Сказка о Ветре (гет)

-1-

Давным-давно, когда мужчины носили смешные напудренные парики с косичками, а дамы затягивались в корсет так, что талия умещалась между ладонями кавалеров, в славной республике Семи Десятков жил негоциант господин Нейгауз с двумя детьми: сыном Карлом-Густавом и дочерью Кларой. Господин Нейгауз был вдовцом, и о девочке заботилась старая нянька Филиппа. Для сына же его детство уже закончилось — мальчику пятнадцати лет пришла пора постигать премудрости семейного дела, и отец его был строгим наставником. Дочку же Нейгауз обожал и баловал, исполняя любую её прихоть. Но Клара вовсе не была капризной девочкой, она оставалась милой и послушной. Были, правда, у неё и свои странности.

Когда пришла пора детских «почему?», один вопрос особенно занимал воображение Клары: почему дует ветер и что он такое? Девочке казалось, что ветер — живое, пусть и невидимое существо, и если очень постараться, можно заставить его слушаться. Иногда Клара битый час проводила в саду отцовского дома, пытаясь заставить ветер исполнять её желания.

— Ну, пожалуйста, господин ветер, не могли бы вы дуть потише? — вежливо просила она, а порой сердито топала ножкой. — А ну, утихни, кому сказано!

Ветер, пролетая над садом, невольно останавливался, наблюдая за девочкой и слушая её странные речи.

«Какая она смешная, — думал он, — всерьёз решила, что может мне указывать. Вот дерзость!»

И ветер злился. Тогда ветви деревьев принимались больно дёргать Клару за кудри, и та в слезах убегала жаловаться няне на то, «какой нехороший господин ветер».

Но когда Клара бывала особенно вежливой или же, расстроившись, начинала хлюпать носиком, ветер нисходил до того, чтобы бережно поднять в воздух её воздушного змея (очень дорогую забаву из далёкого Китая) или покатать жучка в игрушечной лодочке по маленькому пруду. Лодочка, сделав два круга по водной глади, возвращалась к хозяйке. Девочка хлопала в ладоши и, сделав книксен, говорила:

— Благодарю вас, господин ветер!

— Вот ещё! — фыркал тот.

Но всё же ветер привык к девочке и даже привязался к ней. Возвращаясь из дальних странствий, он приносил ей подарки: ароматы хвойных лесов Скандинавии, запахи морей, умопомрачительное благоухание цветников Версаля и Тюильри, терпкий дух восточных пряностей и чая из портовых складов Лондона.

Ветер наблюдал за Кларой, когда та играла в саду, и иногда через открытые окна или печные вьюшки залетал в дом и, свернувшись клубком в детской, как большой сытый кот, слушал сказки няни Филиппы.

Однажды Клара спросила няню:

— Нянюшка, а почему ветер дует то сильно, то еле-еле?

Старой няньке порядком надоели разговоры о ветре, и она решила отделаться от надоедливой малышки очередной сказкой:

— Ты видела в книгах изображения птиц и зверей?

— Конечно, — отвечала Клара.

— А заметила ты, какие разные у них хвосты?

Девочка кивнула.

— Почему так? — спросила няня.

— Господь так придумал.

— Вот. Так же и с ветрами. Одному Бог дал длинный хвост, и он распускает его важно, как павлин, или метёт им из стороны в сторону. А другому хвалиться нечем: хвост у него куцый, как у зайца.

Тут уж господин Ветер не выдержал, вылетел из угла, хлопнул в сердцах ставнем и, напоследок сдёрнув с головы Филиппы чепец, вылетел в окно.

Клара засмеялась.

— Негодница! — вскричала нянька. — Как же тебе не стыдно потешаться над старой женщиной?

— Ах, нянюшка, не браните меня! — лукаво промолвила девочка. — Разве вам самой не смешно? Этот глупышка-ветер обиделся, когда вы сказали про заячий куцый хвост.

А Ветер-то и впрямь обиделся. Он долго не показывался в саду господина Нейгауза. Пролетали над садом и домом его братья, но им не было дела до маленькой Клары. Та сначала грустила без своего друга, но потом, повзрослев, сама стала смеяться над детскими выдумками.

-2-

Для ветров нет времени. Наш бродяга недолго сердился на Клару (конечно, недолго по своим меркам). Однажды, будучи в хорошем настроении, вдоволь наигравшись со шляпами горожан, он увидел знакомый сад и решил: «Дай-ка я взгляну на эту смешную девчонку! Может, напугаю её. Будет помнить мой куцый хвост!»

В саду Клары не оказалось, и Ветер нырнул в печную трубу. Погремев заслонкой, он собирался уже завыть, как вдруг услышал незнакомый женский голос.

— Николо! — женщина по всему кричала в открытую дверь. — Сколько тебе говорить можно: займись печью! В нашем доме уже нет денег на трубочиста? Сажа сама на пол осыпается.

Ветер в недоумении выбрался из печки и шарахнулся в испуге в угол. Он ошибся домом? Или хозяева уехали? Где его девочка?

Посреди комнаты, гневно постукивая о ладонь волосяной щёткой, стояла красивая высокая девушка с распущенными каштановыми волосами. Она ещё не закончила их расчёсывать — Ветер отвлёк её от этого занятия.

В дверь просунулась голова старика-слуги.

— Госпожа Клара, — зашептал старик, — зачем же так кричать? Ваш братец работает, а я ещё не глухой.

«Клара? — изумился Ветер. — Это моя малышка? Какой же она стала красавицей!»

Ветер был не чужд сентиментальности, поэтому первым делом он сравнил глаза Клары с водами Лаго-Маджоре. Бедняжка Ветер! Он свернулся калачиком в знакомом углу и стал слушать.

— Подумать только, — Клара села перед зеркалом и принялась расчёсывать кудри, — Карл-Густав работает. Ещё бы из этого был толк.

— Не будьте несправедливы, — миролюбиво проговорил слуга, сметая сажу у печки, — ваш братец старается: он сохранил всю клиентуру покойного батюшки. Дела идут не так уж плохо.

— А должны идти лучше! — возразила Клара. — Если бы Карл-Густав изредка прислушивался к моим советам… Но он со мной не считается. Ты же знаешь, Николо, что отец бывало говорил? «Лучше бы ты, Клара, родилась мальчишкой. Ты понимаешь в делах лучше, чем твой брат».

Николо переминался с ноги на ногу и снисходительно усмехался.

— Полно, госпожа, зачем вам забивать вашу хорошенькую головку всякими глупостями? Вот выйдете замуж, будете сама себе хозяйка.

— Не говори мне о замужестве! — рассердилась Клара. — Карл-Густав, наверняка, в сладких снах видит, как пристроить меня повыгоднее для себя.

— Ай-ай-ай! Грешно вам наговаривать на брата, — покачал головой старик, — он вас, кажется, не принуждает. Вы уже пятерым женихам отказали. И разве Карл-Густав ругал вас или пытался насильно под венец вести?

Клара улыбнулась.

— Он потому и не принуждал, Николо, что лично ему замужество моё не принесло бы никакой выгоды. Ни один жених не годился на роль компаньона. Карл-Густав не мужа мне хочет найти, а поддержку себе. Мой братец — бездарь.

Николо замахал руками:

— Ох, и слышать не хочу, госпожа, как вы родного брата срамите! Пойду я, с вашего позволения, дел много. И насчёт трубочиста похлопочу заодно.

— Иди-иди, ворчун, — махнула рукой Клара.

Николо пошаркал к двери. Если бы Ветер мог, он бы сейчас почесал в затылке. «Или из моей малышки вышла вздорная бабёнка, или дело плохо, — подумал он, — задержусь я тут, пожалуй, ненадолго».

Спустя несколько дней Ветер повнимательнее пригляделся к обитателям дома. Карл-Густав с годами стал типичной посредственностью. Будь он рантье — жил бы в своё удовольствие. Но судьба сделала из него негоцианта, а качеств делового человека сын покойного господина Нейгауза был лишён. Да, он не разорился, но ни на йоту не преумножил отцовское наследство. Старые компаньоны покойного негоцианта продолжали поставлять товары и сыну из расположения к Кларе. Они опасались, как бы Карл-Густав не вздумал наложить лапу на её приданое, если дела пойдут плохо.

Клара вела хозяйство, старалась экономить, где это возможно. Запросы у неё были скромные, драгоценности достались материнские, щеголять нарядами она не любила — да она мало где и бывала вне дома: церковь да пара знакомых. Она часто навещала могилы родителей на кладбище. Ветер всегда сопровождал свою даму, предусмотрительно сдувая с плит листья и сор. Нередко Клара плакала, и Ветер ласково смахивал слёзы с её щёк, а потом зарывался в облака с горя — и тогда над городом всю ночь напролёт моросил мелкий дождик.

А между тем в доме велись приготовления к приёму важного гостя. Ждали приезда банкира из Генуи, синьора Джованни Гави. Карл-Густав боялся этого визита — настало время платить проценты по кредиту. Молодой Нейгауз мог позволить себе платёж, но ему страсть как не хотелось. Он надеялся на отсрочку.

Синьор Гави же собирался остановиться в доме Нейгаузов лишь проездом по пути в Женеву. Заодно он решил хорошенько потрясти этого молодца, который, как он слышал, весьма бестолково распорядился полученными деньгами.

-3-

— Это он! Это он! — служанки кинулись к окнам, глядя на всадников, въезжавших во двор.

Клара нехотя выглянула в окно, небрежно прислонившись к раме. Синьора Гави сопровождало трое слуг, дюжих молодцов, что было нелишне, ведь банкир вёз с собой кое-какие ценности. С высоты второго этажа можно было увидеть разве что треуголку гостя, да оценить его манеру держаться в седле, и Клара прокралась на лестницу.

Мужчины как раз обменивались приветствиями, и Клара недовольно поморщилась, слыша в голосе брата подобострастные нотки. Сочный бас банкира звучал властно и уверенно.

— Но где же хозяйка дома? — спросил он.

Клара решила избавить брата от суетливых метаний и сошла вниз.

— А вот и моя сестра, — воскликнул Карл-Густав. — Ты заставляешь гостя ждать, — прибавил он.

Угол рта банкира дёрнулся — совсем чуть-чуть.

— Добро пожаловать, синьор Гави, — сказала Клара и протянула руку. — Надеюсь, вы хорошо отдохнёте у нас.

Банкир галантно склонился к её руке.

Он был мужчиной средних лет, крепким и широкоплечим, и больше был похож на воина, чем на финансиста. Его загорелое лицо уже местами избороздили морщины, которые порой появляются на лицах не от старости, а от переживаний и страстей. Гави не был таким уж красавцем, но его лицо очень располагало к себе живостью и явно читавшимся в глазах умом. При том что тёмные глаза смотрели спокойно, но прохладно.

Карл-Густав, видимо, уловил в тоне банкира некую опасность для себя, потому, когда гостя проводили в приготовленную комнату, схватил Клару за руку и вкрадчиво зашептал:

— Прошу тебя, сестра, будь с ним любезнее, расположи к нашему дому. Гави из меня всю душу вытрясет, про него говорят, что он не человек, а кремень. Ты же видишь, что эта вынужденная остановка у нас ему в тягость. Будь радушной хозяйкой. Словом, ты понимаешь…

— Хорошо, Карл-Густав, не волнуйся, — Клара скривилась и высвободила руку.

Гость оказался непривередливым. До вечера он проспал с дороги, за столом всё больше говорил с Карлом-Густавом о делах, но похвалил хозяйку за прекрасный ужин и хлопоты.

— Что вы, какие хлопоты? — улыбнулась Клара. — А что вы предпочтёте на десерт?

— Открою вам тайну, — улыбнулся Гави. — Я страшный сластёна и обожаю горячий шоколад.

— Правда? Да ради бога! — Клара позвонила в колокольчик. — Скажу вам по секрету: я его тоже обожаю.

Так, с шоколада, и появилась между ними симпатия. Ветер следил за Кларой, когда она гуляла с банкиром по саду, слушал их разговоры, а на рассвете сорвался с места и улетел в Альпы.

Вечером того же дня Карл-Густав смущённо сообщил итальянцу, что в горах случился обвал и дорога перекрыта.

— Потребуется некоторое время, прежде чем завалы разберут, синьор.

— Возможно, мне стоит перебраться в гостиницу, — промолвил Гави.

— Нет, что вы! Оставайтесь у нас!

И Джованни Гави остался. Клара была рада этому. Итальянец относился к ней с уважением, говорил как с равной. Гави нравилась её осведомлённость в делах и ум.

Для Клары же, ни разу не покидавшей городок, рассказы банкира казались чудеснее сказок.

Ветер старательно разгонял тучи, позволяя только ночному дождю полить цветы в саду и освежить воздух.

В один из чудесных вечеров Клара застала синьора Гави ждущим её в беседке и думающем о чём-то своём.

— У вас здесь благодатный край, синьорина.

— Разве ваш хуже?

— О, что вы — Генуя прекрасна! Но иногда она слишком надменна, а иногда слишком шумна. Портовый город.

— Хотела бы я посмотреть мир, — мечтательно промолвила Клара. — У вас большая семья?

— У меня нет семьи, синьорина. Мой старший брат погиб на дуэли, которую развязал будучи пьяным, и оставил после себя кучу долгов. Я оплатил их не без тайного злорадства. Тогда мне уже это было сделать так же легко, как бросить камушек в пруд.

— Вы не были женаты?

— Я вдовец, синьорина. К тому же бездетный.

— Мне жаль. А почему вы не женились вновь?

— Конечно, нужно было бы. Продолжить свой род, как говорят. Но я очень любил покойницу, а деньги всё равно кому оставлять. Пускай какой-нибудь монастырь порадуется, — усмехнулся Гави.

"Он не такой уж и кремень", — подумала Клара.

-4-

С того разговора прошло два дня, когда утром Карл-Густав влетел в комнату сестры с выражением полнейшего восторга на лице.

— Сестрица! — он схватил Клару в охапку и закружил её по комнате. — Ты умница! Ты просто чудо!

— Да что стряслось? — засмеялась та, высвобождаясь из объятий брата. — Объясни толком.

— Гави просит твоей руки! — выпалил Карл-Густав. — Боже мой! Я и мечтать не мог о таком муже для тебя!

Он увидел выражение лица сестры и нахмурился.

— Ты не рада? Дурочка! Какого рожна тебе надо? Богат, умён, красив ещё. Ну, старше тебя, так что же? Для богатого мужа возраст, знаешь ли, дело немаловажное. Быстрее, знаешь ли...

— Вон! — закричала Клара. — Пошёл прочь, мерзавец! За кого ты меня держишь?!

Губы Карла-Густава задрожали от ярости, и неизвестно, чем бы закончилась эта сцена, если бы в коридоре не послышались шаги и не раздался холодный голос:

— Что здесь происходит? — спросил Гави, появляясь на пороге.

— Ничего, синьор, — пробормотал Карл-Густав, — просто немного повздорили. — Но мы же с вами уже всё обсудили, верно?

Он поспешил выйти из комнаты.

Повисло молчание. Клару начала злить невозмутимость банкира. Откуда-то потянуло сквозняком — это Ветер дрожал от нетерпения, ожидая, что она скажет.

Кажется, его план рушился.

— Что же вы вдруг решили обделить генуэзские монастыри, синьор? — спросила Клара не без иронии.

— Вы чудесная женщина, синьорина, — ответил Гави. — Вы умны, красивы и добродетельны. Из вас выйдет прекрасная жена и мать. Но что ещё более ценно: вы принадлежите к тем редким женщинам, которые способны стать мужчине другом. Воистину, вы подтверждаете то, что Адам получил жену, потому что нуждался в помощнике.

— Это очень сложно для меня, синьор, — Клара покачала головой. — Конечно, мне бы хотелось выйти замуж и родить детей, но всё же... Как же чувства, синьор Гави? Вы же любили свою покойную жену.

— Я понимаю: вы молоды, и вам хочется испытать то, что называют страстью? Но страсть и счастливый брак — это не всегда совместимые вещи, синьорина Клара.

— Возможно. Думаю, что вы даже правы, но кто мешает мне надеяться, что со мной всё будет иначе? — улыбнулась Клара.

— Боюсь, что с таким братом вы не можете быть уверены, что сами распорядитесь своим счастьем.

Клара нахмурилась.

— Он, видимо, боится, что если я вам откажу, вы не будете к нему так снисходительны в качестве банкира.

— А вы уверены в обратном?

— Потому что я уважаю вас, синьор Гави, и вы не сделали ничего, чтобы моё уважение было поколеблено.

Гави печально улыбнулся и поцеловал Кларе руку.

— И всё же, позвольте мне надеяться? Мною движет не только расчёт, поверьте. Но я не силён в излиянии чувств и в любовных речах. Я знаю, что мог бы сделать вас счастливой.

— Я не хотела бы вас обнадёживать, дорогой синьор Гави. Это было бы нечестно.

— Через год я наверняка опять буду в ваших краях, и если вдруг не случится у вас большой любви, мы сможем вернуться к этому разговору?

— Вы очень упрямы, — улыбнулась Клара. — Если не случится... Что ж, посмотрим.

Когда Гави уехал, брат и сестра два дня не разговаривали, пока Кларе это не надоело и она не пришла мириться сама.

— Не сердись на меня, пожалуйста, Карл-Густав, — промолвила Клара самым смиренным тоном.

— Я не сержусь, — ответил брат неожиданно весело. — Всё идёт, как нельзя лучше. Выплаты отстрочены, и я могу, наконец-то подумать о своих планах.

— И какие же у тебя планы?

— Я собираюсь жениться.

— Жениться? На ком же?

— На фройляйн Эльзе Флейшман. Прекрасная партия, не правда ли?

— Да, конечно, — замялась Клара. — Просто я удивлена. Когда ты успевал за ней ухаживать?

— Вот, успевал же. Её родителей смущали мои возможные денежные трудности, но теперь всё замечательно устроилось, и я уже получил согласие на брак. — Карл-Густав потёр руки. — А ты, сестрица, сможешь наконец-то отдохнуть от домашних хлопот. В доме появится фрау Нейгауз — хозяйка.

Клара побледнела, но лишь поцеловала брата в щёку.

— Поздравляю, Карл-Густав. Желаю тебе счастья.

Вернувшись к себе в комнату, она расплакалась.