, благо по закону после семнадцатилетия уже могла распоряжаться собственным счетом. Долго плутала по собеседованиям. Ей везде отказывали, лишь взглянув на диплом, где в первой же строчке значились год выпуска и факультет. Дальше никто не смотрел. Черное — всегда черное, да, Панс? За все надо платить, и за чьи-то предрассудки — тоже.

И ведь она действительно была виновна по некоторым статьям. Хотя главная ее вина — глупость.

Панси жилось туго. Даже не так — очень туго.

— У меня все отлично, — привычно ответила Паркинсон, загоняя тяжелые воспоминания поглубже. — А откуда такой интерес? И кстати, тебе не кажется странным, что ты знаешь мое имя, а я твое — нет. Финн — это ведь прозвище?

— Сокращение от фамилии. Вспоминай, Паркинсон. Не настолько давно все это было. Наши милые игры на седьмом курсе.

Внезапно Панси поняла: он пьян. Не настолько, чтобы не владеть собой. Но настолько, чтобы трепаться за жизнь со старым школьным недругом.

— Я запретила себе вспоминать. Так жить проще. — Панси аккуратно поставила чашку обратно на блюдце.

— Но ты должна! — горячо возразил Финн, подаваясь вперед. — Ты обязана помнить каждый свой Круциатус, каждое Империо, каждую Аваду…

— Я никогда не применяла непростительные, — быстро сказала Паркинсон. — И не обязана оправдываться ни перед кем, кроме Визенгамота и бога, если он, конечно, существует.

Финн надолго замолчал, мелкими глотками отпивая чай. В какой-то мере происходящее казалось даже забавным: чаепитие в духе прочитанной ею недавно «Алисы в Стране Чудес». Кайл эту книгу обожал, даром что считал ее девчачьей… Интересно, почему настоящая Страна Чудес на поверку оказывается куда хуже маггловской выдумки?

— Ты ведь не примеряешь на себя роль судьи, верно? — она сказала это лишь затем, чтобы вывести Финна из странного оцепенения, в которое он впал. — У меня есть палочка, внизу полно людей, и я умею громко, очень громко кричать.

— Я помню, — просто ответил он. — Почему ты в маггловской одежде? Так сейчас модно, но ты?..

— Я живу в маггловском квартале, — пожала плечами Панси.

«И работаю официанткой в маггловском кафе», — но эту часть фразы она не стала произносить вслух.

Пару месяцев назад этот вопрос еще мог ее обидеть, но сейчас уже было все равно. Его задавали все, кто был знаком с Паркинсон ранее. Именно с такой интонацией: «Но ты-то?..» Да, она-то. Никогда сама бы не подумала о себе подобного. Но сейчас ей было все равно, по большому счету.

— Ты никогда не думал, насколько было бы проще жить, если бы в Хогвартсе нас не делили по факультетам?

— Думал, — кивнул Финн. — Сейчас мне кажется, что так сделано нарочно. Четко разграничить черное и белое.

Панси налила себе еще чаю, добавила молока, повинуясь какому-то странному порыву. Не стала размешивать, завороженная тем, как сквозь черноту чая проступает белесый молочный туман.

— Черное — Слизерин, белое — Гриффиндор. А остальные тогда кто? Вот Ханна, она с Хаффлпаффа. И не сказать, что она мне безумно рада. Но она ни разу — слышишь, ни разу! — не дала мне понять, что я человек низшего сорта только потому, что я училась на Слизерине. Хотя я издевалась над ее мужем все семь лет. И издевки были не только безобидные. Финн? Поговорить вроде хотел ты.

Он поднял на нее усталый взгляд. Он почти протрезвел и сейчас, наверное, немало жалел о том, что вмешался в ее разборки с барменом. А Панси вдруг вспомнила его. Ирландец. Финниган.

— Симус… Ты кого-то убил в той битве, верно?

Как только Панси произнесла это вслух, она тут же пожалела о сказанном. Лицо Финнигана перекосило болезненной судорогой, чай пролился на рубашку. Паркинсон схватилась было за палочку, но Симус лишь отмахнулся:

— Не стоит, это пятно не первое… Почему ты так решила, Панси?

«Потому что у тебя взгляд побитой собаки».

— Потому что каждый четвертый мой однокурсник убивал, — честно ответила она. — Это официальная статистика.

— И как ты живешь с этим знанием? — глухо спросил Симус.

— Я думаю о другой статистике: каждый пятый мой однокурсник не выжил в той битве.

Они надолго замолчали. Панси и не заметила, как за окном сгустились сумерки. Камин не горел — должно быть, за это платили отдельно. В темноте глаза Финнигана казались почти черными.

— Возможно, я принесу тебе божественное откровение, Симус, — Панси со стуком поставила чашку на блюдце, привлекая внимание собеседника. — Но на войне всегда убивают. И одно это не делает людей плохими или хорошими. Никогда. Я не убивала, не пытала и не заставляла делать ужасные вещи. Тебе повезло меньше. Но если мы с тобой спустимся к бармену Дику и спросим, кто из нас хуже, как думаешь, что он ответит?

Финниган впервые улыбнулся, по-настоящему улыбнулся. Панси ухмыльнулась ему в ответ.

— Отчего ты такая, Паркинсон? Ведь это не равнодушие, я вижу. Ты просто повзрослела, научилась жить, а я…

— Я много работаю и хожу пешком, Финниган. Поверь, это здорово прочищает мозги от всяческих глупостей. Попробуй как-нибудь. И чай с молоком тоже попробуй. Не знаю, в чем тут дело, но мне понравилось.

Симус усмехнулся, вставая.

— Что ж, как ни странно, было приятно поговорить, Панси. На сколько дней тебе нужна комната? Я оплачу.

Паркинсон скривилась:

— И прекрасный бармен Дик окончательно уверится в том, что я — продажная слизеринская подстилка. Не стоит, у меня есть деньги, просто кошелек дома остался. Хотя если бы мы с тобой были магглами, этот разговор назывался бы сеансом психотерапии. И стоил бы тебе очень дорого.

— Психотерапии, говоришь… Ладно, как хочешь. Бывай, Панс.

Едва за Финниганом закрылась дверь, Панси без сил рухнула на кровать. Устала, вымоталась, выжата как лимон. Тут впору не чай пить, а огневиски стаканами. Гриффиндор — это действительно диагноз. Неуверенность, вечная рефлексия… Мрак, что у них в головах творится!

Жаль, что в волшебном мире не принято жаловаться на депрессию. Жаль, что в Мунго в принципе нет целителей, которые занимались бы душевным здоровьем. Отделение с Локхартом и Лонгботтомами не в счет…

Даже во сне Панси продолжала додумывать эту свою мысль — ведь никто не заботился ни о психике авроров, ни о ребятах, которые, подобно Финнигану, пережевывали самое себя вот уже полтора года… Вечное деление на хороших и плохих. Все, что делают «светлые» маги, правильно, а значит, нечего и сомневаться…

Разбудило ее уханье совы, без спросу залетевшей в приоткрытое окно.

«Я готов записаться еще на пару сеансов. Примешь?»