Касаться (гет)

Когда-то Рон любил касаться… Касаться её волос. Легко и нежно, так, что она бы и не замечала этого, если бы не наблюдала за ним краем глаза, довольно щурясь. Как пёрышко, лёгкое прикосновение, невесомое, будто и не было его… А было ли?

Драко не делал этого. Властно и грубо, без сантиментов, как он иногда говорил в шутку, он не касался — он брал своё. Он резко входил в неё, хватал за волосы, заставляя запрокинуть голову так, что ей казалось — шея вот-вот хрустнет, позвонки раскрошатся под его напором, под его напором крошилась и она сама… Он касался её. Касался страстно и неистово, так, как этого давно, а может, и никогда не делал Рон.

Пальцы Рона перестали её касаться примерно через два года совместной жизни. Они всё чаще касались важных бумаг или же волшебной палочки, когда Рон плюхался на диван и призывал заклятьем то волшебный плед, то свежий выпуск журнала о квиддиче, то банку сливочного пива. «Это нормально, — говорил он, — нормально, что мы немного успокоились», — убеждал он Гермиону, когда она просила просто коснуться её. Как раньше: провести рукой по волосам так, что она задумалась бы — а было ли это прикосновение?

Пальцы Драко коснулись её в тот день, когда Гермиона сломала каблук. Сломала прямо на пороге лифта, а потому с грациозностью слонопотама ввалилась в него и упала бы, непременно упала бы, если бы не Малфой, который горячо, крепко схватил её за запястье, а потом коснулся взглядом её груди, видневшейся в вырезе платья, так, как давно этого не делал Рон.

Вырезы её платьев уже давно не волновали Рона. Не волновали и разрезы на её юбках, и Гермиона была уверена: окажись у неё порезы на руках, Рон бы тоже едва заметил. Он перестал её касаться пальцами, губами, языком год назад. Он перестал её касаться взглядом, просто смотреть на неё дольше пары секунд, ещё раньше.

Её отношения с мужем не касались Драко Малфоя. Как и её не касались его отношения с женой, которая, Гермиона видела на колдографиях в газетах, всё ещё не потеряла способность касаться. Она мягко держала Малфоя за руку, аккуратно дотрагивалась до его плеча, заглядывала ему в глаза и, похоже, верила, что видит в них что-то… Что заставит поверить — сегодня ночью он наконец-то придёт домой и коснётся её так, будто бы не брал в жёны по настоянию родителей. Будто бы любил на самом деле.

Его жена просто не знала, что ровно настолько же, насколько Драко не касался её, он одаривал прикосновениями свою партнёршу по бизнесу. Свою новую партнёршу не только по бизнесу. Гермиону Грейнджер.

Каждый вторник и пятницу но ночам Драко Малфой не прикасался к жене, впрочем, как и во все остальные ночи в неделю. Он прикасался к ней, к Гермионе Грейнджер, которая бесстыдно крала эти ночи, укрывала их от рассеянного взгляда Рона, покрывала их одеялом лжи и закрывала на них глаза, веря — всё временно.

Однажды Рон коснулся её. Это произошло ровно через год, когда Гермиона поняла: слово «временно» устарело. Вышло из моды и покрылось нафталином, потому что Гермиона привыкла: её регулярно касается другой. Или же другим уже стал Рон? В любом случае, когда её коснулся Рон, Гермиона подумала: холоднее этого прикосновения могут быть только его слова о том, что нужно что-то менять. Что так дольше не может продолжаться. Что так… В тот миг Гермиона, едва сдерживая слёзы, в последний, роковой раз попросила коснуться её. Как раньше. Как до произнесения клятв, за которыми началась тьма. До того, как они ослепли, перестали видеть друг друга, перестали касаться…

Рон не стал этого делать. Он не коснулся Гермионы даже тогда, когда она попросила его об этом в последний раз.

Зато коснулся Драко. Впервые не грубо, не страстно, не так, как всегда. Он просто медленно провёл пальцами по обнажённой коже, по выпирающим позвонкам, образовавшим дугу. Провёл, наверняка ощущая, как её трясёт, а потом обнял, впервые прижал к себе и прошептал, пообещал — лучше бы он не обещал — что всё будет хорошо… Его жена всё ещё касалась его. У Малфоя ещё были шансы на то, чтобы коснуться той, которая ждала его дома и не гасила свет всю ночь, надеясь, что когда-нибудь Драко её полюбит.

Всю ночь Гермиона думала, как поступить. Она касалась лица Малфоя, перебирала его пряди, пока он спал, и почему-то дышала с ним в унисон. Ей было важно дышать с ним, совпасть с ним, пропасть с ним ещё на одну ночь… Рон и понятия не имел, что, когда он засыпает, она уже целый год по вторникам и пятницам еженощно пропадает, обещая, что каждая ночь будет последней. И заранее знает, что последней будет точно не эта ночь.

Рон тоже пропадает. Только пропадает, как он говорит, на работе, что-то бесконечно сверяя, подписывая, согласовывая… Ему больше не нужно было касаться, касаться её. Галлеонов Рону стало касаться куда приятнее. Галлеоны позволяли Рону касаться кого угодно за совсем небольшую цену, и, когда Гермиона узнала об этом, поклялась самой себе — она никому больше не позволит коснуться её души, которой было почти даже больно.

И всё, в чём она нуждалась в эту ночь, чтобы закрепить своё решение, это чтобы было «без сантиментов» — властно и грубо, расчётливо и без лишних слов. И Драко дал ей это, но потом, когда она кончила и просто разрыдалась на его плече, как самая последняя дурочка, он коснулся её. Прижал крепко-крепко, так, что она едва смогла удивлённо вздохнуть, а потом поцеловал нежно-нежно, так, что она едва смогла поражённо выдохнуть. А потом было ещё кое-что: Драко произнёс те слова, которые коснулись её, всё же коснулись её души и не причинили вреда… Которые заставили её вспомнить, что она ещё хочет, чтобы её касались, и хочет дарить прикосновения.

Жена Драко сказала ему то же самое, когда уходила от него. Кажется, она нашла себе испанца далеко не аристократических кровей и была счастлива. Драко цинично хотел верить, что она была счастлива настолько же сильно, насколько он был несчастлив в браке с ней. Он давно не хотел касаться своей жены даже в угоду семье. Он давно не хотел касаться никого, кроме Гермионы, с тех пор как они стали работать вместе.

Гермиона не хотела касаться никого, кроме Драко, с тех пор как он коснулся её запястья в лифте. Гермиона поняла это, когда решила уйти от Рона, оставив записку. Она дала Рону понять, что теперь он может не просто касаться — трогать, кого хочет, совершенно бесплатно.

Драко открыл дверь в свою квартиру, в которой Гермиона никогда не была и в которой уже месяц не было его жены. Гермионе казалось, Драко открыл дверь в их новую жизнь, в которой они будут только вдвоём.

И когда Драко посмотрел на неё, просто посмотрел, она подумала: это лёгкое прикосновение, как пёрышко, оно невесомее воздуха, будто и не было его… Но она знала, что оно не просто было. Оно есть, и теперь будет жить в её сердце, пока они с Драко не перестанут касаться друг друга, как это было с Роном, с которым они на самом деле никогда друг друга не касались…

У этого прикосновения, их первого с Драко, подаренного друг другу просто через взгляд, был свой срок, своя длина.

Гермиона знала, сколько ему отмерено.

Целая жизнь.