Без страха (джен)

Страшное было время. Ужасное. Невыносимое. Каждый прожитый день был подвигом. Мы не умели жить, нас научили только выживать. У нас было только три правила. Любой человек — враг. Любое движение — опасность. Любой новый вдох — радость.

Да, мы не умели жить. Даже не знали, что это. Наш день был расписан по минутам — подъем с рассветом, прочесывание местности в поисках разных полезных вещей, обед и подготовка к войне. У нас не было детства. Ни у кого из нас. А еще не было ни одной свободной минуты, чтобы пожалеть об этом.

Война. Отвратительное слово. Самое первое, которое мы научились произносить. Колыбельными для нас служили завывания сирен воздушной тревоги. Вместо сказки на ночь — свод правил выживания и список обязанностей на следующий день. Вместо ласковой маминой улыбки — суровый оклик надзирателя. Это все — война. Мы привыкали. Постепенно, не сразу, но привыкали.

Так проходили годы. Мы потихоньку вырастали, взрослели, умирали. Кого-то находили мертвым на следующий день, а кого-то не находили никогда. Все мы верили, что те, кого не нашли просто ушли отсюда. Нам надо было во что-то верить. Во что-то хорошее. Все мы мечтали, что сами когда-нибудь уйдем. Но когда кто-то решался на это, чаще всего становился трупом.

Сегодня была ночь моего совершеннолетия. Не то чтобы это был праздник, просто теперь я должна была не только воевать, но и рожать новых воинов. Я никогда не понимала, с кем мы воюем и ни разу не видела наших врагов, разве только на картинках. Вот только часто, слишком часто, мои друзья подрывались на минах. Я ненавидела войну, как и все в моем городе. И я очень хотела сбежать. Сегодня была идеальная ночь.

***

Осторожно оглядываясь, я шла по улицам города. Комендантский час никто не отменял вот уже пятнадцать лет. Но, говорят, в ночь совершеннолетия всем везет на осуществление задуманного. Я добралась до стен Города. Разумеется, я не могла идти через главные ворота. Но, в конце концов, не все соблюдали правила. Я знала тайный ход. Страшный, узкий, грозящий вот-вот обвалиться, он существовал уже очень давно. Я торопливо шла по нему. Пять минут, десять, двадцать — и вот, наконец, впереди замаячил выход. Я побежала к нему. Ход вывел меня на холм. Город остался позади. Огромный, черный, неподвижный, он внушал ужас. Я отвернулась от него и посмотрела вперед. Там расстилалась огромная Степь. Мы ходили туда собирать еду, иногда нам везло, и мы находили настоящую одежду и оружие. А еще в Степи часто гибли люди. И нам с детства внушали, что из нее не возвращаются.

Стоп, а это что за черные точки? Не может быть, чтобы враги подобрались так близко к Городу! Темные силуэты копошились передо мной. Маленькие, словно муравьи — так высоко я стояла. Я могла только надеяться, что меня не видно. Внезапно низкий гул привлек мое внимание. Поспешно обернувшись, я увидела, как осыпается старинный лаз. Теперь у меня не было пути назад. Только вперед, в Степь. Но ведь там кто-то был. Эти темные пятна. Кто они? Какая я глупая! У меня же есть бинокль. Достав его из рюкзака, с которым никогда не расставалась, я направила его вниз и чуть не выронила. Это были наши командиры, те самые, что каждое утро раздавали нам задания, сейчас они устанавливали мины. Так значит, все мои друзья погибли из-за них?! Нет, это слишком, не хочу в это верить!

Внезапно, я почувствовала руку у себя на плече. Медленно, очень медленно, я обернулась, ужасно боясь того, кого увижу. Но зря. Передо мной стояла девушка. Я помнила ее. Она ушла из Города два сезона тому назад.

— Привет, — произнесла она.

Я кивнула, не доверяя своему голосу.

— Как ты? Плохо? Я понимаю. Мы все через это прошли.

— Все?

— Да, все, кто не вернулся. Пойдем быстрее, а то нас заметят, и завтра кто-то обнаружит наши трупы.

— Почему?

— Я не знаю. Мы не задаем таких вопросов. Ведь ответ нам точно не понравится.

Она повернулась и потянула меня за собой. Мне не оставалось ничего другого, кроме как последовать за ней.

— Кстати, как тебя зовут? — спросила она.

— 284/к.

— Нет, глупая, — засмеялась она. — Имя. Ты же придумала его себе, перед тем как уйти?

Я помотала головой. Имя? Что это? У меня всегда был только номер.

— А что такое имя?

— Ох, как бы объяснить. Вот смотри, раньше у меня был номер 321/г. А сейчас у меня есть имя. Меня зовут Пуля. Согласись, так лучше звучит.

— Пуля. Да, мне нравится, — ей подходило это имя. Она была маленькая, и от нее веяло какой-то опасностью.

— Ну вот. А как ты хочешь, чтобы тебя называли?

Я не знаю. И тут я вспоминаю какую-то нереальную сцену из детства.

— Я не хочу быть 284/к! Я хочу быть Луной! — кричу я, запрокинув голову и смотря в необычайно синее небо. Рядом со мной друзья. Каждый уже решил, как хочет зваться. Вот только это все на один день. Уже вечером мы будем безликими номерами. У нас есть один день наедине с этим пронзительным Небом и бескрайней Степью.

— Луна, — произношу я.

И ветер, будто ждавший этого момента, налетел на меня и запутал волосы. Я подняла глаза и увидела небо. Снова. В первый раз с того самого дня. Все мои друзья погибли, так и не увидев его еще раз, а я жива. Зачем? Может затем, чтобы вот так идти за Пулей в непроглядную темноту неизвестной Степи? Чтобы, не боясь, смотреть на Небо? Чтобы у меня было имя? Чтобы хоть кто-то из нас узнал, что значит слово «жить»?

Небо, ты слышишь меня? Я научусь. Я обязательно научусь. Я буду жить. Просто потому, что уже не смогу по-другому.

Степь, ты же научишь меня? Как научила всех остальных?

И словно в ответ, тьма расступается передо мной, наполняясь мерцанием каких-то растений. Тишина уходит, оставляя нам стрекот кузнечиков и шуршание ветра по листве.

— Это прекрасно, Пуля, — говорю я.

Пуля улыбается. И я улыбаюсь ей в ответ. Я счастлива. Я больше не боюсь Города, Степи и темноты.

И я еще успеваю услышать тихий щелчок за своей спиной…

***

— Ну что ты будешь делать? Пугаешь их степью, пугаешь, а они все лезут. Хорошо хоть ход завалили.

Пуля, точнее, номер 321/г кивает, соглашаясь с мужчиной.

— А ведь красивая была. Но что поделаешь, работа у нас такая.

И они уходят.

А наутро в Степи найдут Луну. Она будет лежать на спине, уставившись остекленевшими глазами в невероятно синее Небо, и улыбаться так, что кто-то снова решится на побег.