Мой друг (джен)

Мой друг никогда не грустит

(с) Би-2. «Мой друг»

Да, это она — та самая кухня. Мягкий свет, добротный деревянный стол, часы с кукушкой, куча маленьких безделушек на многочисленных полках, огромные окна с широкими подоконниками, навесные деревянные шкафы, электрическая плита, холодильник и телевизор, который почти всегда выключен. Вот и весь интерьер. Но сколько же здесь тепла и уюта!

— Чаю, подруга? — спрашивает хозяин квартиры.

Я киваю.

— С сахаром, — добавляет он и беззвучно смеется.

Это уже не вопрос. Это наша традиция. Мой друг знает: я не люблю чай с сахаром, но непременно пью только в его компании. Нелепое исключение из правил, традиция.

Он наливает чай в мою огромную кружку, между делом кидая два сахарных кубика.

— Вот скажи мне, подруга, отчего все так?

Только Дэн звал меня подругой. Еще одна традиция? Возможно.

— Странные они, — продолжает он. — «А помнишь, как было?», «Было действительно здорово!»… Было, было, было… Почему было? Жизнь она здесь и сейчас. Было бы желание.

Мой друг вновь смеется:

— И тут «было».

Дэн не сторонник монологов, но сейчас мне отведена роль безмолвного слушателя.

— Что мешает вернуться «туда»? — вновь риторический вопрос.

Но я задумываюсь над ответом. Мы выросли, мой друг. «Там» — на этой кухне — было здорово: вечный праздник, вечная молодость. Ты решил остаться «там», а мы ушли.

Я вновь обвожу взглядом любимую кухню — это не моя квартира, но мое место.

Взгляд останавливается на электрической плите, и я невольно улыбаюсь. Здесь одним прекрасным утром Валя жарил котлеты, да так лихо — до черного дыма, до приезда пожарной бригады, вызванной уставшими от нашего круглосуточного веселья соседями.

Перевожу взгляд на массивный подоконник. Я любила на нем сидеть когда-то. А Гарик — на полу рядом. «Пообещай, что не оставишь меня — не переживу». Я не пообещала, а он пережил.

А вот на этом стуле сидел Игорь, я — напротив. До сих пор помню его шальные пьяные глаза. «Как ты аристократично ешь лимон», — произносит он, заставив меня тотчас этим самым лимоном поперхнуться.

Улыбаюсь своим мыслям.

— Вот встретил тут на днях Вульфа, — продолжает Дэн, убирая с глаз длинную челку.

У него волосы до плеч. Потом будет ирокез, бритье налысо и снова длинные пряди.

— Ты же помнишь Вульфа, — утвердительно заявляет мой друг.

Да, я помню того улыбчивого парня: волнистые волосы собраны в хвост, косуха, потертые джинсы.

— Короткая стрижка, деловой костюм, портмоне, — одним словом, офисный планктон. Не ожидал я. Понимаешь, подруга, — не ожидал. И туда же: «как было здорово». Было…

Дэн поправляет очередную непокорную прядь, упавшую на глаза, и замолкает.

Сидим в тишине некоторое время. Странно. Кажется, еще мгновение — и я услышу привычный для этого места гитарный бой и: «Мама — анархия, папа — стакан портвейна». Но нет — тишина, и пьем мы сладкий чай, а не горький абсент.

Квартира Дэна часто была пристанищем ищущих себя музыкантов, веселых хиппи, задумчивых интеллектуалов. Но кухня — святое, только для «своих».

Сейчас здесь непривычно тихо, никого кроме меня и Дэна. Нет даже тех двоих, кто когда-то также был неотъемлемой частью этого места. Митя и Катрин. Катрин и Митя. Казалось, были созданы друг для друга. Но нет. Семь лет вместе — банальный конец: Катрин устала и ушла. Они уже навещали Дэна по отдельности, не в силах преодолеть притяжения заветной кухни. Мити не стало три года назад. Катрин, возможно, все еще здесь бывает. Я не знаю. А спрашивать Дэна — бередить былую рану — совсем не хочется.

— Хочешь печенья в клеточку? — с этими словами мой друг достает из навесного шкафчика вафли.

Не помню, кто первый из нас назвал так вафли, зато помню когда. Школьниками мы часто навещали нашу одноклассницу и просто добрую подругу Ингу, переехавшую в конце девятого класса в другой район. В один из наших приездов мы ждали Ингу у музыкальной школы, где та сдавала последний экзамен. Ели вафли, подкармливая ими бездомного пса. Тот вилял хвостом, но угощение ел неохотно — увы, не колбаса. Дэн и я сидели на каменных плитах, шутили, смеялись, а вафли отныне стали именоваться «печеньем в клеточку» — и никак иначе.

— Как Инга? — он будто читает мои мысли.

— В этом году родила второго ребенка, муж счастлив, — я заговариваю впервые за вечер.

Дэн задумчиво улыбается каким-то своим мыслям.

— Может позвонишь ей?

— Незачем, — отмахивается тот.

Возможно, он прав. Инга перешагнула пресловутое «было» одной из первых. Рано вышла замуж и сразу повзрослела. Неудивительно — она всегда мечтала о семье.

Дэн залпом допивает уже остывший чай, ставит чашку в раковину и забирается с ногами на подоконник. Приоткрывает огромное окно, чиркает спичкой и прикуривает сигарету. «Winston» — он не изменяет своим привычкам. Догорающая спичка легким движением отправляется за окно, в темноту.

— Посмотри в ящике стола, — вдруг бросает он мне.

Я открываю ящичек, достаю выцветший плетеный браслет и вновь улыбаюсь.

— Все ломала голову, где его потеряла.

Дэн усмехается.

— Только теперь он тебе уже ни к чему?

Молчу.

— Я так и думал, подруга, — задумчиво произносит он и делает глубокую затяжку.

Чай давно остыл, но я не спешу покидать гостеприимную кухню. Пусть все «было», но я пока здесь. Мой друг задумчиво курит в тишине, часы тихо тикают в углу. Где-то за окном слышится детское хныканье, постепенно переходящее в настойчивый плач…

Я вздрагиваю и подскакиваю в постели. Секунда — я у кроватки моего малютки, подхватываю его на руки и прижимаю к груди. Проголодался маленький.

— Тебе помочь? — сквозь сон интересуется муж.

— Нет, спи, солнце.

Спустя несколько минут малыш блаженно сопит в кроватке, муж крепко спит, раскинувшись на нашей постели, а я иду на кухню и делаю себе чай, без сахара. За окном ночь, и где-то далеко — на той самой кухне — я уверена, курит Дэн. Уже не друг — знакомый. Время — река.