Оруженосец (джен)

Уходим сегодня. Волнуюсь. Отец чуть не передумал в последний момент, но я сумел его уговорить. Если он всё же решит не пустить меня, я просто сбегу.

День шестой

Идём вроде бы мало, а кажется, будто прошли многие годы. Не знал, что дорога может быть такой скучной. Когда ходили с отцом на охоту, время летело быстро, а сейчас мы просто уныло плетёмся по тропе — и даже в дождь.

Я бы написал, что хочу домой, да это будет слишком по-детски.

День пятнадцатый

Сижу у костра. Холодно, мокро, гадко, вокруг жужжат какие-то насекомые, перо скользит по пергаменту, еле удерживаю чернильницу. То ли дело, когда я писал у себя за столом или сидя в нашем саду. Всё обернулось так, как и говорил отец, но я не жалею, что пошел. Мне кажется, что за этот поход я узнаю куда больше, чем успел узнать из книг и рассказов других.

День двадцать второй

На нас сегодня напали. Всё равно это никто не прочтёт, так что напишу правду. Вначале я попытался спрятаться, потом стал тыкать мечом вслепую, боясь даже открыть глаза, но пришлось все-таки преодолеть себя. Правда, мне кто-то разрезал плечо. Конечно, разрезал — это громко сказано, но это было очень больно. Да и сейчас больно, собственно. Впрочем, я выжил — и то благо.

Дьявол, опять растревожил рану. Как бы стереть кровь с пергамента…

День тридцать седьмой

Учусь выживать. Мне сказали, что я умею фехтовать, а на войне нужно драться так, чтобы было не красиво, а действенно. Как же противно бить в спину и подставлять подножки! Но последние дни доказали, что без этого никак, так что я пытаюсь унять гордость. И всё равно мне невыразимо мерзко…

День сороковой

Сбил одного из своих учителей с ног. Наконец-то у меня начало получаться. Теперь они выставляют против меня троих, и кажется, что у меня нет шансов, но выбора мне не дали. Тот, кого я сбил, странно на меня смотрит, но мне не до того.

Всё тело болит, и невероятно хочется призвать на головы «учителей» все небесные кары, но в этом лагере каждый слышит не то что разговоры о себе, а даже мысли, поэтому я пока сдерживаюсь.

День пятьдесят шестой

Тот, что странно смотрел, взял меня в оруженосцы. Его, как выяснилось, зовут Дунканом. И да, я не знал его имени раньше, мне это казалось неважным.

Меня даже не спросили. Он подошел сегодня утром и сказал, что я теперь его оруженосец. Какое потрясающее самомнение, я даже восхищаюсь. Спорить я не стал, всё равно бесполезно, уж это я выучить успел.

День пятьдесят седьмой

Ничего не изменилось, они всё так же учат меня, я не подаю ему доспехи, не ношу воду и не прислуживаю за столом. Это странно, но я доволен. Он, видно, сделал меня оруженосцем, только чтобы иметь законное право называться моим наставником. Что ж, я не против. По крайней мере рассказывает он интересно, да и советы его весьма полезны.

День шестьдесят второй

Теперь мы бьемся на мечах. Это сложнее, но мне нравится: так я чувствую себя настоящим рыцарем. Вот закончу обучение, и он перестанет звать меня «мальчиком». Хотя дома говорили, что я и так знаю куда больше, чем мои сверстники. Не понимаю, что ему не нравится?

День семьдесят девятый

Дьявол. Меня ранили. Я пришел в себя несколько дней назад, однако могу писать лишь теперь: до того рука дрожала слишком сильно. Кто-то достал мне до бедра, когда мы в очередной раз пытались отразить нападение местных дикарей. Лекари говорят, что на наконечнике копья был яд, потому я и провалялся в бреду целую неделю. До сих пор мутит, и перед глазами будто пелена, но мысли прояснились.

Дункан приходил несколько раз, спрашивал, как я, принес мне дневник: сказал, что я, пока был без сознания, говорил про него и просил дать его мне. Сказал, что не читал. Почему-то верю. Он еще ни разу не солгал мне и сейчас, кажется, тоже не лжет.

День девяносто четвертый

Сейчас ночь, все, кроме дозорных, уже спят. Я сегодня целый день думал о доме. Как там отец, как матушка? Нашли ли слуги потерянный портрет прадеда? Все ли котята выжили у кошки управляющего — она ведь давно должна была родить… Я скучаю. Нет, я всё еще не жалею, что пошел, но это не мешает мне скучать.

День сто одиннадцатый

Прошлым вечером он рассказывал мне о себе. Ему, похоже, нужно было просто выговориться, не думаю, что он хотел доверить это именно мне — впрочем, я не обижаюсь, не на что ведь. У него, оказывается, была жена. И ладно бы ее убили те самые варвары, которые постоянно атакуют нас! Но нет, она просто отравилась несвежим мясом и не сказала никому, а потом звать лекаря стало уже поздно.

Я слушал и всё никак не мог понять: он любил ее? Матушка в детстве читала мне истории о благородных рыцарях и прекрасных девах — так вот он, рыцарь, сидит прямо передо мной, и дева у него была, пусть и умерла. Но на сказку это не похоже. Он говорил равнодушно… Хотя я плохо читаю по лицу, к тому же было темно, а по его голосу ничего слышно не было. Не знаю. Если бы он любил ее, то эта история стала бы чуть красивей, но спрашивать я не буду: вдруг и правда любил, а я тут с такими вопросами?

День сто двадцать девятый

Мне уже кажется, что я сбился со счета. Этот поход кажется бесконечным, а назад мы повернем не раньше, чем через два месяца. Он говорит, что для новичков это всегда так, но я, наверное, останусь новичком: никогда больше не пойду! Прав был отец, когда хотел запретить мне идти. Это не мое дело, это не мои идеалы, и мне здесь не место. Нужно было остаться в своей библиотеке со своими книгами и кошкой управляющего.

Это так уныло — идти и идти вперед, когда дорога всё никак не кончится. Даже нападения местных не добавляют веселья. Мне так тоскливо, что хоть сам грудью на меч бросайся.

Дьявол, разлил-таки чернила. Три страницы пропало, а у меня и без того дневник совсем тонкий. Придется, видимо, писать сюда еще реже.

День сто сорок восьмой

Их было куда больше, чем нас, но мы справились. И в этот раз меня не ранили — наконец-то.

Я, кажется, кого-то убил.

Меня мутит.

День сто шестьдесят второй

Он теперь говорит со мной куда теплее, чем вначале. А еще он сегодня признался, почему же взял меня оруженосцем: я ему напомнил сына. Оказалось, у него, кроме жены, был сын, который умер, когда ему было девять. Он сказал, что его сын мог бы вырасти таким, как я, если бы выжил. Не знаю, что на меня нашло, но я его обнял. Сейчас стыдно за это, конечно, но я всё равно думаю, что сделал всё правильно.

День сто шестьдесят седьмой

Он принес мне книгу. Книгу! Настоящую! Я не знаю, каким образом он сумел сохранить ее невредимой после всего, что с нами уже случилось, но я на радостях готов был его расцеловать. Сам я не рискнул брать с собой свои книги и потом пожалел об этом: слишком унылым оказался этот «поход». Но он, видимо, знал, как всё это будет.

Я уже давно решил, что не зря не стал тогда спорить. Быть оруженосцем совсем не так плохо, как я себе представлял.

День сто девяностый

Наконец-то повернули назад. Уже не терпится попасть домой. Нет, здесь было вовсе не так плохо, как я всё это время писал, но я соскучился по отцу и матушке.

И я, честно говоря, так и не понял, в чем была цель. Когда я присоединился к ним, то не думал об этом, потому что просто хотел попробовать жизнь бродячего рыцаря, а потом стало не до того. А он не говорил об этом, и мне кажется, что ему это тоже неважно.

Интересно, зачем он пошел?

День двести третий

Я не верю. Я не хочу верить. Этого не может, просто не может быть.

Пожалуйста, скажите мне, что это дурной сон и я проснусь через несколько секунд.

Пожалуйста.

День двести пятый

Он мертв. Мы ведь уже возвращаемся, почему он не мог дойти с нами до конца, почему сейчас, почему именно он?! За что так со мной… Я ведь только-только привязался к нему…

День двести десятый

Самое смешное — ха-ха, я смеюсь, видите? Мне смешно, да! — что его убили его же мечом. Как тот дикарь вообще сумел удержать его? Не понимаю. Дикаря я заколол сразу же, но Дункану насквозь пробили грудь, он прожил всего несколько минут. Я просто не мог успеть, не мог, не мог. Не мог…

Может быть, если я буду повторять себе это, я поверю.

День двести одиннадцатый

Он даже успел вложить мне в руку свой меч. Меч — в его же крови! Не знаю, что это было, но лучше бы он сказал мне похоронить его вместе с ним. Я теперь всё время смотрю на него, везде ношу с собой, хотя он тяжел и больно бьет мне по ногам.

Он еще сказал мне: «Не плачь, мальчик». Опять назвал меня мальчиком, надо же. Помнится, меня так не называли уже несколько месяцев.

День двести четырнадцатый

Он сказал мне: «Не плачь, мальчик». Сказал: «Ты теперь не ребенок, ты рыцарь». Сказал: «Я знал, что скоро придет мое время. Не плачь обо мне».

Как я могу не плакать о нем?

День триста седьмой

Я дома. Отец безумно рад, матушка вся в слезах, а я всё бы отдал, только бы вернуться на полгода назад. Он сказал, что я заменил ему сына — сам же он стал мне вторым отцом.

Клянусь, я буду с честью носить твой меч. Я стану достойным его. И когда-нибудь я дам прочесть это своим детям. Пусть знают, что герои баллад не всегда идеальны, и что, встретив их на своем пути, можно даже не понять этого, пока не станет слишком поздно.