Самый короткий путь к внутреннему миру (гет)

— Привалов, ты дебил? Ты дебил, Привалов?

Нет, он меня окончательно достал: уткнулся в компьютер и похрюкивает от удовольствия набитым ртом, угваздываясь майонезом из сэндвича.

— У кого самолет через три часа? У меня?

Свекровь еще о внуках постоянно разговор начинает. Сбагрила мне свое великовозрастное дитятко и радуется, а я мучайся теперь. Некоторым людям вообще размножаться противопоказано, чтобы генофонд не засорять бракованным материалом.

— Лерк, Лерк, ну ты глянь!

Он включил звук на полную мощность: на экране насекомое жуткого вида с выпученными глазами со смачным хрустом закусывало таким же зеленым сородичем. Действо, надо сказать, и вправду завораживало. Своей живостью и этакой детской непосредственностью.

— Самка богомола откусывает голову самцу после спаривания!

— Чемодан не забудь, юный натуралист!

— Нет, ну ты понимаешь! — давно не видела Привалова таким воодушевленным. С тех самых пор, как он в танчиках знак Мастера получил. — Она ж самца даже не каждый раз жрет, а только в пятидесяти процентах случаев. Это вот он ее не удовлетворил, получается? В моральном или физическом аспекте, интересно?

— Болтать надо меньше во время секса…

— Нет, а как он догадается-то? Она ж неразговорчивая такая. Молчаливая, можно сказать, скромная…

— Привалов, хорош меня своими тараканами грузить — долг зовет, командировочные плачут.

— Это не тараканы — это богомолы, — надулся он, по пути в коридор роняя тапочки с ног. — Нечуткая ты женщина, Валерия. Нет в тебе одухотворенности и полета мысли.

— Если ты через пять минут не покинешь помещение — я тебя сама покусаю, — пообещала я мрачно.

Диалог, как обычно, грозил затянуться до бесконечности, увязая в философских дебрях о мировом добре и вселенской несправедливости.

Сумку с ноутом я ему впихнула в руки уже на пороге. Торопливое «чмок-чмок» и мы расстались в надежде закалить в разлуке характер, укрепить чувства и запастись терпением на дальнейшую семейную жизнь. В командировки Привалова отправляют регулярно, так что в плане терпения мы люди уже, конечно, и так достаточно тренированные.

Я вернулась в комнату и села за стол. На мониторе застыло пучеглазое чудище. Меня передернуло. Свернув изображение, прочла под роликом аннотацию:

«Самки богомола с удовольствием поедают своих бойфрендов, но не раньше, чем те успеют передать свои гены следующему поколению.

По большей части самки богомолов съедают своих партнеров сразу после спаривания. Энтомологи считают, что самцы насекомых даже хотят этого. Таким образом, они обеспечивают мать своих детей едой, а следовательно, дают больше шансов своему потомству выжить».

Бла-бла-бла, бла-бла-бла, бла-бла-бла.

Бр-р-р… мерзость.

Я выключила компьютер и пошла в ванну.

* * *

Когда Привалов уезжает, я все равно сплю на своей половине кровати. Привычка. Даже если он дома и сидит за компом едва ли не до первых петухов. В начале нашей совместной жизни меня почти умиляли шипящие истерики среди ночи по поводу того, что я нагрела его подушку, и теперь бедное несчастное существо не заснет до утра, страдая от невыносимой жестокости злобных Лерок. Потом я плюнула — все-таки крепкий сон основа здоровья и долголетия, а потому перестала давать советы насчет того, куда он может засунуть свою подушку.

— Мне завтра рано вставать, — по привычке пробормотала я, почувствовав, как его рука требовательно пробралась под мою ночнушку. — Привалов, ты что — на самолет опоздал?

Я окончательно проснулась и дернулась, пытаясь в темноте достать любимого мужа пяткой. Его губы накрыли мой рот, а тело навалилось на меня, вдавливая в матрас.

— Рейс отложили, — пробормотал он, когда я прекратила вырываться. — До утра…

В этом весь Привалов. Ему всегда поразительно не везет на поезда, самолеты, автобусы байдарки и каноэ. Раньше он до полусмерти пугал меня вот такими ночными возвращениями, а потом я привыкла и даже начала видеть в них какую-то своеобразную прелесть. В такие ночи Привалов бывал особенно нежен и страстен, занимаясь сексом сосредоточенно, методично и целеустремленно, как будто все, что он проделывает со мной, составляет важную часть его любимой работы.

Я расслабилась, и он позволил моим ладоням почувствовать его влажную, словно после душа, кожу.

* * *

Привалов дрых, как цуцик, уткнувшись носом в подушку, а я мягко покачивалась на волнах дремоты, постепенно погружаясь в сон, полный волнительных образов и видений. Рядом на тумбочке противно завибрировал телефон.

— Да… — прошептала я, все еще улыбаясь довольной улыбкой кошки, до отвала налопавшейся жирных сливок.

— Лерк! — завопил жизнерадостно Привалов из трубки. — Представляешь, у нас рейс отложили! До утра! Мы тут с ребятами немного в кафе посидели! Но ты не волнуйся — я в порядке!

Тупо слушая голос, доносящийся из крошечного динамика, я осознала, что вот сейчас в этот самый момент рухнуло и пришлепнуло меня нечто монументальное и незыблемое. То, на чем вообще держался мой такой, оказывается, хрупкий и ненадежный мир. Я ощущала тяжесть мужской руки, лежащей на моем животе. Меня прошиб холодный пот. Где-то внутри шевельнулась ледяная змея, устраиваясь поудобней.

— Лерк! — заорал Привалов громче. — Ты слышишь!? Я тебе брелок купил!

— Да… — прохрипела я.

— Кто там еще? — раздался рядом недовольный голос Привалова.

— Это… это Люська, — я чувствовала, как рука, лежащая на мне, напряглась. — Она с девчонками, в клубе…

— Я не в клубе! — снова гаркнул Привалов в трубку. — Я в аэропорту!

— Да, конечно, — пробормотала я, а мысли лихорадочно носились в голове, расшибаясь о каменную стену ужаса. Руки и ноги одеревенели. — Я сейчас…

— Ну, все! Пока!

Короткие гудки гулко ухали в тишине спальни. Я стиснула мобильник. Подбородок мелко дрожал.

— Все нормально? — Привалов нежно поглаживал мое бедро.

— Все… — выдохнула я и зажмурилась. — Мне надо…

Я дернулась, но застыла, почувствовав, как кольцо рук сжалось вокруг талии. Железно.

— Мы еще не закончили… Ты отдохнула?

Он придвинулся практически вплотную. Я снова чувствовала его возбуждение. Мне хотелось заорать. Сердце колотилось, словно сумасшедшее.

— Отдохнула… но мне… мне надо…

Рука, удерживающая меня, расслабилась. Стараясь не суетиться, я осторожно сползла с кровати и, не оглядываясь, пошла к двери. Выйдя в коридор, я, практически не дыша, на цыпочках метнулась к выходу. Непослушные пальцы нашаривали в темноте замок, а огромное трепыхающееся сердце, кажется, занимало уже всю грудную клетку. Тошнота подступила к горлу.

— Что ты делаешь? — раздался позади спокойный голос, а над головой зажегся свет. Я замерла, почти рыдая от отчаяния.

— Я… мне показалось, ты дверь не закрыл…

— Не волнуйся… — он позвенел ключами. — Даже на нижний замок запер…

Я медленно повернулась. Он стоял в дверях спальни. Обнаженный, сверкая влажной, лоснящейся, кожей. Взъерошенные волосы цвета лежалой соломы, серые глаза, шрам от аппендицита… Привалов… Я сошла с ума…

— Не задерживайся.

— Мне надо позвонить, — промямлила я.

— Извини, я тут задел нечаянно, — спокойно сообщил он. На пол упали две половинки корпуса, какие-то мелкие детальки. Можно было подумать, по моему телефону проехался трактор. — Упс…

— Я в душ.

Аккуратно переставляя ноги, я поплелась в ванную, включила воду и зажала рот ладонями, пытаясь заглушить всхлипы.

— Дорогая? — в дверь настойчиво поскреблись.

Дорогая? Дорогая!?

— Сейчас! — мой голос сорвался на фальцет.

Распластавшись на полу, я лихорадочно ковырялась в лежалой пыли под ванной, в сердцах отбрасывая вантуз, какие-то непонятные грязные банки, старый куцый веник…

— Милая…

Кажется, он начал терять терпение и хлипкую дверь тряхнуло.

— Сейчас!

Пальцы наткнулись на что-то холодное…

«Привалов, ты дебил? Зачем тебе топор?»

«А вдруг зомби-апокалипсис внезапно? Представь: кругом — враги, а у меня — топор! Ты мне еще спасибо скажешь!»

С жутким лязгом из-под ванной показался топор. Обычный такой — из хозяйственного магазина. Привалов поначалу носился с ним как с писаной торбой, даже в постель брал, пока я ему истерику не закатила. На что обиженный глава семьи, защитник униженных и обездоленных, оттащил его в ванну, бормоча что-то о черной неблагодарности. Сейчас рукоятка потемнела от покрывавшего ее грибка, но лезвие все равно выглядело устрашающе.

Дверь потряс новый удар.

Топор оказался довольно тяжелым. Перехватив рукоятку поудобней двумя руками, я подняла его, как для замаха.

Еще один удар в дверь сорвал ее с петель, и на пороге возникла обнаженная фигура Привалова. Отмахнувшись от падающей двери, словно от мухи, он спокойно уставился на меня:

— Пойдем.

— Кто ты такой!? — выдавила я. — Не подходи, урод!

— Тебе понравится, — он смотрел мне прямо в глаза. — Тебе всегда нравилось.

— Убирайся! — руки мои дрожали от напряжения. — Убирайся к черту!

— Скоро утро, — сообщил он. — А мы еще не закончили.

В голосе его промелькнуло осуждение. Пот заливал мне глаза. Ноги под коленями тряслись от напряжения.

— Не подходи! — взвизгнула я, поднимая топор над головой. Еще немного и я сломаюсь. Поясница противно заныла.

— Милая… — он сделал еще шаг.

Я всхлипнула.

— Дорогая… — он смотрел мне в глаза.

— Не подходи-и-и!!!

— У нас мало времени…

Лицо его неуловимо изменилось, как будто слегка смялась резиновая маска. Он сделал шаг… И тут я увидела это… Оно бугрилось, перекатываясь под кожей, перетекая по грудной клетке к руке, которая потянулась ко мне… Не рука — щупальце, покрытое грязно-бурой слизью, прорвало лопнувшую кожу и рванулось в мою сторону.

Я зажмурилась. Мои руки, держащие топор, опустились, увлекаемые его весом. С чавкающим звуком лезвие вошло в податливую плоть. В лицо мне брызнуло что-то теплое. Я приоткрыла глаза. Топор торчал из его плеча. Щупальце извивалось, пытаясь схватить рукоятку. Оно дергалось и сокращалось, словно огромный кольчатый червь. Монстр с лицом Привалова невозмутимо смотрел на застрявшее лезвие, из-под которого текла вязкая темно-зеленая жижа. Я потянула топор на себя. Он подался неожиданно легко. Послышался треск, словно ножом вспороли мокрый поролоновый матрас. Кожа чудовища лопалась, обнажая нечто шевелящееся, стрекочущее, бесформенное, напоминающее огромный клубок желтоватых, сплетающихся между собой лоснящихся отростков. Они, влажно подрагивая, тянулись ко мне своими слепыми, чавкающими бугристыми рыльцами, истекающими гнойной слизью.

Я заорала. Я визжала, нанося удары не глядя, куда попало. Под босыми ногами хлюпало что-то склизкое и мерзкое, а рукоять топора стала мокрой, скользя в судорожно сжатых пальцах. Я остановилась, лишь совершенно обессилев, от напряжения не чувствуя собственного тела. Уронив топор в студнеобразную кучу у своих ног, я рассматривала ошметки слизи на стенах. Грязная ночнушка прилипла к телу, а по волосам текла отвратительная пузырящаяся дрянь. Тяжелые капли падали мне на грудь. Я рухнула на колени, размазывая по лицу смесь пота, слез и останков Привалова.

Понятия не имею, сколько я еще так просидела. Апатия отступила так же внезапно, как и навалилась. Ноги затекли, и, чтобы подняться, мне пришлось ухватиться за край ванной. Я посмотрела на свои руки, зачем-то лизнула покрывающую их липкую тягучую массу и, перешагнув через темно-зеленую субстанцию, развалившуюся на полу, вышла в коридор.

* * *

Через несколько часов только покореженная дверь ванной, сиротливо прислоненная к стене, напоминала о том, что произошло. Зеленую желеобразную дрянь я просто спустила в унитаз, провожая удовлетворенным взглядом каждую порцию ноздреватой, рыхлой, уже разлагающейся гадости. Потом еще полдня отскребала ванну и коридор от вонючей слизи. Немного подумав, сожгла в раковине на кухне ночную рубашку. Я смотрела на огонь, ощущая внутри странную сосущую пустоту. Я закрывала глаза и видела свои руки, погружающиеся в вязкую темно-зеленую жижу. Я наслаждалась ощущением прохлады, нежности и податливости. Я сжимала кулаки, а гелеобразная масса проходила сквозь пальцы, вызывая судорожное желание черпать горстями и жадно жрать, жрать — захлебываясь и отплевываясь, зарываясь в ладони лицом. И так снова и снова. Бесформенное и безликое нечто засасывало меня, разъедая, растворяя в себе, делая частью чего-то большего.

Меня вырвало прямо в раковину на останки ночнушки.

Я не спала вторые сутки. Или третьи. Усталости не было. Собственное отражение раздражало меня. Я занавесила зеркала простынями. Лишь темная пустая плазменная панель показывала скорчившуюся на краю дивана фигуру. Мою фигуру. Я не шевелилась. Не думала. Не ела. Я смотрела и смотрела на собственную темную смутную тень, притаившуюся в углу экрана, и все ждала, что вот сейчас она встанет и пойдет, а я останусь лежать…

Противный сигнал домофона спугнул уютную тишину.

— Лерк! Открывай!

Двенадцатый этаж. Я нажала кнопку и прислонилась лбом к прохладной двери. Это снаружи мы — люди. А внутрь заглянешь — и там вдруг обнаружится внезапно затаившийся хомячок, суслик, лев или гиена... Или дятел… Или богомол. У некоторых особо одаренных даже самка. И ее надо кормить.

«Существует несколько мнений по поводу поедания самками богомолов самцов.

3. И третья версия, где богомол может остаться в живых, если ему повезет».

Дураки. Ду-ра-ки! Ясно? Самке богомола просто интересно, что у них всех там внутри!

Ручка двери повернулась, замок щелкнул. Я отступила на шаг назад и подняла топор.

_________________

Сведения о сексуальных девиациях и гастрономических пристрастиях богомолов почерпнуты из сети.