Встреча в темноте (гет)

Молли ненавидела дом на Гриммо с тех самых пор, как ступила на его порог. Грязный, мерзкий дом, пропахший плесенью и пылью, но при этом большой и помпезный. Этот дом был похож на обедневшего чистокровного — такие иногда встречались женщине в лавках, где продавались поддержанные вещи. Они брезгливо морщились, оглядывали вещи сверху вниз, как грязь под ногами, если и прикасались к чему-то, то только кончиками пальцев, всячески делая вид, что они здесь только для того, чтобы найти случайно затерянную бабушкину мантию — дорогую семейную реликвию, никак иначе. У них не осталось ничего, кроме безмерного гонора, и потому они с еще большим пылом, чем все прочие представители чистокровной братии, нападали на Молли. С каким удовольствием эти вшивые аристократишки, спавшие в гнилых закутках Лютного, оскорбляли женщину! Вот и этот дом — грязный, пустой и по сути жалкий — будто бы выживал домохозяйку из своих стен.

Если с аристократишками в лохмотьях все было просто — те, в общей своей массе, были личностями трусоватыми и промышляющими не самыми легальными вещами, то с домом все обстояло сложнее. В этом доме жили ее дети. В этом доме собирались ее товарищи. И этот дом был по-настоящему опасен. Она первые дни просто не могла найти в себе силы выйти на борьбу с этим проклятым старым домом, но Молли Уизли не привыкла пасовать перед трудностями.

Поэтому женщина вооружилась чистящими средствами, взяла себе в помощники детей, которые обязательно бы напоролись на какое-нибудь проклятье, оставшись без присмотра, и отправилась наводить порядок на кухне. Можно было бы, конечно, навести порядок в гостиной или в прихожей, чтобы все было прилично и люди при входе не видели жуткие грязь и разруху, но Молли давно знала, что соблюдение приличий — гиблое дело, если внутри все сгнило. Кухня — сердце дома, с нее и надо начинать. И Молли чистила, гоняла детей, чинила прохудившуюся мебель и не останавливалась ни на минуту. Дом не прогонишь, как родовитое отребье, но можно хотя бы попробовать сделать его лучше.

Женщине стало легче лишь под вечер — когда сквозь тяжелый запах спертого воздуха и застарелой пыли, пробился аромат только что приготовленного рагу. Да, даже еда в этом отвратительном здании была не такой как дома, но она несла хоть какое-то тепло, и в этом обиталище темных магов даже такие крохи ощущались особенно остро.

Молли расслабленно ждала, пока народ поест и разойдется — кто по делам, кто по спальням. День, прошедших в трудах успокоил ее, отвлек от тяжелых мыслей о будущем, от разговоров о борьбе с Тем-Кого-Не-Называют, от того, что Артур с детской непосредственностью взялся за свое задание, от мыслей о детях, которые попадут в самое пекло. Женщина больше не чувствовала страха, она испытывала только привычную приятную усталость и удовлетворение — у нее все получилось.

Проводив всех изо стола, Молли собрала грязную посуду и отправила ее в мойку, тщательно протерла стол, убрала стулья. Потом ее взгляд упал на гору грязных старых кастрюль, до которых днем просто не дошли руки, и домохозяйка снова принялась за работу. Она забыла о том, что проклятый дом нечто большее, чем груда кирпичей и что ночью здесь может быть опасно. Поэтому, когда она шла в потемках наверх, освещая себе путь Люмосом, она оказалась не готова к тому, что путеводный огонек потухнет.

Женщина осталась в кромешной тьме в абсолютном одиночестве. Многочисленные шорохи старого дома — не доброжелательные, как в Норе, а зловещие и угрожающие — оглушили ее. Дрожащими руками она попыталась снова зажечь свет, но волшебная палочка лишь тускло мигнула и снова погасла.

Вдруг в темноте послышался равномерный стук, он неторопливо приближался к застывшей на месте Молли, а потом на мгновение затих. Женщина перевела дыхание и снова попыталась зажечь волшебную палочку, но иррациональный страх не отпускал, и палочка вновь выдала только слабую искру. В этот момент она услышала чье-то сиплое дыхание и ее схватили за локоть. От ужаса Молли на мгновение обмерла, потом невнятно пискнула и дернулась вперед. Но чьи-то пальцы еще сильнее сжали ее руку, за спиной раздался хриплый смешок, а носа коснулся запах огневиски.

— Постоянная бдительность, — насмешливо пророкотал Грюм, зажигая яркий свет и отпуская женщину.

— Аластор, — с облегчением выдохнула она.

Изуродованный аврор чуть склонил голову и криво усмехнулся. Его «родной» глаз цепко осматривал Молли, в то время как протез беспрерывно крутился.

— Никак не могу привыкнуть, — произнесла женщина.

Она неловко протянула руку и погладила Грюма по виску возле искусственного глаза. Аврор резко оскалился и отдернул голову.

— Нужно было за меня замуж выходить, глядишь и не бросался бы в самое пекло, — хрипло бросил он.

Грюм чуть дернул ее за руку и потащил по лестнице. Он неловко переступал здоровой ногой на следующую ступеньку, а потом медленно перетаскивал протез. Вскоре уже Молли поддерживала его, а не наоборот.

— Ты был тем еще сорвиголовой, — осторожно улыбнулась она. — Так что вряд ли домашняя клуша, вроде меня, удержала бы тебя от подвигов.

Аластор резко остановился, молча посмотрел на женщину, а потом с новыми силами принялся подниматься. Попытки Молли помочь на этот раз были свирепо отвергнуты. Он сипло дышал и упрямо поднимался самостоятельно. Когда они дошли до второго этажа, Аластор оглянулся на нее и пропустил ее вперед. Он проводил Молли прямо до выделенной ей с Артуром спальни, но стоило женщине потянуться к двери, как он резко дернул ее на себя и сжал в объятьях. Устроив голову у нее на макушке, он погасил огонь на своей волшебной палочке.

Молли снова оказалась в чернильной темноте, но теперь вокруг нее не было пугающей пустоты. Сильные руки прижимали ее к твердому, будто каменному, телу. Грюм стоял молча, полностью отрешившись от происходящего, Молли ждала, пытаясь расслабиться в его стальных объятиях, а дом скрипел и шелестел, напоминая о своей сути. Но теперь старинное гнездо темных магов не пугало женщину. А вот голос Аластора, хрипло зазвучавший в темноте, внезапно заставил ее замереть от ужаса.

— Мне не куда было возвращаться, не куда и не к кому, — отрывисто и зло бросал мужчина, еще крепче сжимая Молли в своих руках. — Каждый раз я думал только о том, что если и умру, то утащу с собой этих тварей, и побольше. Думаешь, я этого хотел? Я хотел возвращаться в солнечную картинку, где меня ждут. Где пахнет едой. Я даже завел себе как-то собаку. Огромная дворняга — подобрал на улице. Но она сдохла. Вот и вся суть моей жизни. Все сдыхают, а я нет. Но ты! Ты. Ты могла дать мне больше. Дом. Семью. Но ты отказала мне в этом праве…

Молли хотелось оглохнуть. Не слышать сухих, горьких фраз, скрипящих в ночной темноте. Она дернулась, но стальные руки Грюма не дали ей сдвинуться. В горле возник противный комок, накатила волна отчаянья, а мужчина продолжал.

— Ты же не любила его тогда…

Тогда, давным-давно, Молли и не думала, что чудила-Артур станет ее мужем, что у них будет семеро детей, что она будет держать кур и бороться с садовыми гномами. Тогда, давным-давно, Молли сгорала в жарких объятиях молодого аврора с шальной улыбкой и горящими глазами. Он возвращался домой — в маленькую съемную клетушку — грязный, со следами сажи, с едва залеченными ссадинами, и она прыгала в его объятия, счастливая от того, что он жив и что он так на нее смотрит. Он вжимал ее в стену, тащил на руках через всю комнату, прижимал к холодному оконному стеклу… В такие моменты все исчезало, кроме их сплетенных тел, слившихся в одно прекрасное, торжествующее, поющее существо. Но разве было между ними что-то кроме этого?

— Ты могла бы создать для меня Авалон. Ты бы наполнила мою жизнь светом и теплом, так же как ты наполняешь эту старую помойку. Но ты решила, что я этого не достоин. Ты просто ушла, даже записку не оставила. Я как полный идиот, жалкий, потерянный, брошенный, думал, что я сделал не так, чего ты хочешь, как все исправить. А потом погибли они. И ты так смотрела на меня. Я знал, о чем ты думала. Ты думала, почему они, а не я. Все так думают: «Почему сдыхают все кроме этого жалкого одинокого сумасшедшего урода». Но знаешь, что я тебе скажу? Мое время на исходе, и скоро я сдохну. Но пока, я послежу за тобой и твоими глупыми отпрысками. А теперь запомни — это не дом, а ловушка для наивных. Так что не лезь наводить порядок в тех комнатах, которые я не проверил. И это единственное, что тебе нужно запомнить.

Он замолчал и коротко, урывком чмокнул ее в макушку, и отпустил ее.

Молли кинулась вперед, судорожно открыла дверь и захлопнула ее за собой. Хотелось выть и кричать, а еще — забыть все, что она только что услышала. Потому что… нет, не больно. Потому что жалко. А жалость — это то чувство, которое все ненавидят. Молли спрятала лицо в ладони и для верности зажмурила глаза. Нужно было сосредоточиться на настоящем. Грюм прав — этот дом опасен, особенно для детей. Сириус предупреждал о том, что его родичи любили играться с проклятыми вещами. Да и вообще, мало ли что могла оставить после себя сумасшедшая Вальпурга…

Старательно думая о том, где нужно навести порядок в первую очередь, сколько и каких средств нужно купить, что приготовить назавтра, женщина скользнула в холодную кровать.