Страна без чудес (гет)

Первые дуновения приближающего урагана врывались в комнаты, с громким стуком распахивая окна, резко и неожиданно, заставляя людей вздрагивать, предупреждая о грозящей разразиться буре.

Это было тихое безлюдное место, где почти не было растительности, и куда нечасто заходили люди. Старое двухэтажное здание с большим внутренним двором, полузакрытое от посторонних взглядов сплошным железным забором.

Большинство окон было разбито, а небольшие осколки стекол валялись на земле, грозясь впиться в ноги идущему здесь человеку. Все считали дом заброшенным, хотя ходили слухи о привидениях и призраках, посещающих это место по нескольку раз в неделю. Конечно, мало кто верил в подобные истории, однако все были уверены, что в доме никто не живет. Да, и не нужен он был особо. Когда-то это здание было неким подобием казино. В нем даже сохранились бильярдные столы и бар. Одна из двух внутренних лестниц вела на тёмный чердак и треугольную крышу. Главный вход в здание был закрыт, а о черном, мало кто знал.

За пределами главного здания находились небольшие аллеи с полуразрушенными фонарями и, местами затопленное, подземное сооружение, состоящее из двух комнат, подземным проходом соединенное с главным зданием. Одна из комнат этой подземной пещеры была заперта на несколько засовов и замков. Ключи найти никто не смог, поэтому никто не знал, что находилось за дубовой дверью. Этот дом из темного камня, ассоциировался у приезжих людей с небольшим поместьем графа Дракулы, и никто не решался туда зайти.

Дом был покинут его обитателями после странной смерти главы семейства, а мрачное здание было забыто. Никто не хотел знать, что происходит в этом маленьком замке, и вскоре люди утратили в своей памяти мысль о необычном месте в их самом обыкновенном тихом, малоизвестном городке.

К несчастью, никто и представить не мог, сколько криков страданий и мук слышат стены этой маленькой крепости.

Здесь в запертой комнате подземелья на холодном каменном полу сидели маленькие дети, стонавшие, всхлипывавшие и жалующиеся на холод, и какое-то странное, непонятное им неприятное, гнетущее, нестерпимое ощущение мучило их изнутри. Эти дети слушали друг друга, отключив сознание, бормоча что-то сквозь сжатые зубы. Несчастные безумцы, оголенные тела которых были испещрены царапинами и неглубокими ранами — следами жестокости, унижения и боли.

Они не знали, какое сейчас время суток, давно потеряв счет времени. Их жизнь состояла лишь из какого-то вечно-повторяющегося дня. Каждый день к детям приходили какие-то женщины и мужчины, кололи им что-то в вены, а потом избивали почти до полусмерти, если хоть кто-то издавал малейший писк или шорох. Каждый день им приносили по несколько кусков хлеба и тарелку чего-то непонятного, отдаленно напоминающего похлебку. Это было лучшее, на что они могли рассчитывать. Бывали дни, когда им ничего не давали, а это означало плохое настроение держателей, и дети готовились к еще более жестоким побоям.

Дети давно оставили помыслы о побеге. Еще после того, как двух из них повесили за такую бессмысленную попытку бежать. Повесили в этой самой комнате и в течение всего дня дети наблюдали за телами таких же, как и они сами, но уже не чувствующих, не осязающих. Не живущих.

Первое время многие бились в истериках, кричали, пытались сопротивляться, но скоро, слишком скоро, их горло не смогло издавать громких звуков, а затем и даже малейшего шепота. Конечно, позже голос вернулся, но что-то неизвестное сдавило все внутри этих маленьких людей, оставив им лишь одно — поломанное детское сознание.

Немногие сохраняли в себе силы жить. Легче было умирать, и большинство быстро сдавало позиции, уходя с поля боя собственной жизни. На замену им периодически приводили других, и так продолжалось постоянно, и казалось, что нет конца этой жизни, превратившейся в бесконечную пропасть. Их собственную пропасть, их собственное падение.

Эта комната превратилась в не только физическую, но и духовную тюрьму. Серые стены, серые потолок и пол, погруженные в полумрак, едва освещаемые тусклым свечением свеч. И такая же серая жизнь, в конце которой лишь темнота и никакого света.

В наиболее освещенном уголке комнаты, поджав колени, сидела девочка. Стиснув зубы, она ежилась под тяжестью сковывающего холода, не издавая ни единого звука, единственная, она еще боролась с изнуряющим состоянием, обжигающим изнутри ее хрупкое сердечко. Холодными слезами на нее то и дело падали капли сырой воды после дождя, просачивающиеся сквозь покрытый трещинами потолок. К счастью, бывало это редко, так как дождь случался здесь очень нечасто. Однако воздух в подземелье был вечно наполнен сыростью и влагой, из-за чего стоны и вскрики детей постепенно переходили в кашель, а, порой, даже в задыхание.

Вдыхая запах гнили, девочка смотрела на потухающий огонек догорающей свечи, чей блик танцевал в глубине ее темно-синих глаз. Глаз, наполненных необъяснимой в таком состоянии надеждой. Мокрые от грязного пота волосы липли ко лбу, а нагое тельце, слегка прикрытое грязными, изорванными лохмотьями было выпачкано в пыли и копоти стен темницы.

Устало запрокинув назад голову, девочка заметила крохотного паучка, быстро пробегающего мимо по гладкой стене. Подавив вздох восторга, она, стараясь не делать резких движений, подставила ладонь существу, и как только малютка ступил на ее руку, девочка тут же поднесла паучка к лицу. Нежным движеньем пальца она погладила его, надавив на тельце, и тем самым остановив движенье существа. « Кто ты такой? Откуда ты взялся, малыш?» — шептала девочка. Приторно-сладкий голос, которым она говорила с пауком пугал даже саму ее, и через некоторое время собственная игра надоела. Маленькая актриса поднесла существо к губам, и через мгновение оно уже пропало где-то в глубине хрупкого тельца. Голод девочка не утолила, но какое-то мимолетное чувство удовлетворенности наполнило все ее существо.

Послышался стук открывающихся засовов, и дверь распахнулась с громким отвратительным скрипом. Алиса слегка прикрыла глаза, наблюдая из-под опущенных ресниц, как вводят нового маленького мальчишку. На губах девочки появилось некоторое подобие мимолетной улыбки, однако тут же исчезло, как только она столкнулась взглядом с холодными, колючими глазами мальчишки. Она не могла точно понять, что видит в их глубине: презрение, ненависть или жалость. Какая-то непонятная смесь эмоций играла в зрачках мальчика. То, что мальчик — живой человек, выдавало только выражение его глаз, но на лицо была одета лишь маска холодного безразличия.

— Посмотри, милый Марк, это все твои игрушки, сынок, — зашептала женщина, приведшая мальчика. Это была одна из тех, кто постоянно колол что-то детям в руки. Та, которую они боялись и ненавидели больше всего. Чьего ледяного, бесчувственного взгляда пугались до немоты, от чьих жестких и грубых рук шарахались, словно от огня.

— Мама, они все мои? — мальчишка обвел глазами детей, внимательно всматриваясь в их лица, глаза, полные испуга и нестерпимого ожидания, и, слегка задержавшись на Алисе, перевел взгляд на мать.

— Конечно, нет, дорогой. Но ты можешь выбрать кого-нибудь себе и поиграть с ним. Остальных же придется оставить, нам нужно их… Лечить.

— Понятно… — медленно протянул мальчик: — Хорошо. Тогда я выбираю ее, можно? — он ткнул пальцем в сторону Алисы.

Женщина внимательно посмотрела на девочку, слегка поджала губы и протянула:

— Милый, быть может, ты найдешь более чистого… Друга? Вот, скажем его, — женщина указала на сидящего, недавно прибывшего мальчишку: — Посмотри, он чист и более-менее опрятен, и…

— Нет! — перебил Марк: — Не хочу! Я буду играть только с ней!

Круто развернувшись, он толкнул тяжелую дверь и исчез где-то в других комнатах, оставив в тишине эту маленькую темницу.

Алиса шумно вздохнула. Все это время она сидела, слушая, затаив дыхание и теперь набрала побольше воздуха в легкие, чувствуя как кислород, смешанный с запахом грязи поступает в ее организм. Почему-то она вдыхала этот воздух с каким-то непонятным облегчением, и в то же время в ее уголке души затаилось легкое беспокойство.

Женщина подошла к девочке и, набрав в грязный, выпачканный чем-то шприц какого-то очередного лекарства, впрыснула его в руку малышке. Последнее, что услышала Алиса — был чей-то вскрик и тихий, почти нежный и одновременно неожиданно грубый шепот:

— Тебе стоит немного поспать, дорогая. У тебя будет трудный месяц. Надеюсь, что всего лишь месяц.

Девочка медленно провалилась в сладкую, манящую темноту, ощущая в тельце легкое состояние невесомости и полета…

* * *

Взгляд Марка был устремлен в бескрайнюю ночную мглу за окном. Его глаза уже привыкли к темноте, и мрак превратился в белёсую полупрозрачную дымку тумана, которой придавал некую таинственность свет из соседних окон и склонившихся над дорогой, тускло светящих фонарей. Едва был виден тонкий серпик молодой луны, окруженный проглядывающими сквозь облака звёздами, дающий ночному туману местами желтовато-розовый оттенок. Юный граф не помнил, сколько времени просидел вот так, без движения, вглядываясь в темноту, отыскивая там что-то. Он не обращал внимания ни на легкий морозец, обжигающий кожу, проникающий в комнату через приоткрытое окно, ни на далекое уханье филина, ни на потрескивание догорающей свечи. В душе мальчика засело непонятное ему чувство томимого ожидания. Скоро она приедет. И он наиграется вдоволь.

* * *

Алиса проснулась от того, что кто-то настойчиво теребил ее за плечо. Она резко распахнула глаза, прогоняя сон, приподнялась и уставилась на человека, что так старательно ее будил, не понимая, где находится и почему вокруг нее такое светлое, но маленькое пространство.

— Проснулась, наконец? — тихий, мягкий голос незнакомца почему-то заставил Алису вспомнить все события прошедшего дня, и та невольно отшатнулась от него, вжавшись в стену позади себя, — тише, не бойся. Я не сделаю ничего тебе плохого. Я хотел, чтобы ты посмотрела, как здесь красиво, пока мы не приехали в твой новый дом.

Весь осадок от сна моментально исчез, и девочка с немым изумлением посмотрела на быстро сменяющуюся картинку в окне.

— Почему?… Почему там все так…движется? — слышать свой же надломленный голос было неприятно. В горле першило, и говорить было немного тяжело, из-за чего Алиса понизила голос до хриплого шепота.

— Где? — удивился мужчина, вскинув брови и с недоумением взглянув на Алису. Проследив за ее взглядом, он тихо засмеялся и сказал, — ох, прости, я и забыл, что ты никогда не была в экипаже. Мы движемся, Алиса, движемся.

— Куда?

— В Вадуц. … Знаешь что это?

— Нет.

— Город. Он очень красивый. Тебе там понравится. Нам недолго осталось ехать, скоро все увидишь, — человек отвернулся к окну, с улыбкой наблюдая за проносящимися мимо машинами, бегущей серой дорогой и бескрайними полями золотой пшеницы.

Алиса немного расслабилась и уставилась на свои босые ноги, внезапно заинтересовавшие ее. Иногда, украдкой, она поглядывала на незнакомца, изучая его лицо. Через некоторое время ей надоело заниматься изучением то своих собственных пяток, то лица мужчины, и она рискнула спросить:

— А почему мы едем в Вадуц?

— Потому что там ты будешь жить, — пробормотал незнакомец, не отрываясь от созерцания чего-то в окне, — там живет твой … Друг.

— Друг?

— Да, Марк. Он вчера попросил привезти именно тебя. Уж не знаю, чем ему ты так понравилась, но играть он с тобой хочет точно, чертенок.

— Разве он сын черта? — удивленно спросила девочка.

— Конечно, нет, — засмеялся мужчина, наконец, повернувшись к Алисе, — он всего лишь юный граф. Наглый, но добрый маленький граф.

— А почему он наглый?

— Потому что ребенок. А считает себя достаточно взрослым, чтобы управлять людьми так, как ему вздумается.

— А кто вы?

— Я? — незнакомец улыбнулся, — человек, как видишь. А вообще, я его друг.

— Тоже друг?

— Да. А что тебя удивляет?

— Ничего. Значит, вас зовут Друг?

Мужчина внимательно взглянул на Алису, немного прищурившись. Он явно не знал, что сказать девочке, а та ждала ответа.

— Если захочешь…, — наконец, после затянувшейся паузы, с трудом сказал мужчина, — буду другом. А зовут меня Ральф.

Алиса кивнула и отвернулась к окну, вглядываясь в бескрайние просторы земель Лихтенштейна. Она не слышала, как Ральф шепотом добавил:

— Но лучше подумай, прежде чем заводить таких друзей, как я.