Тол Гален (джен)

Тихонько напевая себе под нос, Лютиэн орудовала иглой — Диор в очередной раз продырявил штаны на самом причинном месте, когда лазал по деревьям, представляя себя не то благородным спасителем эльфийской принцессы, не то безо всяких помыслов гоняясь за маленькими пестрыми птичками, коими изобиловал уединенный зеленый остров.

Мало кто из людей или эльфов посещал Тол Гален — а оставались здесь жить еще меньше. Небольшая деревенька, в которой обосновались Берен и Лютиэн после того, как поженились и покинули Дориат, состояла всего из двадцати двух домов — по большей части в поселении обитали беженцы с восточных земель; кожа их была бронзовой, глаза — темными, а говор — быстрым и неразборчивым, и мало кому удавалось его понять.

Поговаривали также, что в лесах, меж деревьев, бродили темные эльфы-отшельники, — встречались среди них и заплутавшие душою синдар, и нолдор, чьи сердца тяготил груз проклятья, но ни тех, ни других Берен и Лютиэн здесь ни разу не видели.

Выглянув в окно, Лютиэн увидала Диора, который лазил по бане с соседским мальчишкой. Из трубы повалил едва заметный дымок — Элухил как раз распутывал веревки, которыми минутами ранее сам же примотал друга к трубе. Заметив дым, Диор одухотворенно прокричал: «Бойтесь извержения Тангородрима!», после чего в мгновение ока разорвал путы, и мальчишки, чумазые и довольные, спрыгнули с крыши в кусты.

Увы, их забавы не укрылись от Берена — тот как раз топил баню и заметил сорванцов в небольшое окошко.

— Ах вы, сыны Моргота! — в гневе завопил он, размахивая березовым веником. — Кто разрешил вам, окаянным, лазить по нашей крыше?! Диор, маленький пакостник, поймаю — задницу надеру, крапивы в штаны натолкаю!

Но мальчишек уже и след простыл.

Заштопав штанишки, Лютиэн отложила их в общую кучу починенных вещей, взяла ржавое ведро в углу и пошла к колодцу за водой, ибо пол в избе покрылся пылью, грязью, крысиным и тараканьим пометом, и ходить по нему босыми ногами уже не представлялось возможным.

У колодца Лютиэн столкнулась с Береном, который обрубком правой руки умудрялся нести очередную охапку дров, а в левой держал дымящуюся трубку.

— Видала? Видала, что творят эти негодники? Карабкаются по моей бане, Моргот их дери, сломали вторую трубу за месяц! — кряхтя, пожаловался Эрхамион.

— Они играют в Фингона и Маэдроса, — с улыбкою пояснила Лютиэн. — Диор очень любит предания о нолдор, ты же знаешь.

— Надеюсь, Диор не отрубает своим приятелям руки, — фыркнул Берен. — С одной очень неудобно, поверь мне на слово.

— Я могу помочь, — мягко предложила Лютиэн, кивнув головой на дрова.

— Да не стоит, Тинувиэль. У тебя и без того немало забот.

Лютиэн задумчиво посмотрела вслед супругу, который вновь пошел в направлении бани, и с улыбкою окликнула его:

— Ты не забыл отведать пищу, что я приготовила?

— Что? — Берен на мгновение обернулся. — А, пищу… Да, благодарю тебя, обед был очень вкусный — я жрал с удовольствием.

— Что?

— А, то есть… — Эрхамион понял, что сказал что-то не то. — Кушал, конечно. Отведывал.

— Ох, Берен, ты ведь знаешь, что можешь говорить, как тебе удобно, — мягко заметила Лютиэн. — Я не стану тебя бранить.

Берен занес дрова в баню, от души затянулся трубкой и едва слышно ответил:

— Знаю. За то и люблю.

Лютиэн лишь улыбнулась рассеянно ему в спину, постояла еще немного на свежем воздухе, слушая пение птиц и приглушенные ругательства мужа, которому неудобно было раскладывать дрова одной рукой и еще при этом курить, после чего решительно подхватила ведро с водой и вернулась в избу.

Возя тряпкой по неровному деревянному полу, Лютиэн напевала на старом эльфийском наречии и думала о том, что надо заглянуть в гости к соседям — родители маленького приятеля Диора давно приглашали их с Береном отведать домашнего пива. Но то не сегодня, конечно — сегодня после ужина их ждет славная банька.

Оставив ведро с потемневшей водой у порога, Лютиэн вынула из-под кровати старый чугунный котел — близилось время ужина, и Диор с Береном, памятуя об этом, должны были вот-вот появиться в избе.

Когда пространство вокруг заполнил восхитительный аромат каши с мясом молодого оленя, Лютиэн взяла ухват и осторожно вынула котел из печи, причем, занятая этим делом, забыла убрать от порога ведро с грязной вонючей водой, богатой плавающими в ней хлебными крошками, пометом крыс и мышей и размокшими комками пыли, и пришедший на запах Берен споткнулся об это ведро, шмякнулся на пол и с чувством обругал Моргота по матери. Не то, чтобы у Моргота действительно была мать, но не обругать ее он не мог.

Весьма гадкая жижа выплеснулась на штаны и рубаху Эрхамиона, растеклась по деревянным щербатым доскам, и Лютиэн едва сама не помянула Врага — мало того, что пол придется перемывать, так еще и одежду Берена всю застирывать...

— Вот уж нет! — возмущенно ответила самой себе Лютиэн. — Кто разлил, тот и будет все это прибирать!

— Виноват, Черный Враг побери, виноват! Да простит меня прекрасная Тинувиэль, я немедленно все исправлю! — воскликнул Берен с великим раскаянием.

— Да уж, будь столь любезен, — ответила Лютиэн так, как умела только она — с улыбкой и строгостью одновременно. — И собери, пожалуйста, яйца с курятника, а я пойду поищу Диора.

— Конечно.

Тинувиэль царственно кивнула и ушла, а однорукий Берен продолжал неловко собирать жидкую грязь обратно в ведро.

Диор с приятелем играли неподалеку от соседского дома, и Лютиэн, отправив сына помогать отцу и напомнив о скором ужине, целенаправленно двинулась в сторону зеленеющих лугов, располагавшихся чуть далее за деревней — туда сельские жители традиционно гоняли пастись коров.

Проселочная дорога изобиловала кочками, ямами и раскисшей грязью, в которой Лютиэн увязала по самые щиколотки, и простые домотканые штаны почти до колен покрылись темно-коричневой жижей.

Дорога чавкала под ногами, в неглубоких с виду лужицах коварно подстерегали рытвины, в воздухе жужжали шмели и пчелы, а навозные мухи с удовольствием летели на подсыхающие коровьи лепешки.

Отыскав среди гуляющих коров свою собственную, Лютиэн отвела ее в загон, подоила и принесла к столу полное ведро молока — к этому времени Берен успел управиться с грязью на полу, собрал яйца в курятнике, после чего они с Элухилом совместными усилиями нарезали каравай.

— Вот и парное молоко, — объявила Лютиэн, поставив ведро на широкую дубовую лавку. — Диор, будь так добр, постарайся это не опрокинуть.

Элухил пообещал, что постарается.

Разложив кашу с олениной по порциям и разлив молоко по большим деревянным кружкам, Лютиэн закрыла котел большой доской, чтобы с потолка в него не нападали тараканы, после чего наконец опустилась на скамейку и задумчиво покрутила в руке деревянную ложку.

Как это часто бывало в вечерние часы, в душе Тинувиэль проснулась творческая натура, и желала она слагать песни о бескрайних просторах, о запахе жженого сена, о телеге с дровами, чьи колеса увязали в зыбкой дорожной колее, но прежде, конечно, следовало прожевать кашу с мясом.

Лютиэн поглядела на сосредоточенно поглощающих ужин Берена и Диора и украдкой улыбнулась мыслям, что любили посещать ее в такие моменты.

Она жила — в маленьком бревенчатом доме, в маленькой деревеньке посреди уединенного острова, мыла дощатые полы, готовила пищу и дважды в день доила корову.

Она жила — просто и незатейливо, совсем не по-королевски, но так, как хотела, к чему шла века.

Она жила — рядом с теми, кого любила; с тем, кого выбрало сердце.

Об этой части их жизни вряд ли когда-нибудь сложат песни.

Но Лютиэн ни единого мгновения не жалела о своем выборе.