Тени (гет)

Где-то он есть.

Вот он в своей комнате. В своей кровати. Просыпается. И даже если бы светило солнце, и яркие пыльные лучи проникали бы сквозь занавески, он бы не улыбнулся. Нет, дело не в плохом настроении. Просто... Не очень хочется уходить из этих снов.

Кто-то считает его суровым. Даже циничным. Кто-то — недалеким. И только небольшое количество тех, кого он с радостью пускает в свою душу и кому разрешает удобно устраиваться в своем сердце, знают, что он очень добр. Как бы там ни было, и те, кто на него косится, и те, кто души в нем не чает, — все они сходятся только на том, что у него грустные глаза.

И даже если бы за окном светило солнце, даже если бы он все-таки улыбнулся, его глаза все равно остались бы грустными. Ищущими. Как-будто он потерял что-то очень важное. Или у него этого и не было никогда.

Кажется, он вечно что-то ищет. Даже когда пьет кофе утром, он всегда внимательно изучает мелькающие в телевизоре лица. Хотя, кто знает, может, он предпочитает чай.

Вот он едет в машине. И даже если бы машин на дороге было больше, даже если бы риск попасть в аварию был неприлично огромен, он все равно не перестал бы вглядываться в лица спешащих прохожих. И голос в его голове. "А это? Это что? Надо же, а у нас такого нет"... Или, может, "Знаешь, это кафе на углу очень милое. Давай там, после работы?" Кто знает, как это должно быть?

Друзья его любят. Старые глупые шутки. Безумные идеи. Странные мечты. Но никто не копает глубже. Может, все потому, что они уже привыкли, что, весело ему или нет, его глаза остаются грустными. Может, и нет. Глупо. Но иногда ему хочется, чтобы его спросили. Или попросили договорить. Но чаще всего он чувствует себя обузой и просто сбегает.

Вот он на своем диване. Кажется, весь погружен в футбольный матч или очередной триллер. А может, пытается читать книгу. И даже если из кухни идет божественный аромат готовящегося блюда, и два стакана на столике, и высокий голос, хихикая, что-то рассказывает ему прямо на ухо, и теплая улыбка играет на его губах — мысль о побеге как внезапная вспышка пронзает голову. Но он отбрасывает ее и тяжело вздыхает. Может, в этот раз все наконец-то будет правильно.

Вот он лежит на белом, холодном полу ванной комнаты. Грустные красные глаза слепит белый свет, отражаясь от белых глянцевых стен. И кажется, как будто слезы в них превратились в песок, так больно моргать. Больно пошевелиться. Больно вздохнуть. Сделать ничтожный глоток воздуха. Все его тело — сама боль. Она начинается где-то слева в груди, течет по пульсирующим венам и так крепко сжимает горло, чтобы он не мог выплеснуть ее ни с единым звуком. Ему удаются только редкие хриплые стоны, когда он до боли скрипит зубами. Хочется спрятаться, сжаться, раствориться. Он пытается крикнуть, попросить помощи, но сил нет. Да и кто услышит?

Разве та, что лежит рядом? Тень... Она смотрит на него так отчаянно, с такой жалостью, с такой жаждой. И каким бездонным одиночеством полны ее глаза. Но что она может сделать? Губы кривятся в истерическом всхлипе. Он протягивает руку, чтобы дотронуться до ее волос. Он уверен, что они мягкие и теплые. Секундный взмах ресниц — и тень исчезла. Так глупо обманывать себя! Остались только слепящий свет и его отражение в зеркале. И звериное желание разбить его.

Как будто тогда за ним откроется дверь, которая приведет его к тому, что он так давно ищет, и к долгожданному покою. К укрытию.

Вот он в своей постели. Дрожит от чего-то, напоминающего холод. Пытается согреться. Опустошенный. Почти мертвый. Красные опухшие глаза болят, когда он закрывает их. Он пытается позвать, прошептать имя, но ни звука не слетает с губ.

Как бы он хотел его знать, это имя! Может, тогда бы он смог позвать — громко, как эхо всех ветров — чтобы его услышали в каждой пещере, каждой дыре, на каждом континенте. Услышали и нашли.

Как бы я хотела, чтобы он его знал!

Потому что я верю, что где-то он есть. И когда он позовет, я обязательно отзовусь.