Ромашковый чай (джен)

Надо же, придумал. «Пол подмети!», говорит. Он бы ещё обед потребовал из трёх блюд, да ещё и с компотом. Ему рост по службе, дом в центре и небо в алмазах еженощно, а он всё ругается: «пол не метён», говорит, «ужин не сварен», «посуда не мыта» и «ящерица твоя голодная». Врёт всё, кстати. Ящерица мало того, что даже он, так и себе пропитание сам прекрасно находил, по соседям мальчишкой забитым шляясь.

Ну, вернее, конечно, ругался, говорил и врал. Сейчас-то несчастный муженёк смирно в трёх стенах лежал, четвёртой накрывался, а молодая вдова уже второй год куковала на окраине деревни, к лесу поближе. Нервы, вроде как, лечила. Потому как сосновый лес, свежий воздух, парни молодые, молоко, опять же, парное…

Нервы лечились из рук вон плохо. Стоило метлу в руки взять, как перед глазами вставал вечер двухлетней давности и некогда любимый муж, копающийся в закатках в кладовой. И бесконечное его ворчание: «котлеты не пожарены, чашки чистой нету, паутина по углам, пыль на шкафах, чем занималась и какого чёрта вообще на ведьме женился, не иначе, пьяный был». В результате метла с грохотом летела за печку, крылатый ящер с шипением вскакивал на полати, а в сарае раздавалось истошное квохтание и глухой удар…

Вот как сейчас.

Опять курица об стенку издохла. Каждый раз одно и то же, и с того света достать умудряется, засранец этакий. И никаких с тех пор полётов на метле, что самое обидное.

Вздохнув, молодая фигуристая чертовка с грустью посмотрела на черепки, оставшиеся от глиняного кувшина, и кратким заклинанием собрала его обратно. А ведь он ей так не нравился… Была бы возможность — просто вымела б осколки за дверь, ко всеобщему удовольствию, если только никто в темноте в гости не заявится да ноги не поперепропорет себе. Так пришлось обратно на полку ставить, целый-то выбрасывать жалко…

А, впрочем, ладно.

Тряхнув копной чернявых волос, Негомира повернулась к большому зеркалу и в который уже раз подставила ему носки новеньких сапожек, любуясь. Страшно вспомнить, сколько за них пришлось заплатить барыжнику. Ещё страшнее посчитать, сколько ворожбы ушло, чтобы Ясен, зараза такая, всё-таки пришёл в тихий полдень к колодцу, да ведьму молодую на свидание пригласил. А всё для чего? Чтобы было кому на сапожки полюбоваться. Ясен-то, хоть и слыл бабником великим, а куда больше интересовался стройными девичьими ножками и тем, что на них обуто. И в обувке той разбирался не хуже городского, даром что лоб простой, деревенский. Зато подковы руками гнёт, а муж покойный и на руки не всякий раз взять мог — спина то и дело прихватывала. И как только замуж-то за него пошла? Не иначе, по пьяни…

Что, кстати, исключать было бы глупо. Пусть Негомира и не питала страсти к питию, зато Негомир, так благосклонно относящийся к женской личине себя же, это дело довольно-таки уважал, ежели под хорошую закусь, да со славной компанией. А тот давешний вечер он до сих пор толком вспомнить не мог…

Размышления прервал стук в дверь. Ведьма вздрогнула и недовольно повела округлым плечиком. Открывать не хотелось. Разумеется, в деревне никто не знал, что Негомира — как и «её брат», часто посещающий питейные заведения да заигрывающий с приезжими купчихами — живет в этом доме. Для всех здесь уж не первую сотню лет бабка Деяна обитала, крепкая тётка лет сорока на вид. Она и бородавки заговаривала, и дитё принять могла, коли повитуха занемогнет, и тараконов, ежели надо, выводила.

— Фелька, иди, выгони надоеду, — капризно попросила девица. А когда мелкая крылатая ящерица и усом не повела, пристукнула каблуком по полу, а в руки ковшик взяла чугунный. — Ну?!

— Фур-пыф, — с достоинством отозвалась чешуйчатая зараза, словно проникнувшись угрозой, и соскочила на пол.

Вот только бежать и привечать кого-то там маленький красный дракончик, больше походящий на ручную ящерицу, совершенно не спешил: зевнул, демонстрируя розовую пасть с перепонкой на челюсти, поскоблил коготочками дощатый пол, взмахнул крыльями…

И, мазнув кисточкой хвоста, юркнул под печку, в ту самую щель, которую Негомира грозилась заделать по десять раз на дню, но всё забывала.

Это можно было считать прямым отказом.

— Вот стервино семя, — ругнулась ведьма, рассматривая щель. Та ответила насмешливым зелёным отблеском: Фелоний знал, что у хозяйки нет времени становиться на карачки и шуровать веником.

Стук повторился.

— Вот только попроси у меня яиц свежих, прорва, — пригрозила Негомира, снова каблуком по полу притопнула, и к двери пошла, оборотом став ниже, грузнее и одетее.

По волосам седина рассыпалась, глаза зеленющими стали, что у вредного дракона, но добрыми-добрыми. До патоки и жжёного сахарного послевкусия, после которого водой не напиться, вином не отбиться.

— Чего надо?! — рявкнула бабка Деяна, дверь распахнув и едва ей визитёра с лестницы не спустив. Да так и обмерла, едва челюсть ниже подола юбки не уронив — перед ней смущённо переминался с ноги на ногу сам Ясен-красавец.

Тот самый, зачарованный.

Очи что небо ясное, кудри буйны цвета колоса, да сажень в плечах такая, что не объять, не обхватить. Смешно наблюдать было, как робеет этот гигант перед бабой вдвое его ниже, вчетверо старше, как шапку ломит, да пояс вышитый теребит.

— Мил-стива ведьма-оспожа, — любезно начал Ясен, оставляя в покое одежду, пока нитки не вылезли. Уж лучше б теребил и далее, преданный щенячий взгляд Негомире не понравился ещё больше. — Дельце есть прибыльное! Не откажи человеку простому, окажи помощь посильную!..

«Стелет-то как» — про себя присвистнула Негомира, давя непрошенную ухмылку. Этого у деревенских было не отнять, порой так языком завернут, что городским и не снилось.

— За помощью, кузнец-молодец, пожалуй в храм, — отрезала ведьма-оспожа, подбоченившись. — А ежели по делу — выкладывай, время не тяни, чай, не кошка, чтоб за хвост тягать.

— Так, того, — стушевался Ясен. — Не на улице ж такое дело обсуждать!

— Важное что?

— Очесь важное!

— Нешто бесчестное чего задумал? — прищурилась старая ведьма, но в сторону отступила. Деревенских Негомира не боялась — они сами все перед Деяной робели, что дети малые.

— Ну-у, — совсем потупившись, Ясен протиснулся в узенький проём, разом заполняя всё пространство, и, затворив за собой дверку, подобострастно склонился к ведьме. Голос заговорчески понизился, едва ли не сливаясь в однообразное «бу-бу-бу»: — Два колдовских отвара мне надобно. Сонное да… на силу. Энту самую силу.

Бабка Деяна на него уставилась, как на блаженного. За сонным зельем к ней ходили регулярно, да всё больше старики со старухами, на силушку же Ясену жаловаться грешно было.

— Ну… мужскую силу, — совсем тихо пробормотал Ясен. Щеки его зарумянились, враз делая парня во сто раз краше, но Негомире было не до любований.

Ведьма глаза прикрыла, соображая.

Под печкой погано захихикал дракон.

— Ты что же это, задумал бабу какую опоить, да так любиться? — подозрительно спросила старая ведьма. Как-никак, у неё самой с этим молодцем свидание назначено было, вот аккурат через пару часиков. — Али наоборот напридумкал, самому упиться, чтоб не видеть, что с тобой делать изволят?

— Да не, — простодушно помотал головой Ясен. — Сонное — то жене, шоб не думала, что по бабам пошёл. А мужицкое — шоб прелестницу одну охмурить, да так, шоб подо мной лебёдушкой стелилась, котёнышем дурным о ноги тёрлась!

— А сам чего? Парень-то вроде молодой, не можешь, что ли? — с ещё большим подозрением спросила Деяна. Интерес у неё был исключительно шкурный. А то, может, ну их, сапожки эти?..

— Могу, чего ж не мочь, — даже как-то обскорбился Ясен. — Но то шо. Ночь веселушки, а после — сидеть, да слюну пускать мечтательную? Приручить плутовку хочу!

— Зачем она тебе? Нешто нравится так? — чуть зарделась ведьма, вовремя сводя кустистые брови.

— Бают, что ведьмовка она, — протянул Ясен, тот час спохватываясь, взгляд поледеневший ведьмовской заприметив: — Слабее вашего, конечно, но иметь такую пользительно в обиходе будет. Щукой моей золотой станет, як в сказке.

— Ведьмовка, говоришь? И что ж это за девица-то такая, расскажи, потешь старуху, — зеленющие глаза полыхнули нехорошо, за печкой по полу застукала метла-подруга.

Дракон продолжал мерзко хихикать. Из щели потянуло дымком, никак, ирод опять пламенем давился.

— Очи чертовские, — судя по мечтательному прижмуру и рукам, на мгновение охватившим пальцами воздух, грезилось Ясену о тех глазах, что у приличных дамах в корсетах лежат, а у неприличных — в воротах светятся. — Бока крутополные, а голос! Так и манит, манит. На ярмарке никого краше не было.

— Ага, не было, — сумрачно согласилась Деяна. — Вот что, Ясен-дружок. Жену обманывать — это нехорошо, конечно, а вот ведьму — попросту опасно. Не боишься, что полюбовница такая в гроб-то тебя загонит, а?

— Да ну, кто ж ей скажет, — пожал плечом Ясен. — Бабы, на то и бабы, волос долог, а ум — короток… я, конечно, не про вас, ведьма-оспожа!

— Ой ли?

— Про кукурентку вашу. И вам пользительно то, и мне — прибыльно, меж прочим.

— Продавать её, что ль, собрался?

— Монетку на удачу заколдовать просить, корову от порчи уберечь, меч-кладенец заговорить, ворона-советчика сыскать, коня златогривого объездить, да красну девицу, солнышка доченьку, в жены мне, молодцу видному, уговорить, — по мере скромного перечисления желаний Деяна, сиречь, Негомира, всё сильнее слабость в коленках ощущала.

Уже не метлой, дрыном потяжелее огреть хотелось.

— Так ты ж женат!

— Да нешто ведьма человечьей бабе шею не свернёт?!

Вот уж воистину, мышцу мужик отрастил, а головой, видать, совсем слабенький остался… Да и мерзкий какой этот Ясен оказался. Вроде всем хорош, а вон, какую судьбу жене, пусть нелюбимой, готовит.

А ещё ведьма злилась. И всё сильнее с каждым словом. Закралось ей в голову подозрение, что эти вот все мужики, до глаз и бёдер столь охочие, все, как один, мозгами стукнутые. Или это ей на дураков везёт так, словно их для неё по специальному заказу разводят?!

— Вот что, Ясен, — серьёзно сказала старая ведьма, глядя на парня пронзительными зелёными глазами. У него от этого взгляда прямо шевеление в животе начиналось. — Дам я снадобье и для спокойного сна жены твоей, и тебе для силы мужицкой. Снадобье это силу великую имеет, всякую бабу приворожит, да только условие есть одно…

— Какое, — тот час подобрался Ясен, судя по всему, надумав себе всякого. Мелькнуло что-то в его глазах голубых, что-то такое, что бывает только в глазах у бабы, приценивающейся к рыбе: а ну как, зенки не мутные, жабры не засохшие, на стол сгодится или токмо свиньям на корм. — Всё сделаю, живота не пожалею!

— Зелье это дюже магическое, — Деяна ухмыльнулась нехорошим образом, подойдя к полке с травами, ромашку искать. — Заварю я тебе траву специальную, наговор прочитаю, а ты его перед свиданием выпей, да время засекай. С тех пор у тебя ровно двенадцать часов будет, чтобы с девицей к ентому делу, для молодых дюже приятному, перейти. А ежели не успеешь — всё.

— Шо всё?

— Совсем всё, — понизив голос до жуткого шёпота, пояснила ведьма, ссыпая сушёную ромашку в кружку. — Отсохнет.

Под печкой сдавленно загоготало. Судя по всему, питомец, а по совместительству и верный ученик ведьмы, обещал отделаться лёгкой истерикой и подпалённым раздвоенным языком.

— Как энто? Совсем? — заволновался Ясен, невольно прикрывая ручищами обсуждаемое место. — Совсем-совсем?..

— Ведьму хочешь? — грозно вопросила Деяна, обернувшись и испытующе на парня уставившись. — Дык сразу тридцать раз подумай! Простому-то мужику ведьму не сневолить нивжизть, сила ейная, чародейская, убережёт. А зелье тебе другую силу даст — енту её защиту пробить единожды, да и того на всю жизть хватит, и будет ведьмочка всякое желание твоё исполнять, да даже раньше, чем ты сам их поймёшь!..

— Эх-ма, согласен, — вздохнув не иначе как для храбрости, Ясен кивнул. — Один раз живём, ить.

«Вот жук!» — восхитилась Негомира, процеживая получившийся взвар. Деревенские не только языком молоть умели. Пригрози таким городскому — сбежал бы за тридевять земель, а этот, вон, даже не задумывается, как бы ему ведьму до сеновала дотащить.

А вот наговор был настоящий. На самую обычную мужскую силу, чтоб те двенадцать часов веселее протекали. А с таким-то заклинанием и протекут, и пройдут, и простоят так, что полные вёдра таскать будет можно как на крючке.

Напоследок в чаёк из ромашки ведьма плюнула — больше из вредности, зато слюна полыхнула фиолетовыми искрами — и кружку-то Ясену отдала.

— Вот тебе. А деньги, так уж и быть, принесёшь, ежели дело выгорит.

— А женке?..

— А жена твоя и так сегодня к матери в деревню соседнюю уедет. Как ведьма говорю.

«Сама наворожила» — мрачно добавила про себя Негомира. И ухмыльнулась мстительно.

Ну, теперь-то он побегает!