Siempre estaremos juntas (джен)

«Мы всегда будем вместе» — сказала она теплым сентябрьским вечером, счастливо улыбаясь в зеркало заднего вида.

Быть одной очень холодно. Свет слишком яркий, слишком искусственный — он отражается от всех блестящих поверхностей и слепит, не давая ни капли тепла. К тому же, очень оно пустое, это одиночество. Конечно, за день встречаешь сотни, а то и тысячи людей. Кто-то из них тебя не замечает, кто-то кидает беглый взгляд, лишь единицы дарят мимолетную улыбку. Сотни голосов оглушают и проносятся мимо, каждый раз мимо. А ты тоскливо стоишь и ждешь, сам не зная чего. Видимо, какого-то чуда.

Для меня этим чудом стала она. Помню, как мы ехали, шурша шинами по золотой осенней листве, греясь в еще совсем теплых лучах солнца — в том самом свете, который не слепил, а только дарил какую-то непонятную радость, предвкушение чего-то нового и захватывающего.

Мы остановились возле дома, и из подъезда выбежала она, весело стуча каблучками по асфальту. Увидев ее, я поняла, что это за чудо, которое я ждала всю жизнь. Чудо — это ее волосы цвета той самой листвы, которую осень неряшливо разбросала на дорогах. Чудо — это смеющиеся глаза цвета бутылочного стекла. Чудо — это нежная загорелая кожа ее рук, суетливо нажимающих кнопочки на приборной панели и сжимающих руль. Ее высокий голос и цветочный аромат дорогих духов.

Тогда-то она и сказала, что никогда меня не бросит. И я поверила.

Каждый день мы проводили вместе; а вечером, попрощавшись со мной, она твердой походкой шла к дому и исчезала в подъезде. После многих недель бесплодного и грустного ожидания неизвестного, которые я провела до встречи с ней, мне казалось счастьем жить лишь ради того, чтобы увидеть ее завтра. На малиновом рассвете, который мне хотелось бы хоть раз встретить с ней, ждать нашей встречи, мечтая снова ощутить прикосновение ее теплых ручек с длинными накрашенными ногтями, почувствовать нежный аромат, исходящий от ее волос. И каждый раз она возвращалась и приветствовала меня своей очаровательной улыбкой, и мое сердце щемило от такой безграничной и преданной любви к ней.

До тех пор пока все не изменилось.

Помню, мы много раз катались по городу в поисках заправки почти без бензина. Конечно, это достаточно небезопасно, но моя любимая и ее подружки весело смеялись, чувствуя риск, сжигая последние литры в пробках на загруженных центральных дорогах. Да, моя любимая немного беспечна, но это придает ей очарования — ведь она так молода и красива!

Однажды она пришла ко мне поздним вечером, слегка пошатываясь на шпильках. Вместе с морозным запахом снега и льда и цветочного аромата ее духов в салон проник какой-то другой, незнакомый мне запах — веселый и опасный.

Мы долго ехали без какой-либо цели, скользко и незаметно пересекая разделительные полосы. Ей было грустно и беспокойно, и я была рада просто побыть с ней. То, что за утешением она пришла именно ко мне, было очень приятно и вселяло тихую уверенность в том, что она не просто моя любовь. Она — моя судьба.

Мы были слишком глубоко погружены в свои мысли и не заметили, как он выскочил из переулка.

Я сквозь странную дымчатую пелену боли помню удар и скрежет металла, ее трясущиеся от страха, замерзшие на кусачем зимнем ветру ручки, испуганные, панически блестящие глаза, округлившиеся от ужаса. Мне было невыносимо больно и обидно оставлять ее одну в таком состоянии, но, как я ни боролась с этой бледной дымкой, ничего не могла поделать. В какой-то момент боль накрыла меня жгучей волной, и я отключилась, уплывая в эхо своих мыслей и обрывков разговоров.

Я очнулась ночью. Было непонятно, где я нахожусь. Хотя бы боль немного притупилась. Но вот боль моральная стала набирать большую силу: где она сейчас? Что с ней? Как она? Мне было невыносимо стыдно и больно от того, что я оставила ее одну. Я подвела своего самого любимого человека на свете! Я бросила ее посреди городских улиц! Сколько прошло времени? Придет ли она?

Ход моих мыслей прервал яркий и вульгарный свет фар. Красный, начищенный до блеска «лексус» осветил темноту, в которой я находилась, как в душном, нескончаемом коконе, и я разглядела знакомый подъезд. «Лексус» остановился рядом со мной. Веселое дребезжание радио резко затихло, и машина замерла. Водительская дверь открылась, небрежно задев мое зеркало, и я почувствовала знакомый запах духов. Сжимая в руках огромный букет белых роз и счастливо улыбаясь, из «лексуса» вышла она.

Она похлопала красного гиганта по блестящему капоту и, даже не взглянув на меня, уже было отвернулась, чтобы уверенной походкой направиться к подъезду, но я привлекла ее внимание тихим сигналом.

Она нахмурилась, но, нащупав в кармане старые ключи, забралась в промерзший салон и вставила ключ в зажигание.

— Развалина, — пробормотала она, сморщив свой очаровательный носик, — Тебя теперь разве что на запчасти!

Я ей верила. Я хотела быть для нее самой лучшей, самой преданной. Я любила ее.

Она обещала, что мы вместе навсегда.

Она врала.

Вздохнув, она дернула ручку, чтобы выйти, но та не поддалась. Она принялась трясти ее с силой, но это оказалось безрезультатно. Я заблокировала двери. Тяжело дыша, она вцепилась в холодный руль, пытаясь успокоиться. Внезапный щелчок ключа в зажигании заставил ее взвизгнуть. Она в ужасе отдернула руки от руля, вцепившись в свои волосы. Глазами, расширенными от страха, она видела, как руль крутится сам по себе, слышала, как дворники скребут по усыпанному снежинками стеклу.

Она закричала, когда я тронулась и, брезгливо объехав «лексус», не включая фары, крадучись поплыла куда-то в ночь.

Жаль, что сейчас ночь. Она такая же темная и холодная как одиночество. Как предательство, которое она совершила, как ее ложь. Как бы мне хотелось, чтобы сейчас снова был сентябрь! Чтобы мы ехали с ней куда глаза глядят, а под шинами шуршали бы золотистые листочки, и солнце отражалось бы в натертом воском капоте!

Но этого уже не вернуть. Я изуродована, обманута и почти мертва. И я люблю ее.

Казалось, что девушка в коричневой норковой шубке заснула, положив рыжеватую головку на руль того, что осталось от черного «опеля» и свесив вдоль тела синевато-белые руки, если бы не лицо, поврежденное осколками лобового стекла до неузнаваемости, и приборная панель, на которой, если очистить ее от крови, можно было бы увидеть все еще мельтешащую надпись «Мы всегда будем вместе!»