Всем художникам (джен)

Там небеса заканчивались краем мира, а фонари свисали в стороны от моста, освещая черную воду с плывшими в ней голубыми льдинами.

Шаги раздавались скрипом снега и хрустом корочки замерзшей воды, писком бревен моста и стуком тяжелых металлических набоек. Под мостом, у самой воды, было холодно, зябко, дыхание, лизнув губы, облачком пара ускользало, расплывалось в неясном свете. Джил, упавший и скатившийся со склона книзу, изумленно оглядывался — как же, мост ранее буквально лежал на воде, соединяя два берега, и юноша плюхнулся бы в воду, еще не замерзшую, но покрытую льдистыми корочками, но нет. На бедрах водой расплывался тающий снег, из-под моста уходила дальше дорога с низкими домиками по краям этой самой дороги. Не слышно было и плеска — только шаги по мосту наверху. С самого моста капала вода прямо на нос Джилу крупными каплями — снег таял и там. Фонари освещали часть дороги и снежные горки, и юноша, одетый для осени, уже продрог, но не мог никак подняться.

И в тот момент, когда окна вспыхнули теплым рыже-желтым светом, Джил вскочил на ноги и полез, скатываясь вниз то и дело, на склон, не поняв даже, чего испугался.

Колени обвело холодным, и Джил с ужасом понял, что стоит он сейчас на четвереньках, ногами в воде, колючей и темной. Он зажмурился и побежал, не разбирая дороги, через мост, толкая кого-то плечами, локтями, падая в редкий снег, царапая ладони и колени. Когда все затихло, Джил заметить не успел, затормозил только у высокой стены, окружавшей город, врезался в нее выставленными руками. Из-за стены свисали ветки деревьев, было неестественно тихо, стена из желтого кирпича царапала кожу, и Джил, слышавший только свое дыхание, провел пальцами по ней, поглаживая, дыша через раз. Минуту спустя ему уже казалось, что не было ни дороги, ни домов — ничего. А через полчаса Джил уже мирно спал, обняв себя за колени под одеялом.

* * *

Стена тянулась на мили вперед, до самых водопадов, лесов, полей, гор, низеньких домов города, будучи границей целого мира. За ней не было ничего, совершенно ничего — Джил проверил утром, помня еще о ветках с мокрыми желтыми и черными листьями. Даже с утра, в тумане, видно было отражение в воде, которой касались бока моста, она заливала на камни темно-синей полосой с узкой каемкой пены. Вокруг все было окрашено в серый, безликий цвет, кое-где лишь вспыхивали некоторые оттенки: черная вода между льдинками, белый снег, чуть темнее серого тумана завитки русых волос Джила, намокшие на жестких кончиках.

Внизу, вчера, в том коротком видении под мостом, все не было ни серым, ни тусклым, как листья за стеной. Джил подумал о том, что впервые видел цвета — свет в окне, радуга светящегося снега, коричневая дорога, темно-зеленая трава там, где не было еще снега. Было странно, очень и очень. Джил мотнул головой, его замерзшие бесцветные губы пошевелились, будто бы он хотел что-то сказать, а облачко пара утонуло в утреннем сыром тумане. Джил сам себе казался ненастоящим.

Все казалось таковым, даже небо, что тоже кончалось там, где шла стена. Желтая, как заметил вчера Джил. Желтая, а не грязно-серая, как обычно. Он походил по мосту еще, отпрыгивая от черной (уже не синей) волны, жмурился, и никак не решался прыгнуть. В конце концов, он развернулся на месте и быстрым шагом пошел по снегу огибать мост.

Линия воды заканчивалась у берега, не видно было склона, но он уходил под нее, ниже, под мост, к дороге, что либо была здесь когда-то, либо была сейчас. Мир, казалось, сузился только лишь до этого моста, ореола вокруг него, до этого тихого, безликого плеска волн под ногами. Джил заметил только сейчас, только в эту минуту понял, что даже без прыжков в воду все уже изменилось — он был один. Один во всем бесконечном городе, будто бы нарисованном простым карандашом на чьем-то чертеже в чьей-то крохотной окружности с полоской реки посередине. Будто бы он сам был нарисован, весь — от серого полосатого шарфа и серебристых глаз до светлых заиндевевших ресниц и снежинки на кончике носа, одетый в нелепое темное пальто с черными-черными пуговицами наискось. И такие же черные перчатки, лежащие в кармане, высовывающиеся пальцами из него, будто щупальцами. Белая шнуровка высоких ботинок. Снежинка на курносом носу растаяла, и Джил сморгнул. Воды под мостом не было.

Юноша осторожно спустился по склону вниз, рассматривая свои волосы, осветившиеся мягким золотистым светом, покрасневшие руки и искрящийся снег. Вода капнула на шарф, расплываясь зеленым пятном на салатовых и болотных полосках.

Джил нахохлился, обнял себя руками и зашагал по акварельной дороге, увязая то в грязи,то в снегу.

* * *

Дома были будто из старой сказки: пряничные, цветные, с кремом пушистого снега на крышах. Джил задрал голову к небу, но не увидел ничего, кроме ослепительно-яркого снега, падающего вниз. Все было таким же объемным, как и наверху, и таким же одинаковым, однообразным. И этот мир был еще меньше, Джил понял это, пройдя второй раз под мостом — он сделал круг, что подтверждали узкие следы. Дорога не ветвилась, межу домами, казалось, было воткнуто по дереву — не пройти. И если в сером цвете был только круг с окружностью стены, то это была именно Окружность — ничего внутри, ничего вне.

Джил полюбовался на свои золотистые локоны, на перламутр ногтей, на будто вросшие в дома двери, на теплый свет, на \"ничего\" за окном. На отсутствие теней... Мир был плоским. Плоским и цветным, а не таким, как показалось вначале. Юноша вздохнул и полез обратно, волна накрыла до плеч, и он снова мчался по мосту, безлюдному уже, согревался в первом попавшемся доме, где открылась дверь и горел огонь внутри. И почему он думал, что не одинок?

Ему вдруг пришло в голову, что окружность в его круге — это еще не все. Он вспомнил снежинки: в окружность были вписаны многоугольники, из них выходили линии. Мир разделился надвое — объемный шар (а это был уже он, Джил не сомневался) и плоская окружность внутри шара, вероятно, касавшаяся его поверхности, сливавшаяся, может быть, со стеной. Вряд ли, конечно. Внутри шара пузырились цвета, и мир показался Джилу не чертежом, а хрустальным рождественским шариком, что стоит встряхнуть — и пластинка с рекой и пряничными домиками поплывет по миру, где, повторяясь до самых стен, потекут пейзажи, изредка загоравшиеся цветом блесток, сорвавшихся с пластинки. А если шар разбить — вода и воздух выльются, исчезнут, возможно, растворятся в новом шаре. Джил зажмурился и помотал головой.

Занимательно, но глупо.

И... он не заходил с другой стороны, с другого склона. Точек у прямоугольника было четыре, и Джил собирался этим воспользоваться.

* * *

Он не знал, чего ему ожидать — пустоты, такого же круга, вписанной или описанной фигуры, звуков, чувств, красок, нового мира. Быть может, он просто утонет или же простудится наконец, если только могут простудиться нарисованные люди. Если он был нарисован.

Травинка у берега показалась вдруг Джилу ворсинкой кисточки, что прошлась по реке. А фонарь — кусочком грифеля карандаша. Он чихнул, а видение исчезло, будто и не было.

На противоположном берегу склона не было, были ступени, широкие, омываемые шипящей волной. Джил прыгнул в воду, но она никуда не делась — только мост стал аркой, а ступени сменили направление, помогая идти уже вверх, к порогу здания. Звуков более не осталось, пузыри и кольца воздуха расплывались в воде, расплывалось все перед глазами, и Джил не выдержал — повернул назад, вылез и убежал, не успев толком ничего разглядеть.

Картина, в которой он оказался (или игрушка, как знать) будто бы знала, о чем он думает, и на утро уже перед домом покачивался небольшой прозрачный шар из гибкой пленки. Шар лежал у угла дома, касался его, гнулся, но стоило Джилу прикоснуться к пленке рукой — пальцы тут же прошли сквозь. А стоило подуть — шар покатился по единственной оставшейся дороге к мосту, к ступеням, поскакал по ним так быстро, что Джил едва успел запрыгнуть, катился еще ниже, пока не остановился, ткнувшись в колонну, сломанную надвое.

А мимо проплыла рыбина — блеклая и бесцветная, с зеленым фонариком, свисающим с чешуйчатого лба. Здание завалило камнями, перечеркнуло крест-накрест, будто неудавшийся черновик, смятый после — колонны и стены подгибались, так казалось Джилу.

В его огромном мире будто бы плавали пузырьки иных миров, а в них... жил кто-то еще.

Рыбка рассыпалась в стаю пузырей воздуха.

Пузырь понесло к ступеням как раз тогда, когда здание рухнуло, и колонну водой отнесло к берегу, двинув сильно по мосту, отчего форнарная клетка качнулась, упала и разбилась. Джил смотрел на дым от свечи, погасшей в лужице воды, на темное небо, на звезды, от которых было только лишь отражение. Он подумал — если со входов на мост был мир, то что будет, если поплыть по реке? Или стоило сначала сойти с других точек-вершин? Или не стоило делать ничего вообще, а завтра проснуться в бесцветном мире в окружении таких же бесцветных... Джил вышагнул из шара и кубарем скатился в воду. По льду, под горку, в сугроб, зарывшись всем телом в колючий снег. Чувства, исчезнувшие вмиг, были будто компенсированы вернувшимися звуками: музыкой, песнями, смехом. Джил оглянулся, открыв глаза, и все стихло, кроме навязчивого жалобного мяуканья под ногами.

— Ты настоящий? — свой голос показался Джилу сухим и режущим, будто шершавый кирпич стены.

Котенок сел на попу, обшипел парня, поднялся, задрал хвост морковкой и побежал, то и дело падая в снег.

Джил побежал за ним, выбежал у другого склона моста по грязи, схватил котенка за шкирку и изумленно уставился на мокрый рыжий комочек шерсти в своей руке посреди огромного серого мира.

* * *

Река буквально уходила в мост. Там, с другой стороны, была теперь лишь полоса снега и льда. Река не оборачивала кругом шар. Река текла в неизвестном направлении, время ускорилось будто, лодка качалась в черной воде, на весле сидел Мяу, на лавке сидел Джил, фонари освещали мост, свет блестел на черных пуговицах. Юноша, дернувшись, засунул мокрого Мяу себе за пазуху и ногой, поднявшись, оттолкнулся от камня, и лодку, поднимаемую волнами, понесло по течению.

Он успел задремать даже, когда их качнуло, а лодка носом ткнулась в мост. Звякнул фонарь.

Джил позволил себе усмешку и вторую попытку. Время замедлило ход.

* * *

Он провел не один день, тычась в одну и ту же точку, пока не понял главного — художник видит, видит все, что нарисовал или сотворил, если не стер, как половину реки, если не смял, как здание, если не перечеркнул, проведя линию.

Джил замотал Мяу в свой шарф и, вынув единственное весло, потащил его к другой стороне моста. Снег счищался легко, как заметил Джил, а черное подо льдом позволяло думать, что черная надпись на белом будет заметнее самого Джила на рисунке или в центре шара. Он покусал покрасневшие губы, не замечая желтизны весла, раздумывая, что бы такого написать. Спросить? А ответят ли? И что спросить?

Попросить?

Что же?

Джил провел веслом огромную прямую. Может... нарисовать?

Огромная черная инверсная снежинка на белом фоне переливалась, наверное, увеличивалась в размерах, если заглянуть в шар. Или блестела глянцево, если это был рисунок. Крохотной рыже-золотистой точкой в центре сидели Джил и Мяу, весло было отброшено к мосту. Джил смотрел на звезды в лучиках снежинки, на рыб и пузыри подо льдом в воде, на огни под ним, на серость вокруг, в желтые звездочки-глаза Мяу, на свои цветные руки и шарф, пальто, перчатки. Было холодно и зябко, как тогда, когда он скатился по склону вниз, думая, что падает в воду. Лед хрустнул под очертаниями огромной ладони, время затикало быстро-быстро, вода схлынула, стало тепло, Мяу вцепился в один из пальцев, разбился купол, или, вероятно, дно стакана с водой, смешанной с угольно-черной краской, полыхнуло ярко, громкие звуки полились и смолкли.

А Джил увидел звезды.

Не в отражении — настоящие, в стекле окна. Вода из стакана стекала по акварельному рисунку объемного шара вниз, будто бы из него, Джил заглянул в серые глаза художника и уклонился от золотистой прядки волос, зажмурился, ощущая на ладони тепло Мяу, опрокинувшего стакан и пролившего воду, капавшую на брюки, проснулся, очнулся, распахнул глаза снова, вдохнул.

Отпустил котенка.

Вышел из дома, запинаясь на каждом шагу.

Там было небо, которое заканчивалось краем мира. Серо-серебристый снег в ночи. Тепло за спиной, свет фонарей в воде и настоящие золотистые звезды. И недовольное мяуканье, и биение сердца в груди, и геометрия созвездий.

* * *

Художник развернулся и зашел обратно в дом, растирая замерзшие ладони.