Когда забрезжит рассвет (гет)

«Здравствуй.

Не знаю, как начать. Начинать эссе по истории магии гораздо проще. А тебе столько всего хочется сказать, что мысли путаются и лезут вперёд.

Наверное, начну с себя.

Ты знаешь меня. Мы довольно хорошо изучили друг друга за эти годы. Ты знаешь, что я ничего никогда не делаю наполовину. Или всё, или ничего. Наши с тобой отношения сами по себе нонсенс, мы всегда это знали. Мы понимали, во что ввязываемся, и всё-таки мы не остановились. Я много раз ожидала, что ты придёшь и скажешь: «Всё, Грейнджер, пора с этим завязывать». Но ты не говорил. Ты всегда возвращался тем же, кем уходил, а после очередного ухода становился ещё более родным и близким.

Каждый раз сердце замирало в груди. Каждый раз я ждала, что вот сегодня всё закончится. Но в твоих невероятного цвета глазах, когда ты смотрел на меня, была та же нежность, что и прежде. Твои губы складывались в ту же мягкую улыбку. Я и подумать не могла, что ты умеешь так улыбаться. Твои ладони были такими же тёплыми и ласковыми. Я прижималась щекой к твоей груди, тёплой, крепкой. Вдыхала твой запах, слушала твоё сумасшедшее сердцебиение, пока твои пальцы зарывались в мои волосы, вызывая мурашки по всему телу.

И всё, что раньше могло казаться невозможным, абсурдным, было таким до боли правильным тогда. И наши взгляды глаза в глаза, без стеснения, когда я тонула и забывала, что вокруг куда-то торопится мир. И твои ладони на моём лице. И прикосновение твоих губ к моим. Ощущение твоих мягких волос между пальцами.

Всё это было правильно как никогда.

И хотя я не могла быть уверена в тебе, я убеждала себя, что для тебя это настолько же важно. Что ты готов открыться, отдаться этим отношениям полностью, по-настоящему. Потому что я была готова. Поверь мне, если бы это было не так, я бы оттолкнула тебя в первый же раз, когда ты подался ко мне. Я бы разбила тот морок в одночасье. Осадила, остудила твой пыл холодным душем здравомыслия. Но не стала. Потому что хотела этого. Потому что была готова.

Но был ли готов ты?

Седьмой послевоенный курс закончился как-то слишком стремительно. Вот уже наступили выпускные экзамены. На балу мы старательно делали вид, что между нами ничего не происходит, а около полуночи сбежали из замка. Тогда я уверяла себя, что ещё не время всем узнать о нас. Слишком неожиданно. Они ещё не готовы. Именно они, потому что я хотела верить, что мы с тобой… что мы готовы. Что не только я, но и ты с самого начала полностью отдавал себе отчёт в своих действиях.

Ты помнишь тот день, когда я впервые призналась тебе? Мне казалось, это подтолкнёт тебя. Я думала, ты сомневаешься в том, что я настроена серьёзно. Я хотела показать тебе, что ты значишь для меня. Но ты… промолчал. Как молчал и в следующий раз, лишь мягко улыбаясь. И твои глаза, невероятные прозрачные глаза с чёрными омутами зрачков затягивали меня, и начинало казаться, что слова нам не нужны. Ведь можно всё прочесть в этих глазах.

Но недели шли, а твои губы молчали. Бездонные глаза по-прежнему были нежны, но этой нежности мне было уже недостаточно… Может быть, я эгоистка, но я хотела быть уверена, хотела знать наверняка, что всё это не просто игра. Для меня срок в полгода был достаточным, ведь впервые ты наклонился ко мне морозным январским вечером девяносто девятого. Ты помнишь?.. Мы так замёрзли в Хогсмиде и опоздали к возвращению… Твои губы были холодными и мягкими. Именно в тот миг я всё решила. И всё текло само по себе, во всяком случае так это выглядело со стороны. Но мы оба знаем, что между людьми никогда ничего не происходит само по себе. Это происходило, потому что мы оба этого хотели.

А потом начались твои сомнения и метания. Ты знаешь меня, Драко Малфой, я не терплю полуправды, полу-лжи, полу-чувств, полу-поцелуев, полу-отношений. Я всегда делаю на сто процентов. Или всё, или ничего.

Я взяла на себя смелость решить за тебя. И ты поддался. Мерлин, как я была счастлива в тот миг! Ты был готов уйти. Впервые, именно тогда, когда я совсем этого не ожидала, когда я успокоилась, что всё наконец-то стало хорошо. Я остановила тебя, удержала. И вновь робкая надежда на счастье.

Но лето прошло, наступили первые осенние деньки. А мы всё прятались по съёмным квартирам, встречались тайком, на людях делая вид, что едва ли знакомы. И ты был по-прежнему нежен и ласков, мне было тепло засыпать в твоих объятиях и холодно по утрам, когда мы были вынуждены быстро собираться и спешить каждый по своим делам, вновь создавая иллюзию отчуждения…

Ты быстро восстановил репутацию с помощью денег и теперь стал завидным молодым холостяком, хотя всё же более популярным среди своего чистокровного круга. Конечно, ты отклонял все поступающие предложения, ты неизменно возвращался ко мне. Но почему же тогда было так невыносимо холодно, когда наступало утро…

Третье сентября девяносто девятого стало переломным днём. Именно тогда я вдруг со всей ясностью осознала: я больше так не могу. Это не для меня, не для Гермионы Грейнджер. И я не собиралась разводить «серьёзные разговоры» на эту тему, просто потому, что мне нужно было твоё собственное решение, твоя готовность. И если ты не был готов к чему-то большему, то вряд ли это изменилось бы от одного разговора. А обсуждать это бесконечно я не хотела.

Возможно, это неправильно. Возможно, именно я стала тем, кто сдался. Но я не могла и не хотела продолжать эти отношения в том виде, который ты им придал. И ждать развязки, будучи неуверенной в серьёзности твоих чувств, я тоже не могла. Ты знаешь, что я не из тех, кто растрачивается попусту.

В тот день, семнадцатого сентября девяносто девятого я засомневалась. Не слишком ли круто? С третьего сентября у меня было достаточно времени и достаточно нужных связей, чтобы всё подготовить. Я хотела закончить всё так, если бы я действительно умерла. Так, чтобы не осталось пути назад. Чтобы ты не смог вернуться назад, потому что боялась, что мимолётного страха потерять меня навсегда недостаточно, чтобы осознать по-настоящему. Я не знаю, чего точно добивалась. Скорее всего, в первую очередь спасала саму себя. От несбывшихся надежд и раненого сердца. Да, я хотела, хотела стать для тебя тем, чем ты стал для меня! Я хотела, чтобы ты сожалел о том, что опоздал… что отпустил… что не сказал…

Но в то же время ужасно боялась узнать, что вскоре после моей фальшивой смерти ты забыл обо мне. Нашёл себе девушку и женился на ней, ни секунды обо мне не вспоминая. Наверное, поэтому я создала эту сложную схему.

Конечно, сначала пришлось сознаться во всём Гарри. Сказать, что он был шокирован, значит, не сказать ничего. Был ли он зол, отвернулся ли от меня, спросишь ты? Нет. Ни то и ни другое. Он знает меня лучше, чем кто-либо. Он знает, что я никогда не ввязываюсь в то, что мне не нужно. И раз я была с тобой, значит, мне это было нужно. Мне был нужен ты. Он даже пытался меня отговорить, дать тебе ещё время, шанс повзрослеть и разобраться в себе. Я не позволила. Я не дала тебе этот последний шанс.

Впрочем, нет. Это лукавство. У тебя был шанс. Помнишь наше прощание в тот вечер? Я сказала тебе те слова, а ты… снова промолчал. И я поняла, что пути назад нет. Я отдала тебе записку, в которой между строк обещала вернуться сразу, как только ты будешь готов. Забрезжит рассвет… Тот самый рассвет, который всегда был для меня неизменно холодным. Утро, в которое мне так хотелось услышать от тебя заветные слова, узнать, что это последняя наша тайная встреча…

Всё было разыграно как по нотам. Гарри выполнил свою часть уговора, и официально Гермиона Грейнджер погибла в ночь с семнадцатого на восемнадцатое сентября девяносто девятого года. На самом деле я углубилась в недра Отдела тайн, став Невыразимцем, одним из тех, кто работает под прикрытием оборотного зелья, а в остальное время сидит в подземельях Министерства и занимается тайными разработками.

Гарри исправно приносил мне сведения о том, как протекает твоя жизнь. Хотя приносить первые пару лет оказалось просто нечего. Ты… исчез. Общественность имела лишь смутное представление о том, что ты жив и скрываешься в родовом поместье своей семьи, но на людях ты не появлялся. Ползли разные слухи, ни один из которых не был похож на правду.

А через два года ты внезапно объявился, повергнув в экстаз все магические газеты. Вопросы сыпались на тебя со всех сторон, а ты лишь отмалчивался и постепенно вводил свою жизнь в привычную колею. Гарри приносил мне те газеты. Я вглядывалась в твои черты и не понимала. Ничего не понимала. Где ты был эти два года? Что происходило в твоей жизни и в твоей душе? Газеты об этом рассказать не могли. Гарри вызвался помочь мне, но выяснить много ему не удалось. Ведь вы никогда не были друзьями, да и ты, со слов Гарри, изрядно удивился такому вниманию. Всё, что он смог узнать, это то, что два года ты был занят каким-то тайным исследованием, которое в конце концов не принесло результатов, и ты свернул работу.

Но кое-что важное Гарри всё-таки мне рассказал. «Он похудел. Не сильно, но заметно. Руки у него дрожали, когда он брал чашку. В середине беседы он отлучился, а когда вернулся, я заметил, что глаза у него покраснели. Он думал, что я не заметил. А я очень старался, чтобы он так думал». Не могу объяснить, что все эти мелочи значили для меня. Возможно, в тот миг в душе родилась надежда. Но мой собственный страх быть обманутой в ожиданиях не давал мне вырваться из подземелий Министерства и бежать к тебе, рассказать всю правду. Да разве ты принял бы меня? После той лжи, которую я создала два года назад…

Мерлин, каким идиотским показался мне тогда этот поступок! Инсценировать собственную смерть, чтобы расстаться с парнем? История, достойная Гермионы Грейнджер. Гарри признался, что тоже посчитал мою идею дикой, но не стал спорить. Ведь я Гермиона Грейнджер, со мной спорить бесполезно… Но вместе с тем это лишь в который раз показывало, что ты значил для меня в то время.

В глупых чаяниях и попытках то ли убить, то ли согреть родившуюся надежду прошло ещё полтора года. Ты занимался своими делами, изредка появляясь на светских приёмах, внося пожертвования или давая обеды в Малфой-мэноре. Я приглядывалась к твоим фотографиям в «Пророке». Если и были худоба, болезненная бледность, дрожащие руки и покрасневшие глаза, о которых непрестанно говорил мне Гарри всё это время, я этого не увидела. Как не видели и газетчики, а ведь от них так непросто что-то скрыть.

И я решила для себя, что Гарри просто наговаривает. Правда, для чего это ему, я так и не придумала…

Спустя ещё полгода я случайно наткнулась на наши школьные записки. Так, как в тот раз, я не плакала ни разу в жизни.

Тогда-то я и поняла, что пора что-то менять. И плевать на ложь. Плевать, что ты уже четыре года считаешь меня погибшей. Плевать, если я так и не стала для тебя чем-то важным…

Моя решимость испарилась, стоило мне открыть новый номер «Пророка». Астория Гринграсс. Я напрягала память, пытаясь вспомнить, кто она такая. «Мы вместе учились в Хогвартсе, только я — на курс младше Драко», — самозабвенно вещала она газетчикам, пока ты стоял рядом и… улыбался. Той самой улыбкой, которую вечность назад я увидела впервые. Ты молча обнимал её за талию, а она весело общалась с журналистами. «Мы с Драко…» Она повторила эту фразу не меньше десятка раз за интервью.

Что я сделала дальше? Нет, я не порвала газету на мелкие кусочки, не устроила истерику и не прокляла твою новую подружку. Просто сложила «Пророк» и закрыла глаза. Я получила ответы на все свои вопросы. Четыре года. Разум кричал о том, что ты поступил правильно, ведь не мог же ты в самом деле носить траур всю жизнь, даже если действительно меня… Но часть меня, которая хотела волшебной сказки и не получившая её, заставила разум замолчать. Вот и всё. Значит, я была права.

~*~*~*~

Ты спросишь, почему же я просто не поговорила с тобой откровенно тогда, пять лет назад? Зачем устроила весь этот цирк с фальшивой гибелью и ушла в подполье? Потому что я знала, что услышу в ответ. Знала, что ничего не изменится от того, что я спрошу тебя прямо. И знала, что если не услышу того, чего жду, то просто уйду. Я не хотела уходить вот так, чувствуя горькое разочарование в груди. Я хотела сохранить в памяти наши отношения такими. Нежными, робкими, тёплыми. Видеть ту мягкую улыбку, ощущать прикосновения. Слышать, как ты не хочешь меня отпускать. И уж тем более я никак не хотела портить всё бесконечными разборками, расставаниями и примирениями. Хотела закончить раз и навсегда.

Тревога в твоём взгляде… Она лишь померещилась мне в то мгновение. Тревога и отчаянное желание удержать, чтобы наконец-то осознать нечто очень важное.

Игра пламени электрокамина в прозрачных глазах…»

— Значит, тогда ты не знала?

— Чего?

— Что ты ещё вернёшься?

— Зачем ты закрыл глаза?

— Ты не ответила.

— Открой глаза.

— Сначала ответь.

— Ты же сам всё знаешь.

— А если нет?

— А если просто открыть глаза?

И он открыл. Открыл, чтобы увидеть, как в небе наконец-то забрезжил тёплый рассвет.