Простить… не значит отпустить (гет)

— Простить… не значит отпустить… — сказала я устало и, развернувшись, шагнула к двери. И плевать мне на твое отчаянье, твои жалкие "подожди" за моей спиной, плевать, что твой голос звучит все тише и тише. Мне впервые в жизни пусто. И тошно.

Выхожу на лестничную площадку, достаю из кармана сигареты. Курю. Нервно, быстро, пока спускаюсь на первый этаж. Знаю, что ты не идешь за мной. Ты никогда не шел. Боялся… удержать.

Хлопнув домофонной дверью, навсегда ухожу из твоей жизни.

"Любимая", "дорогая", "лучшая" — в прошлом. В прошлом.

Трясутся пальцы. Выкидываю в урну маленький окурок и засовываю руки в карман. Под ногами хрустит снег, фонари блекло светят в лицо, раздражая с каждой минутой все больше. Говорю вслух "к черту!" и почти бегу к остановке.

С меня хватит. Хватит редких встреч, натянутых улыбок и повторяющихся оправданий.

— Прости… но сегодня я был с друзьями.

Хватит моих наигранно-равнодушных фраз "конечно" и "я понимаю". Хватит киваний головой и преданности в глазах. Мне двадцать пять. Меня мучает жажда любви, как в пятнадцать, как в двадцать! Мне не устраивает холодность и размеренность, которую ты можешь мне предложить.

К дьяволу, что мы шесть лет играем в "отношения". Никто никому ничего не обязан. Ты, влюбленный по уши в себя и своих сомнительных друзей, я, глотающая никотин и погруженная в работу… мы оба бегали от этих "отношений", как звери от железной клетки зоопарка. Я придумывала несуществующие причины не приходить, ты нехотя приходил, но сбегал так быстро, что мы не успевали даже толком поговорить.

Мы запутались в трясине жизни, которая была у каждого своя. Боялись открыться и… потерялись.

Уже второй час нет маршрутки. Лавочка покрылась снегом, а я хожу из стороны в сторону, вспоминая, когда же наша любовь превратилась в обязанность.

— Простить… не значит отпустить, — сказала я тебе, когда впервые нашла в твоей комнате забытый кем-то красный лифчик.

Тогда я была жутко зла. Мы не разговаривали месяц и все же… ты вернулся. Почему? Из чувства вины, долга? Почему, измотанный командировками, ты все-таки пришел ко мне и час звонил в дверной звонок. Пока мне не надоело слышать противный звон, и я не открыла. Пока не увидела на пороге тебя, исхудавшего, с кругами под глазами, с вялым букетом цветов. Кажется, мы не успели тогда дойти до спальни. Ты усадил меня на коридорную тумбочку и целовал… целовал… до тех пор, пока я не прекратила кричать на тебя, бить и рыдать навзрыд. Помню, ты целовал мои щеки, лоб, губы, слизывал слезы, что-то шептал. Ты обнимал меня так крепко, что мне казалось, будто сейчас сломаешь. Ты был тогда таким… необходимым, любимым, дорогим, лучшим, что я обняла тебя в ответ.

А потом были снова редкие свидания, долгие командировки и отпечатки губной помады на твоих рубашках. Иногда я начинала забывать твою коварную ухмылку, твой тяжелый взгляд и лишь тогда звонила, предлагала встретиться.

На остановке никого нет, так что никто не мешает мне думать, кроме хватающего за щеки мороза. Но я люблю такую погоду, к тому же, теплая куртка окутывает меня своим теплом, греет… как когда-то меня грел ты.

Мы были на втором курсе. Ты — своего модного строительного факультета, я — журналистики. Мы никогда до той памятной зимы не видели друг друга, но…

Я выполняла к тому времени свое первое серьезное задание — брала интервью у одного из деканов. Вот только, чтобы попасть в его кабинет мне нужно было подняться по занесенной льдом пожарной лестнице (сейчас-то я понимаю, что все это глупо и… опасно, что можно было канючить у секретарши встречи с ним подольше, но… юношеский максимализм, разве его обойдешь?). Так вот, карабкаясь по этой чертовой лестнице, я, конечно же, поскользнулась. И, ясное дело, слетела со второй ступеньки прямо в сугроб. От досады и боли в спине я расплакалась. Картина маслом: девушка, растирая глаза руками в варежках, сидит в куче снега и рыдает. Видимо, эта картина и привлекла твое внимание.

— Вам плохо? — спросил ты, и, подняв красное лицо, я застыла.

Ты был прекрасным принцем в синей куртке, протягивающим мне руку помощи. И я приняла её.

Ты легко решил мою проблему, пофлиртовав с секретаршей, и через пятнадцать минут я уже пила чай с деканом, сидя в мягком кресле.

Нас называли "прекрасной парой" или "ненормальной парочкой", но мне было плевать, потому что я любила. Впервые. Надолго. Всерьез. И, как я была уверена, навсегда.

Но "навсегда" протянулось до первой ссоры — когда ты представил меня своим родителям, которые желали для своего прекрасного принца очаровательной принцессы. А во мне они увидели наглую свинопаску, посягнувшую на их обожаемого сыночка.

Однако мы пережили и это. Скрипя зубами, я извинилась перед тобой за то, что нагрубила твоему милому семейству. И познакомила со своей бабушкой. Своих родителей я никогда не видела. Мать умерла при родах, а имя своего отца я видела только в паспорте — в графе отчество.

Чтобы умаслить ворчливую старушку, ты потратился на торт, цветы и новую стиральную машину.

Так наша любовь преодолела первое серьезное препятствие, и я была рада вновь видеть на твоем лице влюбленную улыбку.

Помявшись на месте, я смахиваю с шапки горстку снежинок, которые бесшумно падают мне под ноги. Фонарь неожиданно гаснет, и меня пробирает непонятная дрожь. Жаль, что иногда жизнь угасает так же быстро, как лампочка в фонаре.

Бабушка проскрипела недолго. Прямо перед моим выпуском она отправилась на небеса, заставив тебя дать ей обещание не бросать меня.

Я долго не могла оправиться после её смерти. Тебе приходилось силой вталкивать в меня еду и помогать с институтскими заданиями. Ко всему прочему добавилась моя внезапная болезнь. Кашель разрывал легкие, я задыхалась и едва могла глотать. Я полагала, что бабушка решила меня забрать к себе, но ошиблась — вскоре болезнь отступила. Впереди меня ждали выпускной и защита диплома. Но ты не поддержал меня ни на первом, ни на втором.

Я узнала, что женился, от знакомых. Узнала и чуть не сошла с ума. Я звонила тебе целыми днями, пыталась узнать что-то у родителей, но у тебя был медовый месяц. А у меня — месяц ада. Я вспоминала, как жила раньше без тебя. Получалось плохо. Но я всегда была прилежной ученицей. И через год с упорством барана тянула на хрупких плечах непосильный балласт работы. Вера в людей окончательно улетучилась. В моей жизни настала эра душевных заморозков.

Ты появился снова, когда я этого меньше всего ждала: просто ворвался в мою квартиру, сказав, что между нами ничего не кончено. Ты выкинул в мусорку свое обручальное кольцо, как я недавно выкинула сигарету, и умолял поверить. Во что?! В любовь, доброту и радужных пони?

И все-таки я поверила.

Наш шаткий мир продержался два месяца, пока твоя благоверная обо всем не узнала. Ты облегченно вздохнул, когда она подала на развод и наконец послал к чертям родителей, которые якобы мешали нашему счастью.

Я присаживаюсь на скамейку, чувствуя трепет в груди от нахлынувших воспоминаний. Рядом со мной присаживается молчаливый парень, видимо тоже припозднившийся в гостях. Его лицо скрывает тень капюшона, да я и не собираюсь разглядывать его. Отворачиваюсь в другую сторону.

Ты уже мог позволить себе купить квартиру и попросил меня переехать к тебе. Я отказалась, не до конца простив. Но отпустить не смога. Мы поддерживали колченогие отношения, подкрепляя их редким умопомрачительным сексом. Не было больше наивной девочки и нахального мальчика. Остались женщина, уставшая от лжи, и мужчина, который не знает, чего хочет.

Я много раз уходила. За последние два года я пыталась это сделать несчетное количество раз. Ты же расчетливо ждал, когда я вернусь, не прилагая никаких к тому усилий.

Вот и сейчас ты легко отпустил меня, надеясь, что я вернусь. Вернусь после того, как твой друг по твоему приказанию пытался залезть ко мне под юбку.

Рвано вздохнув, я достаю из пачки ещё одну сигарету. Парень, сидящий рядом со мной, тянется и забирает её у меня из рук.

— Тебе вредно курить… — слышу знакомый до дрожи голос и не верю своим глазам. Ты, одетый явно в спешке, пододвигаешься ко мне.

И это первый раз, когда ты пошел за мной. Первый раз, когда сжал в своих ладонях мою руку без перчатки и решительно поднял меня на ноги.

Молчим. Смотрим друг на друга с каким-то бешеным непонятным чувством. Сердце рвется из груди. Я открываю рот, чтобы задеть тебя, раздавить, уничтожить колкими словами. Ты толкаешь меня в сугроб, и я непонимающе таращусь на тебя.

— Вам плохо? — говоришь, улыбаясь столь же задорно, как в первую нашу встречу, и, наклонившись, предлагаешь мне ладонь, зажатую в кулак. Я оторопело смотрю, как пальцы распрямляются, открывая мне маленькую коробочку…

— Выходи за меня… — шепчешь ты, и я ощущаю, как слезы катятся по щекам.

И мне кажется, я буду вечно прощать тебя, потому что никогда не смогу отпустить…

КОНЕЦ