Ветер в голове (джен)

И мы знаем, что так было всегда:

(с) Кино

Все давно знают, что Вальдес чокнутый.

Аларкон называет его так в глаза с самой первой их встречи, когда Ротгер на полной скорости врезается в него, идя по коридору Лётной Академии и о чём-то громко разговаривая сам с собой. Сперва Филипп, конечно, думает, что странный шумный парень говорит по телефону через одну из набирающих всё большую популярность миниатюрных гарнитур, но при ближайшем рассмотрении никакой гарнитуры у того не обнаруживается. Как, впрочем, и сотового телефона, отсутствие которого Вальдес, уже позже, когда они знакомы несколько дольше, объясняет коротким, но ёмким: "А на фига?".

Антонио Бреве, ещё на первом курсе оказавшись за одной партой с шумным и весёлым соседом, ничего против этого обстоятельства не имеет. Они так и сидят вместе до самого окончания Академии, и ненормальность Вальдеса, в общем-то, даже забавляет Антонио: иногда сосед по парте посреди разговора вступает в оживлённый спор сам с собой (далеко не всегда находя компромисс); довольно часто умудряется высказать по какому-то вопросу сразу несколько диаметрально противоположных мнений, ни одно из которых не является хоть сколько-нибудь полезным ввиду своей крайней легкомысленности; периодически начинает говорить о себе во множественном числе (в такие моменты Бреве, смеясь, делает предположение, что Вальдес, должно быть, таки пришёл к консенсусу с голосами в собственной голове) и интуиция никогда его не подводит. По крайней мере, в том, что касается погоды и мест, в которых непременно должно произойти что-то интересное (хотя "что-то интересное" по меркам Ротгера часто оказывается "чем-то крайне опасным" по меркам людей, дружащих со своей головой не в столь буквальном смысле, как это делает Вальдес). Однажды Антонио пробует испытать интуицию приятеля в угадывании темы завтрашней проверочной и, заработав неуд, решает печальный опыт не повторять. Вальдес знает, что Бреве, в отличие от Аларкона, на самом деле не верит в существование "голосов в голове", считая их просто забавной отмазкой, которую Ротгер использует, когда его уличают в странном поведении. Вальдес не спорит – такое положение вещей его вполне устраивает.

Хулио Салина, знающий Вальдеса с детства, ничего забавного в этой чокнутости не видит: он ещё помнит, как поймал пятилетнего Ротгера за ремень штанов, когда тот с безумной улыбкой на лице шагнул с балкона пятого этажа. Свой поступок ребёнок тогда объяснил туманным “они хотят летать”, крайне внимательно выслушав последовавшую лекцию о том, чем именно полёты отличаются от падений. Хулио сам впервые отводит Вальдеса в парашютный клуб, наблюдает за его первым падением-полётом и совершенно не удивляется, кода тот заявляет, что собирается стать пилотом. Когда Ротгер был помладше, он охотно рассказывал о голосах в своей голове всем желающим, но сейчас всё больше отшучивается. “Ну, у кого в детстве не было воображаемых друзей”, – смеётся он, и Салина рад, потому что это уже тянет на небольшие странности и богатое воображение, а не на пугающий диагноз. К своему глубокому сожалению, Хулио не верит, что эти голоса никогда не существовали и откровенно сомневается в том, что они куда-то исчезли. Просто Вальдес стал взрослым и, как все взрослые, выучился врать.

Тётушка Юлианна каждый раз, встречаясь с племянником, тревожно вглядывается в вены на его руках. Ротгер знает, чего именно так боится тётушка, и иногда хочет сказать ей, что, насколько ему известно, наркоманы прекрасно умеют находить вены в местах, которые не видно из-под одежды. Но он молчит и надевает майки и футболки с коротким рукавом, когда знает, что тётя придёт в гости. Она не знает о голосах, но её беспокоит странный, пронизывающий насквозь взгляд любимого племянника – в такие моменты его глаза кажутся глубокими чёрными провалами, на дне которых бешено пляшет огонь. И это пугает, потому что огонь грозит сожрать Ротгера без остатка – в то время как тот, всё так же улыбаясь, сам шагнёт в самую его сердцевину.

Луиджи переводится в Талигойскую Академию ближе к концу обучения – и к началу лётной практики. Поэтому, увидев Вальдеса в первый раз, он действительно впечатлён: ведь кто же ещё, кроме этого ненормального, мог вызваться быть первым в учебном полёте? Смуглый парень с дикими глазами и сумасшедшей улыбкой легко вскакивает в кабину пилота и, игнорируя указания инструктора, заламывает в небе такие виражи, которых старенький потрёпанный учебный самолётик, должно быть, не выделывал и будучи ещё совсем новым. Тогда же Вальдес и получает мигом намертво прикипевшее к нему прозвище:

– Придур-р-рок бешеный, – сквозь зубы цедит инструктор, прежде чем отстранить Ротгера от практики на неделю.

Тот, выходя из кабины с шалой улыбкой до ушей, едва ли обращает на это внимание. Луиджи думает, что сам, наверное, будет так же улыбаться после своего первого полёта. Это потом он узнаёт, что Бешеный улыбается так всегда, и что так, как Бешеный, не улыбается больше никто.

Когда Вальдесу в очередной раз запрещают летать, его можно найти на крыше Академии: он стоит, небрежно опираясь руками о бортик, смотрит в небо и напевает что-то вполголоса. Это странно, потому что, вообще-то, у Ротгера нет ни слуха, ни голоса, и это тихое завораживающее пение звучит совсем не похоже на обычные хриплые завывания – как в тот раз, например, когда Джильди не поверил в полное отсутствие певческого таланта у нового друга и Бешеный, радостно заржав, немедленно предоставил ему доказательства. Сперва Луиджи боится, что однажды Вальдес просто перемахнёт через перила и устремится прямо туда, куда так жадно вглядывается с крыши, но потом понимает, что, пока у Ротгера есть возможность пилотировать самолёт, в остальное время он будет мириться с необходимостью оставаться на земле. После этого Джильди вместе со всеми остальными начинает бояться, что медкомиссия, обязательная перед выпускными экзаменами и поступлением на работу, не допустит Бешеного к полётам.

Что интересно – Вальдес вовсе не походит на одного из тех бледных “не от мира сего” людей, которые погружены в свои идеи и фантазии так глубоко, что начисто игнорируют внешний мир. Напротив, Бешеный – душа любой компании, желанный гость и гостеприимный хозяин, отличный собеседник и первый в любой хулиганской выходке, какая бы ни задумывалась среди студентов, и всё же, при всём при этом, он не такой, каким должен быть нормальный человек, и это пугает и завораживает одновременно.

Вальдес носит на пальце потускневшее от времени кольцо с ярким зелёным камнем. Когда он о чём-то задумывается, его руки сами, словно по старой привычке снимают кольцо и подбрасывают его в воздух. Камень на миг ярко сверкает в воздухе – и снова падает в ладонь.

– Достался мне в наследство от пра-пра-прадеда, – ухмыляется Ротгер на вопросы, – вместе со старым обещанием.

Что это за обещание, он никогда не уточняет.

За неделю до прохождения медкомиссии Луиджи и Антонио начинают ощутимо нервничать, а Аларкон сердито одёргивает Вальдеса каждый раз, когда тот, по его мнению, слишком увлекается разговором с “кем-то там в своей голове”. Бешеный привычно смеётся и легко проходит медкомиссию, включая так напрягавшего всех психиатра – оказывается, он прекрасно умеет вести себя, как нормальный человек. Правда, не дольше десяти минут – как ворчливо добавляет Филипп, старательно делая вид, что не разделяет всеобщего облегчения.

Ротгер Вальдес – больной на всю голову идиот и его персональное наказание – твёрдо убеждён Рамон Альмейда спустя всего пару недель после того, как принял под своё начальство новую лётную группу. Они работают в отделе испытаний, и восемь самолётов из десяти только что вышедших с конвейера опытных образцов новой модели “испытание Бешеным” не прошли – двигатели не выдерживали перегрузок.

Вальдесу чрезвычайно необходима жёсткая дисциплина – в этом Рамон убеждён не менее твёрдо. Так что строптивый подчинённый регулярно получает штрафы, отбывает дисциплинарные наказания, выслушивает крайне эмоциональные воспитательные лекции – и проходит дополнительное собеседование с Альмейдой на тему “смотри, не ляпни там чего лишнего!” перед каждой обязательной медкомиссией. Психически неуравновешенные люди летать не должны – но Бешеный словно специально создан для того, чтобы разгонять самолёты до предела и отправлять их в глубокое пике, выходя из него в последний момент – за что, конечно, после получает по шапке, но никогда не прекращает. Поэтому, когда он впервые за несколько лет работы уже не стажёром, а полноценным лётчиком-испытателем наотрез отказывается садиться в кабину пассажирского самолёта новейшей разработки, Рамон сперва смотрит на него долгим тяжёлым взглядом, а затем ровным голосом велит всем отойти от самолёта и вызвать бригаду механиков для полной проверки двигателя. Механики матерят на чём свет стоит спятившего пилота – ровно до тех пор, пока не обнаруживают протечку топлива, которая неминуемо привела бы к авиакатастрофе, поднимись самолёт в воздух. Бешеный – талантливейший лётчик, а чужие тараканы в чужих головах Альмейду волнуют мало.

Все подспудно постоянно ожидают от Вальдеса какой-нибудь выходки в этом духе. Так что никто особо не удивляется, когда однажды во время обеденного перерыва Ротгер, не донеся ложку до рта и не договорив начатую было шутку, внезапно закрывает рот и широко распахивает засверкавшие как-то особенно безумно глаза, после чего резко вскакивает с места и куда-то смывается прямо посреди рабочего дня. “Голоса позвали”, – уже даже без раздражения фыркает Аларкон на вопросительный взгляд Луиджи, а Бреве упорно пытается прикрыть его отсутствие перед Альмейдой, хотя это – дело почти безнадёжное. А поздно вечером выясняется, что домой Бешеный так и не вернулся, зато взял в прокат мотоцикл и ломанулся на полной скорости куда-то в сторону границы. И вот это, на всеобщий взгляд, уже немного слишком даже для него.

Утром диспетчеры аэропорта получают сообщение, что воздушную границу пересёк дриксенский самолёт, терпящий бедствие ввиду неисправности двигателя. Пилот собирается совершить вынужденную аварийную посадку, однако до открытого пространства так и не долетает: приходится садиться – почти падать – прямо над лесом, и связь почти сразу обрывается. Альмейда рвёт и мечет, когда выясняется, что не явившийся на работу Вальдес оказался на месте катастрофы раньше спасательной бригады. Что он там делал, Бешеный так и не объясняет, но пилота удалось довезти до реанимации живым только благодаря моментально оказанной ему Вальдесом первой помощи, поэтому спасатели не особо расспрашивают добровольного помощника. Пассажиры с ранениями разной степени тяжести доставляются в больницу, и второй пилот, совсем ещё молоденький стажёр, отделавшийся переломом руки и многочисленными ушибами, уже к вечеру сбегает из своей палаты на поиски старшего пилота. Незнакомый мужчина, утром вытащивший их обоих из раскуроченной кабины, сидит прямо на полу возле кровати раненного и улыбается вошедшему, как старому знакомому, представляясь:

– Ротгер Вальдес.

– Руперт фок Фельсенбург. Вам нельзя здесь находиться.

Руперт понимает, что, по меньшей мере, невежливо так разговаривать с человеком, спасшим жизнь если не ему, то его обожаемому наставнику – точно, но ничего с собой поделать не может. Очень уж не нравятся ему ненормальные глаза незнакомца.

– Я в курсе, но никто так и не смог меня выгнать, – почти виновато разводит руками Вальдес.

– Как он? – Руппи решает не развивать тему дальше – в конце концов, он и сам пробрался сюда тайком мимо двух постов медработников.

– Жить будет. Теперь уже точно.

Вальдес смотрит и смотрит, и не может оторваться от бледного, немолодого уже лица раненого, половину которого перекрывает белая повязка. Он знает, что в этом месте лицо расчертит и навсегда останется там длинный белый шрам – и знал бы это, даже если бы не видел утром самой раны.

Голоса в голове пляшут и смеются девятью так и не стёртыми столетиями небытия голосами:

– Будет жить…

– Живи…