Немного о чудовищах (джен)

Чудовище представляло очередную встречу с очередным человеком совсем иначе. Оно ожидало воплей, угроз, вызова на бой, в общем, много чего, но только не того, что случилось. А ведь интуиция предупреждала его еще с раннего утра: шерсть отвратительно потускнела, нос высох, и живот скрутило. Плохо, решило Чудовище. Боль оно не переносило ни в каком виде: сказывались особенности физиологии, психики, тонкой душевной организации и сплошной интеллигентности. После стало понятно: определение ситуации в корне не верно.

Выходило Чудовище навстречу гостю как всегда: с чувством, с толком, с расстановкой. Зыркало мерцающими янтарными глазищами — благо, мрачная пещера это позволяла, — пару-тройку раз эффектно клацало зубами — отдельное спасибо эху, — утробно рычало. При подобном раскладе все потенциальные смельчаки сбегали, сверкая пятками, вилами, мечами и прочим инвентарем. Никаких трудов и переживаний — сплошное эстетическое удовольствие. Однако сегодня все действительно шло через пень колоду: у путника внезапно обнаружился волшебный фонарик. Не беда, конечно, не догадайся он им воспользоваться. Но он догадался.

Когда каменные своды озарились теплым золотистым светом, Чудовище поняло, что оно попало. Влипло, влетело, слажало… В общем, как ни назови, а дрянь одна выходила.

Стоит заметить: юноша отыскал его не сразу. Сначала он пошарил взглядом повыше, выразил на лице недоумение и уже после додумался наклонить голову. Фигурно открывшийся рот и вытаращенные глаза Чудовище оценило. Но. Смертный молчал. Смотрел. Не боялся.

— Бойся меня, — сказало существо.

— Ооу… — ответил гость.

— Это… что?

— Страх.

Не. Боялся. Совсем.

— Это не страх.

— И ты не чудовище.

Логика путника нанесла Чудовищу первый удар.

— Родословную показать?

— У Вас есть родословная?

Существо выгнулось дугой, вздыбило шерсть и зашипело. Результат не заставил себя ждать: юношу охватила крупная дрожь. Мелькнувшее где-то поблизости торжество зазывно улыбнулось и через мгновение помахало ручкой. Стало ясно: гость смеялся. Без зазрения совести, искренне, пытаясь сдержаться. “Хоть на этом спасибо”, — проворчало Чудовище и прижало уши к голове, когда пещера в несколько раз усилила и без того оглушительный хохот.

— Не страшно? — хмуро поинтересовалось оно.

— Нет, конечно. Ты же пушистый.

Логика путника повредила Чудовищу мозг, выудив из него самую глупую фразу из произносимых:

— Пушистость не освобождает от ответственности…

Гость сверкнул белозубой улыбкой, шагнул ближе, нагло протянул руку. Существо предупреждающе оскалилось:

— Стой, где стоишь, чернь!

— Кто же назвал тебя чудовищем, а? Да ты же милашка!

— Разуй глаза, смертный! Мой отец — чудовище, моя мать… — Чудовище запнулось и от неимения подходящих слов фыркнуло.

— Ну, ну, договаривай. Кто там твоя мать? — Человек смотрел чуть насмешливо, но с искренним любопытством.

Договаривать совсем не хотелось: стыдно.

— Зачем ты сюда пожаловал, мальчик?

Юноша вопрос нахально проигнорировал. Он задумчиво оглядел стены пещеры, с наигранным интересом прислушался к капающей в глубине воде и как бы невзначай спросил:

— Ты здесь живешь? Не холодно? Ты разве любишь сырость?

Чудовище сырость не любило, более того: презирало. Потому и в пещере не обитало. А еще оно терпеть не могло, когда его забрасывали бессмысленными вопросами.

— Уходи, несчастный.

Гость уставился на него недоуменным и даже оскорбленным взглядом. Вылупил синие глазищи, и ресницами хлоп-хлоп.

— Я же только пришел!

— Как пришел, так и уйдешь, — хладнокровно заметило существо, ничуть не тронутое ни жалостливым видом, ни аналогичным тоном. Не зря же оно было Чудовищем.

— У тебя есть имя?

— Я сказал: уходи.

— Пока не ответишь, не уйду. И вообще, как ты меня выгонять-то собираешься?

В этом имелась определенная доля правды. Точнее, доля преобладающая. Разницу в росте и в весе не заметил бы разве что слепой.

— Кыс, — удалось процедить сквозь зубы.

— … — донеслось со стороны путника.

— Что-то не так?

— Почему имя настолько… хм… странное?

— А не заметно? — Чудовище взмахнуло пушистым хвостом, дернуло огромным ухом и грациозно продефилировало от одной стены к другой.

— Твоя мама — кошка?!

— Какие-то проблемы?

— Но…

— Чудовища не размножаются почкованием.

— Но…

— И прямым делением.

— Но…

— Чудовища — тоже люди.

Человек глубоко вдохнул и громко выдохнул: видимо, не нашел, чем возразить. Кыс испытал прилив гордости.

— Еще вопросы?

— Будь моим Чудовищем! — прокричал юноша. Эхо разнесло слова по пещере, услужливо их продублировало и шанса на вариант с обманом слуха не оставило.

На этот раз дара речи лишилось существо. Впервые за свое долгое существование. Нет, оно, конечно, от жизни не отставало и слышало, что среди людей стало популярным заводить личных чудовищ, но от всех перетолков лишь презрительно отфыркивалось.

— Это предложение, — уточнил гость, оценивающе прищурившись.

— Руки и сердца?

— Крова и пищи.

— И ты собираешься меня кому ни попадя показывать? Даже не надейся.

— И в мыслях не было.

— Таскать за собой, словно собачку? Не мечтай.

— С чего ты взял?

— И не сметь — слышишь?! — не сметь дарить меня своей невесте! Даже если она очень попросит.

— У меня пока нет невесты.

— Неважно. Я не люблю, когда меня лапают.

— Запомню.

— Я не милашка и не пушистик.

— Абсолютно точно.

— И не вздумай прикасаться к моим ушам. Они очень чувствительные…

— Не возникало желания.

— И уж точно не пытайся сделать из меня шкурку. Тебе отомстят.

Согласился, решил юноша.

— Я подумаю, — ответило Чудовище.

— …

— Кстати, как твое имя?

— Ян.

— Да будут прощены те, кто его придумал…

* * *

Ян нервничал. Он почитал, посидел, подумал, полежал и теперь ходил из угла в угол, не забывая посматривать в окно. Чудовище гуляло. Впервые. Ответив на предложение согласием, оно заявило, что не может все время жить в четырех стенах и находиться под вечным присмотром: несколько раз в неделю ему требуются свобода, одиночество и оно само. Ради справедливости стоит заметить: с количеством стен Кыс жестоко ошибся. В королевском замке их было гораздо больше. Да, Ян не сообщил своему Чудовищу о том, что он младший принц: подзабыл, к тому же в тот момент собственный социальный статус его мало волновал. Тогда вообще свершилось чудо…

Юноша давно мечтал найти Чудовище. И не абы какое, а личное, встретив которое сразу поймешь: вот оно, твое, родное. Однако кандидаты попадались поголовно неправильные. И ладно бы просто не умеющие говорить, так еще тупые, косые, хромые, нервные, адски злые, липкие, склизкие, лысые, голодные. Последний тип приносил Яну самые крупные неприятности: его едва не проглотили, ноги чуть не лишили и слюнями облили. Две недели поисков никаких плодов не принесли — лишь сплошное разочарование и тихую переданную злость.

Заходя в очередную пещеру, Ян, наученный горьким опытом, готовился к худшему. Ждал. Дождался. Сначала он увидел горящие круглые глаза, после услышал клацанье зубов и рычание. Не впечатлился. Решил зажечь волшебный фонарик, чтобы пролить свет на личину показавшегося существа, и пришел в недоумение: Чудовища нигде не обнаружилось. Удивленный и заинтригованный, принц догадался опустить взгляд.

Оно было невысоким — чуть больше кошки, — остромордым, глазастым, невозможно пушистым и забавно ушастым. Эти самые ушки, стоящие торчком, большущие, закругленные на кончиках, тронули юношу до глубины души и смачно впечатались в размягченное сердце. Когда новоявленное чудо приняло донельзя оскорбленный вид и сказало: “Бойся меня”, — Ян понял, что без него он из пещеры не уйдет.

Без Кыса принц действительно не ушел. Тот поломался немного, подергал хвостом и вскоре, презрительно фыркнув, с независимым видом запрыгнул ему на плечи.

— Я согласен. — Чудовище улеглось шикарным меховым воротником и прикрыло глаза. — Кого ждем?

Ян промолчал и направился во дворец. Дорога домой предстояла нелегкая. Поля, взгорья, леса, поля, поля, холмы… Останавливались ночевать и под открытым небом, и в городках, и в совсем маленьких селениях. Добрались.

Пушистику умилились, пушистика с восторгом приняли, едва не затискали и накормили до того, что в итоге пушистик раздулся, словно шарик, и еле передвигал лапками. Юноша был доволен…

Сейчас принц места себе не находил от беспокойства. Мучительно, издевательски медленно в голове прокручивался один и тот же вопрос: “Что если сбежит?” Дверь в его покои приоткрылась как раз на слове “сбежит”. Ян резко обернулся, нахмурился и впился взглядом в грязненькое, но, в общем-то, вполне материальное тельце Кыса. Тот с ленивым равнодушием дернул ухом.

— Такой молодой и уже настолько нервный… Куда катится мир?

— Ты поздно, — заметил юноша.

— Я рано, — поправило Чудовище.

За окном, на горизонте, медленно бледнело небо и гасли звезды.

— Не умничай.

— Я несу истину в массы, балбес. Кстати, не знал, что ты рано встаешь…

Хотелось сказать: “Я и не ложился”, — обругать чудо так, как, по идее, не должны ругаться представители благородных родов, и лечь, наконец, в кровать. Однако Ян с детства усвоил одно простое правило: “Терпение — благодетель”, — потому спокойно ответил:

— А я не знал, что ты настолько рано приходишь.

Чудовище издало странный кашляющий звук, и принц было испугался, что оно подавилось, пока не понял: Кыс смеялся. Он жмурился, забавно тявкал и фырчал. Все негодование разом схлынуло.

— Ты не спал? — подрагивающим голосом поинтересовался пушистик. — Нет, ты действительно всю ночь меня ждал?! Ну ты оболтус!

Юноша в два шага приблизился к своему Чудовищу, молча подхватил его на руки и вышел из комнаты.

— Укушу ведь, — пригрозил Кыс.

— Укусишь — уши оторву.

— Не наглей, мальчик, — зарычало существо, но уши к голове все-таки прижало.

— Не вертись, монстр.

Чудо успокоилось, свесилось бездыханной тушкой и долго не подавало признаков жизни. Когда Ян миновал галерею, оно встрепенулось:

— Куда ты меня несешь?

— Мыться.

Чудовище взвыло. Было поздно.

Стоит отдать Кысу должное, стирку он переносил стойко, не двигался, но много говорил. Точнее, ругался.

— Мыло попало мне в глаза!

— …

— Ты хвост выдернуть что ли собрался?

— …

— Ааа!!! Не поливай мне голову! Я ненавижу воду! Не смей трогать уши, я сказал!

— …

— Откуда у тебя руки растут?! И у вас тоже! — рявкнул пушистик на помогавших служанок.

Те испуганно отпрянули, спасаясь от острых клыков.

— Веди себя прилично, — процедил Ян сквозь зубы. — Мне казалось: ты интеллигентное существо.

— Иди ты в баню со своей интеллигентностью! У меня инстинкты!

— ???

— Забыл, кто моя мать? Не дави мне на живот, хочешь, чтобы из меня кишки вылезли?!

— …

— Ты сейчас скальп с меня снимешь!

— Все, успокойся. Мы уже закончили.

Намокший пушистик оказался худющим, злым и беззащитным. Он брезгливо отряхивал лапки, шипел и жаловался на отсутствие огня, который, по его словам, в каждом приличном замке в каждой комнате, подобной этой, обязан присутствовать. Ян хорошенько чудо вытер, завернул его в сухое полотенце, отнес в свои покои и там снова хорошенько вытер. Кыс, мстительно зыркнув янтарными глазищами, принялся вылизываться.

— Вот теперь не надейся, что я слезу с твоей кровати, — заявило существо. — Мне холодно, и меня еще никогда так не унижали.

— Я и не прогоняю. Кто тебя унижал? Это обычное купание. Зато ты чистый и не пахнешь псиной.

— Эстет, тоже мне…

Принц взбил подушку, лег и только тогда почувствовал, как он устал. Определенно, с Чудовищем будет много проблем…

Маленький монстр, свернувшись калачиком, тихо засопел. Ян аккуратно прикрыл хрупкое тельце одеялом.

— Чудовище ты мое…

— Чудовищное, — откликнулся Кыс.

— Самое чудовищное из чудовищных, — заверил его юноша.

Определенно, с Чудовищем будет много проблем… Но оно того стоило.

Немного о неудачниках

Кыс не переставал поражаться людской глупости. С недавних пор эта самая людская глупость приобрела для него вполне ясные очертания одного вполне знакомого человека. “Вполне знакомый человек” ходил, ныл, приказывал, указывал и постоянно пытался спасти Чудовище от жуткого и жутко недружелюбного внешнего мира. Не удивительно, что вскоре оно взвыло. Ему требовались дикий лес, хорошая схватка и грязь, ибо кошка в родственниках не гарантия сплошной чистоплотности. Если с первыми двумя пунктами дело обстояло еще так-сяк, то с последним все было плачевней некуда: Чудовище мыли. Каждый раз после каждой прогулки. Кыс уже пытался отвертеться и зубами, и шантажом, и даже сухостью и стянутостью кожи, но должного эффекта так и не добился. Принц держал оборону и с поразительным упорством отражал любой приступ. Поначалу существо допускало мысль о том, что его подобным образом желают извести, и даже удивлялось этой воистину чудовищной изощренности, то есть отдавало мальчишке должное. Однако потом обнаружилось, что смертный так о нем заботится. Кыс, осознав масштаб катастрофы, пришел в ужас и едва не полинял. Причина бед и корень зла нашлись быстро…

— Ты неудачник, — уверенно заявило Чудовище в один промозглый осенний вечер.

За окном лил дождь, свирепствовал ветер и неумолимо сгущались ранние сумерки. Кыс с мальчишкой сидели в библиотеке и предавались чистому и прекрасному — логике. Точнее, предавался только мальчишка, а Кыс великодушно составлял ему компанию, потому как находиться в цепких ручонках восторженной пищалки Гретты ему хотелось намного меньше, чем играть в шахматы.

— … — Ян передвинул фигуру не поведя бровью.

— Подумай сам. Твой отец — король. У него в наличии трое наследников, и тебя угораздило родиться младшим… — авторитетно заметил Кыс и, подумав, контратаковал.

— …

— Ваша мелкая сестра не считается. Ей, в отличие от тебя, выпало родиться женщиной — вероятно, ее выдадут замуж за знатного и богатого еще до того, как она научится самостоятельно сморкаться. И не бросай в мою сторону такие страшные взгляды. Да, я не прекращу утверждать, что она сопливая и вечно утыкается своим хлюпающим носом мне в шерсть. А еще она меня постоянно лапает — это раздражает. В общем, куда ни посмотри — расклад не в твою пользу. А знаешь, почему?

— … — Ян снова сделал ход.

— Первый сын, естественно, правитель. Пусть и в перспективе. Второй — военачальник… — Чудовище насмешливо фыркнуло, заметив, что противник подставился, и с удовольствием смахнуло его фигуру с доски:

— А третий, как водится, дурак.

— Шах и мат.

— … Но дело-то в том, что ты далеко не дурак.

Ян смерил Кыса умиленно-снисходительным взглядом и рассмеялся:

— О, да, проигрывать умному было бы гораздо менее обидно. Ты попался.

— Не в этом дело.

— Ты разговаривал, отвлекался и в итоге не заметил моего промаха. А если бы меньше разглагольствовал и больше думал, мог бы примерно в девять ходов меня обыграть.

— Я говорю тебе: не в этом дело. Ты далеко не дурак, но очень умело дураком прикидываешься. Например, перед своими братьями. Сегодня ты играл со средним… как его там…

— Сэди. Пора бы уже запомнить.

— Неважно. Ты играл с ним в шахматы. И…

— И?

— И позорно проиграл.

— И что?

— А то, что уж я точно играю лучше него. Даже когда разговариваю.

— Ты себя переоцениваешь, пуш…

Чудовище угрожающе оскалилось — ему никак не удавалось вбить смертному в голову одну простую истину: пушистики чудовищами не бывают. Впрочем, обратный порядок в хитроспелетения Яновых мыслей тоже не укладывался.

— Я себя здраво ценю, — дернуло ухом существо. — Ты совершал глупейшие ошибки…

— Иногда лучше оставаться живым дураком, чем просто трупом. Заметь, я прибавил слово “просто” не случайно: трупы умными не бывают.

— Неплохо. Думаешь ввести своих братьев в заблуждение?

— Во всяком случае, они не видят во мне конкурента.

— Достойного конкурента, — поправил Кыс. — Разница огромна. И поэтому ты строишь из себя глупого мальчика, но все равно играешь с ними в шахматы.

— А что такого? — умиротворенно улыбнулся Ян. — В шахматы и дурак играть способен. Единственное различие состоит в том, что дурак передвигает фигуры, а умный при этом еще и думает. На несколько ходов вперед.

— Ты точно не дурак, — одобрительно фыркнуло Чудовище. — Ты умнее двух своих родственничков вместе взятых…

— Кыс…

— Что? Я их не оскорбляю. Они не убавят в интеллекте, если я скажу, что ты умнее их. И не прибавят, если даже объединятся. Здесь плюс на плюс равняется нулю. Хорошо, — вздохнуло существо на очередной укоряющий взгляд, — единице. У вас были одинаковые учителя, и обучали они вас тоже одинаково. Вывод соответствующий. Но ты больше читаешь. Я бы сказал, ты не просто читаешь, а поглощаешь книги, как самое настоящее чудовище…

— Я думал, быть здесь Чудовищем — твоя привилегия, — насмешливо заметил Ян.

— Быть Чудовищем — это моя судьба и карма, — с гордостью возразил Кыс. — Смотри не попадись. Людей пугает все необъяснимое.

— То есть необъяснимые, говорящие, ушастые и при том пушистые в разряд пугающего уже не входят?

— Потому что я милый? — существо давно просекло: милый не тождественно унизительности — милый тождественно всепрощаемости.

— …

— Но есть два типа смертных, которых ничем не испугать. Это дураки и рыцари. Ты ни в ту, ни в другую группу не входишь. Значит, ты боишься.

— И зачем нужно было строить такую длинную логическую цепочку, когда ты мог просто меня спросить? Я не боюсь — я перестраховываюсь.

— Ты умный, — продолжал размышлять Кыс, — и этим ты пошел в свою мать. Она умнее твоего отца, однако твой отец опытный и жесткий.

— Ты еще сам не запутался?

— Но твоей матери все равно удается им вертеть, потому что она к тому же хитрая. Ты — нет. Видишь ли, ум и хитрость — вещи принципиально разные. Умным, в общем-то, можно стать, а вот хитрым надо родиться. Да, ты разыгрываешь из себя недалекого мальчика, держишься в тени, но это не хитрость… — Кыс выдержал паузу, дабы смертный смог вставить вполне логичный вопрос: “А что же это тогда?”

Ян отреагировал очень неоднозначно и вполне предсказуемо:

— …

Чудовище с досадой клацнуло зубами:

— Это инстинкт самосохранения. Итак, ты умный, талантливый, но не хитрый, ибо, будь ты хитрым, ты бы не протирал сейчас штаны в библиотеке, не бегал бы за монстрами, а избавлялся бы от претендентов на корону твоего папули. И делал бы это элегантно и со вкусом.

— Кыс, это цинично и подло. Они же мне братья родные.

— Ты неудачник…

* * *

Ян сам не понял, как это произошло, но Кыс заболел. Просто, без всяких чудовищных изворотов и других необъяснимых явлений. Хотя необъяснимым явлением для принца стало уже то, что пушистик вообще болеть способен. Увидев его, беззащитного, изнуренного, подавленного и абсолютно белого, в один зимний день на своей кровати, юноша понял: оплошал. Если бы чудо просто-напросто меняло летнюю шкурку на зимнюю, оно бы сильно линяло. Такое даже при всем желании было бы невозможно не заметить: мамуля чуяла беспорядок за версту, а вымуштрованные слуги тонко чуяли потенциальный гнев мамули. Потому Ян быстро пришел к выводу, что виноват он и только он, ведь грядущая болезнь, как выяснилось, давала о себе знать много раньше. Взять хотя бы навязчивое, ненормальное стремление Кыса залезть в растопленный камин… Несколько раз принц, особо не задумываясь над всей парадоксальностью ситуации, пресекал подобные попытки, а после и вовсе попросил огородить каждую открытую печь решеткой. Проблема исчерпала себя, но Чудовище внезапно обозлилось, стало нервным и дерганным, а с первым снегом вообще превратилось в страшного ворчуна и зануду. Вероятно, именно тогда принц окончательно потерял бдительность. Отчасти его дезориентировали приевшиеся уже укоры в том, что он — ну просто “самый неудачливый неудачник из всех неудачливых неудачников”. Об этом Кыс не забывал напоминать ни утром, ни днем, ни вечером. Ночью он, к счастью, спал. Ян же искренне не понимал, чего таким вот способом пушистик желает добиться. Однако вскоре вечные упреки Чудовища отошли на второй план, потому как на очередном приеме Сэди умудрился повздорить с принцем из соседней страны. Отец, полный монаршего негодования, внезапно решил научить детей самостоятельности и заявил, что он участвовать в деле примирения не собирается. На помощь старшего брата, Кайда, рассчитывать тоже не приходилось: из сложившейся ситуации он извлекал только выгоду. Сэди же был прямолинеен, резок и порой неподобающе откровенен в выражении своего мнения. А конфликт с соседом, так или иначе, их государству никакую бы пользу не принес. Поэтому Ян, как паук, аккуратно натянул тоненькие нити, незаметно сплел паутинку и всеми правдами и неправдами противоречия между принцами сгладил. Отец остался Сэди доволен, похвалил его за успехи в дипломатии и привел младшему сыну в пример. Вот после того юноша поседевшего Кыса и обнаружил…

— Ты неудачник, — прохрипел пушистик, стоило ему переступить порог.

— Что с тобой? — пораженно выдохнул Ян.

— А еще балбес. Потому что слушать не умеешь и… — Чудовище втянуло носом воздух, с фырканьем закашлялось и, окинув принца гневным взглядом, устало прикрыло глаза, обмякло.

У юноши душа в пятки ушла.

— Кыс! Очнись! Что с тобой?

— Захлопни рот, истерик, сядь и слушай, — тихо, на грани слышимости, проговорило чудо, но Ян все разобрал и замолчал. — Когда я пытался тебе объяснить, ты проигнорировал меня и решил, что я не в себе. Теперь я не в себе и ты снова меня игнорируешь. — Кашель.

— Ты дурак и эгоист. И теперь, дурак и эгоист, тебе придется тащить меня к ведунье. Потому что только она поможет, потому что ты — неудачник.

Так, вечером, Ян, сунув Кыса за пазуху, под теплый зимний плащ и кофту, оседлал Пургу и направился туда, где впервые с пушистиком встретился — в огромный и древний Карнеарский лес.

— Это глупо — вот так мчаться спасать какой-то блохастый комок шерсти, — раздался рядом хриплый от мороза голос.

Юноша закатил глаза — провожатый только мешал. А когда провожатым был Кайд, он мешал вдвойне, потому что не мог брат добровольно вызваться лишь из бескорыстной братской любви.

— Кыс — мое Чудовище, и я за него в ответе.

— Я гляжу, за многих ты в ответе… Не боишься, что во время твоего отсутствия за Сэди никто не присмотрит? И исправить его оплошности тоже никто не сможет…

Вопреки заверениям пушистика, Кайд был далеко не глуп. Уж точно не в той области, в которой ему приходилось вертеться. Он даже картавым мальчишкой знал, чего хочет, и уверенно шел к своей цели, кто бы или что бы ни стояло у него на пути.

— При чем здесь я? — поинтересовался Ян тихо — холод ворвался в горло и крепко сжал внутренности ледяной рукой.

— Не делай такой недоуменный вид, дорогой. Ты всегда все понимал. А я всегда все замечал.

Юноша поежился, вздохнул и ничего не ответил. Морозный воздух с упоением лизал лицо, подло колол кожу то тут, то там, студил кровь, и только меховое тельце Чудовища за пазухой да теплый бок лошади не позволяли ему совсем озябнуть.

— Снова… Твоя излюбленная тактика — избегать конфликтов. Но рано или поздно тебе придется решать, как быть дальше. Ты не можешь вечно прятаться.

— Говори уже по существу.

— Ты мне нужен, Ян.

— Что?

— Мне нужны твои способности и твой ум. Принимай мою сторону, Ян, и вместе мы многого добьемся.

— Кайд, мы не в солдатиков играем. Здесь нет ни моей, ни твоей, ни чьей-либо еще стороны. Это не война — это наша семья. Очень печально, что ты этого не понимаешь.

— Откуда в тебе такая наивность? — удивленно приподнял брови старший. — Мы родились не в той семье, где можно размусоливать сопли по поводу родственных чувств. Здесь каждый сам за себя, братишка. Бездействие равняется непригодности. Непригодность — вылету из игры. Потому я предлагаю тебе сделку: ты отказываешься от права наследования и помогаешь мне устранить Сэди, а я обеспечиваю твою безопасность. После ты занимаешься дипломатическими делами. У тебя неплохо получается, не находишь? С твоем-то возрасте и так долго водить всех за нос…

— Ты отвратителен. Ты хоть сам-то это осознаешь? Хотя… Боги, кого я спрашиваю?! — Ян с досадой махнул рукой.

— Ну, ну, — произнес Кайд так, словно усмирял норовистого жеребца, — тише. Такова реальность, дорогой. И я предлагаю тебе не самый плохой вариант.

— Предложи его Сэди.

— Старший — правитель, средний — военачальник? Неужели ты думаешь, что я оставлю законного претендента на престол рядом с собой? Или позволю ему руководить королевскими войсками? Мне не нужен переворот.

— А переворота с моей подачи ты не боишься?

— Ты не сможешь пойти против меня. У тебя моральные принципы, братишка. И это не лечится.

— Вот и я про то же. Ты неудачник, — донеслось из-за пазухи.

Кайд усмехнулся, Ян обрадовался — Кыс пришел в сознание, более того, начал с оскорблений, значит, при смерти точно не был.

— Я даю тебе время. Подумай над моим предложением.

— А он знает, о чем говорит, — одобрительно фыркнул пушистик. — Я бы на твоем месте действительно подумал. И на сей раз, желательно, головой.

— Еще слово — уши оторву, — пригрозил юноша. — Кайд, я не собираюсь влезать в ваши разборки.

— Либо ты со мной, либо против меня. Возвращайся с ответом.

В этот самый момент лицо провожатого показалось Яну высеченным из камня, грубо, наспех, с силой, — то ли густые тени были виноваты, то ли выражение, исказившее на миг знакомые черты. Младший вздрогнул и опустил взгляд — смотреть на родственника стало неприятно. Кайд, резко натянув повод, развернул коня и вскоре утонул в масляно-синих сумерках. Юноша долго глядел ему вслед, назад, где были замок, горячая еда, растопленные камины, вежливые слуги и... братья. Какие-никакие, но все же… братья. А впереди его ждали ночь, мороз и соляно-белое поле, колко мерцающее в лунном свете.

* * *

Холодное светло-желтое солнце медленно вставало над заледеневшим миром. Ян вышел из трактира, подышал на ладони, помялся с ноги на ногу и направился к стойлам. Снег при каждом шаге хрустел на все лады, звонко, сочно, а ветер, налетавший короткими набегами, обжигал кожу хлесткими пощечинами. Принц, шмыгнув носом, открыл протяжно заскрипевшую дверь, и в тот момент запах сена и навоза показался ему не таким уж неприятным — в помещении было все лучше, чем на улице. Пурга отозвалась сразу же: тряхнула длиннющей гривой, нетерпеливо ударила копытом о землю. За пазухой принца презрительно фыркнули.

— Никогда не любил непарнокопытных, — сипло заявил Кыс.

— Ты бы лучше помолчал — здоровее будешь.

Ян похлопал кобылку по крупу, угостил ее сахаром, и в ответ ему благодарно уткнулись мордой в плечо, шумно обдав горячим дыханием.

— Несколько сотен килограммов, — кашель, — упакованных в хилую шкурку.

— Шерсть у них короткая, но густая. Не ревнуй, Чудовище, — улыбнулся юноша. — И помолчи.

— Я констатирую факт, балбес. Безжалостно и беспощадно. А ревность — занятие для дураков и латентных параноиков. Да и было бы к чему ревновать.

“Ревновать” от Кыса к концу как-то сдулось, превратилось в полузадушенный писк. Ян покачал головой и, заплатив конюху, вывел Пургу на улицу. Снег продолжал хрустеть, искриться и слепить, а настроение было хуже некуда. Принц окинул постоялый двор мрачным взглядом, натянул шарф аж на добрую половину лица и чуть не подпрыгнул от ощутимого толчка в живот, потом под ребра — пушистик забарахтался, словно выброшенная на берег рыба. Вскоре из-под слоев одежды показались сначала нос, встопорщенные усы, потом глазищи и, наконец, огромные уши. Юноша задохнулся от возмущения.

— А ну быстро обратно! Ты так сильнее простудишься! — приказал он, попытавшись снова сунуть чудо за пазуху.

То заупрямилось, клацнуло зубами:

— Утихни, смертный! Солнце впервые за все эти дни вышло, — и, умиротворенно зажмурившись, подставило мордочку немощным лучам.

— Кы-ы-ыс, — угрожающе прорычал Ян, оседлав лошадь.

— Не кыскай!

Дальше они ехали молча. Порой юноша спешивался и продолжал путь на своих двоих — без движения ноги окоченевали, да и Пурге тоже требовался отдых, — потом опять забирался в седло. Вокруг простиралась снежная, порядком замусолившая взгляд, пустыня с черными кляксами лесов, и лишь изредка спасительными оазисами вырастали перед путником небольшие поселения, где он находил кров, пищу и пышущий жаром очаг.

— Я всегда любил лето, — начал принц, когда переправа через Раат осталась позади.

— Я заметил.

— Не только из-за тепла. Летом меня с братьями отправляли к дяде в особняк. Дядя был богат, полон и добр, дом его — огромен, а мы — любопытны и милы, потому что дети. Там было… хорошо.

— Свободно, проще говоря, — насмешливо оскалился Кыс. — Вообще свобода — главный бич любой власти. Будь то родительская или государственная. Предоставь ее в полной мере, и в первом случае отпрыски поставят себя на один уровень с отцом и матерью, забыв о почтении, а во втором — народ решит, что власть есть он, и в результате придет к господству тупых бездарей, очень народных, но ничего не смыслящих в истинном значении этой самой власти.

Юноша поморщился и продолжил:

— С утра у нас были занятия, но в основном по физической подготовке. Фехтование…

— Стой, — влезло чудо. — И как у тебя? С фехтованием.

— Средне, — улыбнулся Ян.

— Я так и думал.

— ???

— Вместо того чтобы идти и брать в руки меч, ты наверняка читал “Фехтование. Практикум для начинающих”.

— Почти угадал. Но, перво-наперво, я вообще с трудом мог его поднять.

— Вас что, на настоящем обучали, что ли?

— Нет, но Кайд поднимал и уже с ним тренировался, Сэди тоже, а я… Это было для меня моральным ударом, можно сказать, — засмеялся Ян.

От теплого дыхания шарф намок и успел покрыться инеем, но говорить через него было все же лучше, чем студить горло. Принц ненавидел холод, и холод отвечал ему тем же.

— Ты был младше.

— Тогда это казалось мелочью, а насмешек братьев никто не отменял. Зато вторая половина дня отдавалась в полное наше распоряжение. Недалеко от особняка рос лес, и мы сбегали туда от учителей, на речку, и купались до посинения. Кайд и Сэди… Кыс, они не были такими…

— Стоп. И все это ты говорил, только для того чтобы сказать, что тебя волнует то, что недавно заявил Кайд?

— Что? — машинально переспросил Ян.

— Ты понял.

— Да, меня это волнует! Меня волнует то, что они глотки друг другу готовы перегрызть за трон.

— Ну, причина не столь уж и мелкая…

— Кыс!

— Это принцип эволюции, балбес. Естественный отбор и прочие радости выживания. Либо ты, либо тебя. Твои братья используют каждый предоставленный им шанс, а ты сидишь и нюни распускаешь. Весь такой благородный принц на белом… на белой кобыле. Боги, даже здесь — неудачник!

— Ты невыносим, — вздохнул юноша. — Неужели сложно меня поддержать?

— А чем, по-твоему, я сейчас занимаюсь?

— Унижаешь меня?

— Хм…

— Очень красноречиво, — едко прокомментировал принц.

— И… — пушистик внезапно осекся. — Ян… поторопись… пожалуйста.

— Кыс?

Кыс не ответил.

* * *

Чудовище не любило болеть. Да оно, собственно, и не болело. До тех пор, пока не появился правильный Ян с его отвратительно правильными привычками и действиями. Но дело-то было в том, что правильные поступки смертного в столкновении с ужасной реальностью в лице Кыса проигрывали по всем статьям и быстро меняли полярность, становясь не просто неправильными — фатальными. А в рок Чудовище верило. И в карму тоже. Оно вообще было образованным, даром что монстром, и, сложив все за и против, решило: мальчишка не благодать, невесть откуда взявшаяся, а живое воплощение карателя — если не вселенской катастрофы. Но, с другой стороны, будь балбес нормальным и заурядным, Кыс бы с ним не пошел.

Еще Чудовище не любило, когда его игнорировали. Ян же, более того, вообще умудрился про него забыть. Подобное не прощалось: сказывались особенности вредности, эгоистичности и сплошной противности. Раз уж взялся отвечать — отвечай до конца, а не так: редкими набегами с купанием и нотациями. Если существо ратовало за независимость от мальчишки, это не значило, что мальчишка в свою очередь должен иметь независимость от него.

Ну и конечно, Чудовище не было трусом. Но когда оно очнулось и увидело над собой ведунью с зажатым в руке разделочным ножом, что-то внутри него дрогнуло, выдавив наружу ошарашенный хрип.

— Оклемался, дружок? — улыбнулась Хельга, пронзив Кыса взглядом и грозно сверкнув золотым зубом. — Ишь, как заелозил! Уймись, не собираюсь я тебя резать. За мной вон неусыпный контроль — деваться уже некуда.

Старушка махнула рукой куда-то немного назад и слегка вправо, где на деревянной табуретке обнаружился балбес — осунувшийся, удивленный и смотрящий на ведунью во все глаза.

— Доехал, значит? — прохрипело Чудовище.

— Доехал, доехал. Ажно прилетел. Бегал все вокруг туда-сюда, суетился, работать мешал да про травы, что я тебе завариваю, выспрашивал. Ой, утомил, ой, утомил! — запричитала бабуся. — У меня даже поясницу прихватило.

Кыс снисходительно дернул ухом. Ведунья находилась в добром здравии уже как веков пять, не меньше, сама собирала травы, ягоды, грибы, ездила на своей кобылке в город за продуктами и держала небольшое хозяйство из пяти кур, задиристого петуха, пятнистой коровы и совершенно никчемной овцы. Хотя последняя вроде бы давала много шерсти…

— Почему же вы сразу не сказали?! — воскликнул Ян, вскочив со своего места, и потянулся к приготовленному настою. — Я дальше все сам могу сделать — вы мне только объясните.

“Дурак, — подумало Чудовище. — Ну дурак же, хоть и умный”.

Хельга быстро хлопнула мальчишку по руке:

— Ишь, прыткий какой! Где уразумения не имеешь, туда нечего лезть! Без тебя как-нибудь справлюсь, милок. Сначала Кыса не кормил, довел его до полусмерти, а теперь так просто вину загладить хочет!

— Я кормил его! — возмутился Ян, гневно сверкнув синими глазищами.

Чудовище в мыслях мстительно захихикало.

— Да чем ж ты его кормил?

— Мясом, молоком…

Старушка облокотилась о стол, эффектно схватилась сухонькой ручкой за сердце:

— Только человеческой едой?! Все это время?! Ох, что-то плохо мне, ох, нехорошо…

Принц быстро подвинул табуретку, уверенно посадил на нее ведунью и дал ей воды.

— А еще он меня купал и на все камины решетки поставил… — подлил масла в огонь Кыс.

Ян тут же огрызнулся:

— Ты туда прыгнуть хотел!

— Ну-ка, ну-ка, — Хельга вдруг, недобро прищурившись, перевела взгляд на Чудовище, — погоди. Ты, шельмец этакий, ему не сказал, да?

— Говорил — он не слышал. — Уши сами прижались к голове: все еще помнили, какую им могут устроить трепку.

— Значит, плохо говорил! Ай, негодник! — Женщина цокнула языком и с грохотом поставила чашку на стол. — Ай, бестия хвостатая! — Сердито уперла руки в бока. — Чего ж ты мальчика изводишь?

— Он мой хозяин — что хочу с ним, то и делаю. И я действительно говорил.

— Да что говорил-то?! — не выдержал балбес.

Ведунья молча влила горький настой в Кысову глотку, взяла его на руки, открыла печную заслонку и отправила в огонь, пробурчав на прощанье: “Приятного аппетита”.

Существо было уверено, что в тот момент с балбесом чуть обморок не случился, и даже посмеялось над ним, но потом ему стало не до этого — по венам потек живительный жар, насыщая все тело до последней шерстинки, изумительной, сладкой энергией…

Когда Кыс, урча от удовольствия, выбрался наружу, то обморок чуть не случился со смертным во второй, а может и в третий, раз. Фигурно открывшийся рот и вытаращенный глаза Чудовище вновь оценило.

— Теперь боишься меня? — для порядка поинтересовалось оно.

— Ооу… — восхищенно выдохнул Ян.

— Видимо, нет.

— Ты… ты вырос!

— Правда, что ли? — лениво отозвалось существо.

— И твоя шерсть! Она золотая! И она пылает!

— Неужели.

— И твой… Твои хвосты-ы-ы?

“Добрался”, — уныло подумал Кыс.

— Мой отец — девятихвостый лис[1], — хмуро пояснил он.

— Девять хвостов? Разве…

— Он не местный, — быстро вставило Чудовище.

— А-а-а, — понятливо протянул принц.

— Кгхм, — кашлянула ведунья, привлекая к себе внимание. — Болтать-то каждый мастак, а бабушку отблагодарить да по хозяйству ей помочь уже и некому! Ты, мальчик, иди-ка во двор, наруби мне дров. А ты, хитрец этакий, здесь оставайся — потолковать с тобой надо.

Ян радостно улыбнулся, кивнул и вышел, проскрипев половицами.

— Ну и где ж ты его такого смешного взял? — спросила Хельга.

Вокруг ее глаз образовались веселые морщинки — мальчишка женщине явно понравился.

— Он сам меня нашел, обозвал пушистиком, предложил кров, пищу и принцем вдобавок оказался.

— Не тот ли это принц из Дерта? Слышала про него, слышала. Солнце Севера — юноша с волосами ярче пламени и глазами синее океана.

— Боги! Надо ж было так описать! Да рыжий он и с веснушками к тому же, — фыркнул Кыс.

— И младший в семье. Балованный, наверное, родителями да братьями заласканный?

Старушка уже успела развесить связки трав по стенам, расставить баночки, шикнуть на вьющуюся под ногами Шену и теперь бодро подметала пол.

— Если бы, — оскалилось существо. — В том-то и дело, что младший. И, Хельга, домой ему сейчас никак нельзя. Совсем никак.

Ведунья заговорщицки подмигнула:

— Эк, какой бойкий мальчишка! Приручил-таки.

— Бабушка! — раздалось с улицы. — А как именно нужно эти дрова рубить?

— Неудачник, — пробурчало Чудовище.

* * *

Ян, уставший, но довольный, устроился на застеленной покрывалом широкой скамье и прикрыл глаза. Вкусно пахло сушеными травами, смолой и растопленными дровами, уютно потрескивала печка, а за окном, в непроглядной темноте, бушевала метель. И было приятно — хоть и жестковато — лежать вот так, в тепле, с нагло растянувшейся под боком Шеной, и ни о чем не думать, когда где-то там, снаружи, царствовали холод и ночь. Сейчас принца не беспокоили ни братья, ни слова старушки о том, что вьюга, возможно, затянется дня на три-четыре и с отъездом придется повременить.

— Кыс, ты же питаешься огнем, как ты раньше его находил, в лесу? — озвучил юноша пришедшую в голову мысль.

Чудовище, свернувшееся компактным клубком у печки, насмешливо фыркнуло:

— Летом мне хватает солнца. А так… Рядом была деревенька, и люди в ней оказались очень…

— Кы-ы-ыс, — строго протянул Ян.

— Ладно, суеверными. Они с ду… со своей суеверности приняли меня за огненного демона и каждую ночь разжигали костры. Вроде как задабривали. Думали, так я на них не нападу, да еще и защищу от других монстров от большой благодарности.

— А что другие монстры?

— А что другие монстры? — махнул хвостом Кыс. — Другие монстры просто-напросто боялись огня.

Ян тихо рассмеялся:

— Это мистификация и мошенничество.

— Это ты…

— Неудачник?

— Нет, дурак.

— С чего вдруг?

— Потому что дуракам везет.

[1] — кицунэ