Танцуй, пока ещё жива (гет)

Она стояла на небольшом помосте из обветшалых досок, жадно глотая свежий утренний воздух после промозглого затхлого подвала, в котором её держали вот уже трое суток. Без еды и воды. Каждое утро она подвергалась допросам и пыткам. А каждый вечер заканчивался насилием грязных вонючих стражников, похабно и жестоко имевших её хуже последней деревенской шлюхи: таская за волосы, избивая — если та сопротивлялась, пиная ногами и душа — если пыталась кричать, они глумились над её бессилием и продолжали удовлетворять свои животные инстинкты, после оставляя валяться без сознания на холодном полу.

Сильная рука грубо толкнула в спину, отчего девушка вылетела на средину помоста, чуть не упав, но повисла на руках двух коренастых стражников, что с плохо скрываемым отвращением удерживали её за локти, как какой-то мусор, как чумную. Забавно — ещё вчера они с похотью держали её за бедра, удобно пристроившись между тонких ног и сея своё мерзостное семя.

Лица девушки не было видно. Она безучастно склонила голову вниз, а длинные волосы скрывали её ото всех посторонних взоров. С ещё совсем недавно шёлковых огненно-рыжих, почти красных, ставших теперь спутанными и выцветшими до меди, прядей стекали на пол капли холодной воды, которую вылили на неё утром из кадки — чтоб скорее приходила в себя, что придавало девушке ещё более жалкий вид.

А вокруг, сдерживаемая солдатами, гудела толпа разъярённого народа, выкрикивала брань и угрозы, махала руками, сжимая ладони в кулаки, будто готовилась вот-вот завязать драку. Изредка откуда-то летели мелкие камушки, попадая девушке то в плечо, то по ногам. Но никто не обращал на это внимания — ни стража, ни сама девушка, казалось, не чувствовала ничего. Она лишь слегка повела головой, когда камень побольше попал ей в висок, вероятно, пустив к скулам и до подбородка тоненькую струю алой жидкости. И всё. Безразличие.

Внезапно гомон начал утихать, толпа, как по приказу, повернула головы к разодетому в шелка и золото человеку, что стоял недалеко, подняв вверх руку. Когда стало совсем тихо, он выпрямился и обратился к выжидающему народу:

— Сегодня великий день для нашего королевства! — низкий бас сочился злобой и самодовольством. — Сегодня мы выиграем ещё одну битву в борьбе за очищение святых земель нашего Короля от нечисти!

— Очистим от скверны! Смерть ведьме! — невпопад взорвалась площадь яростными возгласами жителей, на что говоривший снова поднял руку, тем самым отдавая приказ о молчании.

— Мерзавку, что была уличена в колдовской практике, ждёт смертная казнь! — пресекая шум, мужчина снова потянул вверх руку и заговорил вновь с неподдельным уважением в голосе: — Однако мы, честолюбивый люд, чтим наших богов. И по Священному Закону каждый имеет право на последнее желание, даже такое дьявольское отродье.

Отовсюду послышались недовольные возражения, но мужчина лишь мотнул головой в знак протеста, однако, разделяя общее презрение, снова сорвался на крик:

— Ведьма пожелала выполнить предсмертный танец! Да исполнится её воля! — затем он обратился к девушке: — Танцуй, ведьма!

Под громкие вопли толпы стража бесцеремонно бросила хрупкое еле живое тело девушки и спустилась по лестнице на площадь. Она упала на колени, согнувшись до пола, упираясь лбом в деревянные доски. Не шевелясь. Только неглубокое дыхание и сжимаемые до белизны кулаки выдавали в ней остатки жизни.

— Танцуй, ведьма, танцуй! — выкрикивал народ, и снова начал закидывать камнями, видя, что нахалка продолжает лежать и даже не пытается подняться.

Вконец, терпение командующего лопнуло. Прогремело лишь одно короткое слово:

— Сжечь!

Однако едва горящий факел поделился своим пламенем с пучками хвороста, что с радостным потрескиванием приняли его в себя, девушка словно очнулась ото сна: рывком приподнялась, сгибаясь в спине ещё больше, а пальцы судорожно схватились за подол длинного платья. Но лица её по-прежнему не видно — голова всё ещё была склонена вниз.

Ещё факел, ещё больше огня... И девушка вскинула голову вверх, хлёстко откидывая копну спутанных волос на спину. Открываясь утреннему небу, она подставила своё лицо мягким лучам рассветного солнца, что ласкали её измождённую пытками кожу. Вдыхая родной аромат горящего в камине хвороста, улыбнулась одними лишь уголками губ, через мгновение спрятав улыбку от посторонних взглядов. Лицо её пыхало жизнью: слегка пухлые бледные уста были чуть приоткрыты, а глаза спрятаны за плотно сжатыми в блаженстве веками, ресницы чуть подрагивали в наслаждении тёплым воздухом.

Снова добавили факел и девушка, всё так же не размыкая глаз, медленно поднялась. Мягко и грациозно, и в этой грациозности она походила на небольшой, ещё не разгоревшийся огонёк свечи, что медленно и слегка пошатываясь, возрождается из ниоткуда, но, не смотря на свою хрупкость, уверенно набирает силу, чтобы поразить всех своим тёплым волшебством. Огонь словно давал ей силы, словно дарил новую жизнь.

А огненная стихия уже добралась до всех пучков соломы и вязанок хвороста, что были выложены вокруг кольцом, и хотела было поскорее перейти к помосту, но сырые дрова никак не желали разгораться, а лишь лениво пропускали мелкие языки пламени под босые ноги девушки.

Шаг. Медленно и осторожно, ступив кончиками пальцев чуть в сторону, на жалобно скрипнувшую доску; взмах руки, и её ладонь потянулась к небу вслед за незримым взглядом, к играющему меж пальцев ветру. И девушка замерла. Только широкий длинный рукав чуть колыхался в такт одной ей ведомому ритму, что так чётко отсчитывало сейчас её сердце глухими ударами. Она плавно провела по полу вторую ногу, на секунду задержав рядом с первой, а уже через миг быстро взмахнула и в лёгком прыжке немного оторвалась от пола, увлекая за собой трепетные огни. Огненные языки тянулись следом, облизывая босые ноги девушки, обгоняя друг друга и вспыхивая мелкими искрами.

Девушка вновь замерла, слегка склонив голову к плечу, и прижала руки к груди. Её губ коснулась нежная улыбка, ресницы вдруг открыли прозрачные изумрудные глаза, что задорно глядели на опоясывающую вокруг стену пламени. Огонь отражался в них, рисовал причудливые картины пожаров в густых зелёных лесах. Безумные дикие пляски в её глазах, в её сердце разливались по жилам, пьяняще покалывая, до последней капли насыщая энергией, разделяя жар сердца птицы-феникса. Покоряясь ей. Покоряясь ведьме.

Девушка протянула руки в немой молитве, тихо шепча что-то пламени, а тот с лаской внимал ей, задорными искрами садился на раскрытые ладони и через секунду взмывал в небо, играя. Босые ноги вновь оторвались от земли, стремясь вверх за пламенем, но тяжёлая кованая цепь, что поясом висела на хозяйке, не отпустила далеко от столба посреди пылающей сцены.

И ведьма упала наземь, вновь укрываясь волосами. Но снова поднялась, очертив рисунки подолом платья, что своим бархатным блеском зелёной листвы будто возвращало её к истокам природы. Гордая, несломленная, ведьма дышала полной грудью, упиваясь пьянящей серой дымкой, что нежно обволакивала её тонкий стан. Она зачерпывала руками вязкий дым, как черпала раньше густой туман, и проливала его на себя. Словно хотела соткать из него кружевной плащ, что длинным невесомым шлейфом пелены следовал бы её танцу. А клубы дыма всё припадали к ногам ведьмы, с покорностью подстилаясь мягким ковром под каждый шаг, ревностно цепляясь за колышущуюся ткань платья.

Плавно выводя руками причудливые узоры в жарком воздухе, она делала несколько стремительных шагов и кружилась, выгибаясь зарницей, шелестя подолом платья, играя с развевающимися волнами волос. Танцевала в такт потрескиваний костра, вторя движениям пляшущих языков жаркого пламени. Словно танцевала не сама, словно танцевала с огнём в паре: она извивалась перед ним, кружила, то приближаясь, то вновь отдаляясь, дразнила. Вдыхала пьянящего призрака, упиваясь его жаром и теплом на коже. Подставляла шею жгучим поцелуям, запрокинув голову назад и чувственно прогибаясь в спине, вскидывая руку вверх. Нежно касалась полыми, тихо проводя второй ладонью вверх по телу, зарываясь пальцами в мягкие волны волос, она закрыла глаза от страсти и не сдержала стон блаженства.

Её грудная клетка вздымалась от волнения, от переполняющих девушку чувств, ощущений. От желания. А толпа, напротив, вовсе забыла, как дышать. Все взгляды жадно ловили каждое движение, каждый взгляд ведьмы, каждый вдох и выдох… они были заворожены ею.

Это дьявольское отродье околдовало их, заставило забыть свои мотивы и убеждения. Один только командующий не повёлся на ведьмовские уловки: ему ещё хватило сознания, чтоб отдать приказ подложить больше сухих дров, дабы чертовка уже обратилась, наконец, в пепел.

И костёр вспыхнул с новой силой, пожирая всё, к чему прикасался, поднимаясь до самих облаков и отрывая клубни дыма ещё выше. Стена огня сомкнулась, скрывая в себе девушку. Но не было ни криков, ни дикого воя, ни мольбы о пощаде, ничего… ведьма просто сдалась объятиям смерти. Тихо попрощалась с миром и так же тихо его покинула.

Осознав, что зрелищ больше не будет, народ стал расходиться по своим делам. Кто куда. А костёр догорал синим пламенем. Ещё долго люд будет это обсуждать, но ещё дольше не забудут они тот сладострастный танец, что подарила им на прощание ведьма.

Простила ли она их? Им этого не изведать. Как и не узнать им того, что этим днём два стражника будут умирать от укусов змеи, отдых которой они потревожат во время караула. Не узнать им того, что позади этой толпы, скрытая под широким капюшоном, была видна победная ухмылка. Не узнать, что битва с нечистью уже давно проиграна ими. Ведь люди так слепы и видят лишь то, что хотят.

Но они узнают. Не сейчас, летом. Когда весь урожай на полях будет полыхать таким же синим пламенем. Ведьмы не прощают, нет.