Червоточина (джен)

Астория бежит и уклоняется от заклятий, бежит и ищет его. Понимает, что в такой толчее это почти нереально, но не может уйти, пока не будет знать наверняка: он жив. Ее обычно черно-белую жизнь раскрашивают лучи заклинаний. Убивающие, оглушающие, взрывающие — без разницы. Астория не думает ни о чем, кроме Драко. Она уверена: он здесь, в Хогвартсе. Сражается или прячется, а может быть… Нет! Она отталкивает кого-то локтем и продолжает бежать. Даже не пытается защищаться, когда в нее летят заклинания: некогда. Дорога каждая секунда. Астория уворачивается и бежит дальше. Догоняет Драко. Убеждена, что догоняет.

Хогвартс рушится. С потолка сыплются камни, пол трясется, то тут, то там виднеются огромные выбоины. Ей страшно, ноги подкашиваются от усталости, руки трясутся. «Наверное, это и есть нервное перенапряжение», — мелькает в голове. Астории бы отдышаться, но останавливаться опасно. Повсюду бой, раненые, убитые… Перед ней кто-то из гриффиндорцев падает как подкошенный. Она хочет помочь, но в небо смотрят два остекленевших глаза. Она не просто видит смерть — смерть бежит за ней по пятам.

— А ну стой! — кричит сзади грубый голос, и в паре дюймов пролетает зеленый луч Авады.

Астория впервые сознательно причиняет вред, потому что должна выжить сама. Должна найти Драко. Что будет потом, она не думает. Ей ни к чему. Тем более когда видит впереди белобрысую макушку. Она бежит со всех ног, мгновенно забывая про Пожирателя, которого она, кажется, оглушила. Кажется…

— Драко! — кричит во все горло. — Драко! — Догоняет, хватает за рукав, пытается развернуть к себе.

— Отстань, — он только брезгливо морщится и отталкивает от себя.

Астория не пытается больше что-то говорить или делать, не вытирая слез, смотрит, как он уходит. У Драко даже сейчас холодный и пустой взгляд: он чужой, сколько ни убеждай она себя в обратном. Астория ему не нужна. Ни капли. Совсем. Он жив, это главное, а она... она переживет. Оставшиеся иллюзии рассеиваются, надежды осыпаются каменной крошкой под ноги. Рушится не только замок, но и ее тщательно спланированное будущее.

Звуки борьбы удаляются, Астория отмечает это краем сознания. Она идет, не разбирая дороги. Спокойно, монотонно, уверенно. В чащу Запретного леса. Там тихо и спокойно, там можно подумать. Прислониться к дереву и попытаться осознать реальность.

— Убежать бы куда-нибудь далеко-далеко, чтобы не видеть, не слышать — забыть, — повторяет снова и снова, раскачиваясь из стороны в сторону. — Далеко-далеко… Чтобы никто не нашел.

Астория не замечает ничего вокруг, пока что-то не касается ее ноги. Поднимает голову, фокусирует взгляд и… падает со ствола поваленного дерева, на котором сидит. Жуткий скелет лошади, обтянутый кожей. Каждую кость можно пересчитать, она уверена, но проверять совершенно точно не собирается. Существо то ли фыркает, то ли хрипит и расправляет крылья. Большие, кожистые, совсем как у летучих мышей. Гигантских летучих мышей. Существо тыкается ей в ладонь. Хочет, чтобы она его погладила?.. Астория боится, но проводит рукой между ушей, когда оно поднимает морду. Ни ресниц, ни зрачков — ничего. Белая мгла.

Астория теряет сознание.

* * *

После войны у нее остается только родительское поместье. Счета в Гринготтсе заморожены, отец в Азкабане, мама болеет, а Дафна поспешно выходит замуж. Астория дни напролет просиживает дома, то в библиотеке, то в многочисленных комнатах. Разбирает вещи, что-то оставляет, что-то продает — выживает, как может. У нее ни работы, ни денег. Не на кого положиться. Она одна.

Астория разбирает пыльные сундуки в подвале. Иногда ей кажется, что некоторые вещи пылятся здесь чуть ли не со времен Мерлина. Столовое серебро, канделябры, пыльные портьеры с бархатными кистями, старинные платья — чего только нет. Она открывает очередной шкаф и чихает от многолетнего слоя пыли. Утирает навернувшиеся на глаза слезы тыльной стороной ладони, поднимает голову и застывает на месте.

Страх парализует. Астория пытается кричать, но из горла вырывается только сдавленный писк. Белые глаза заглядывают в душу, видят все самые потаенные мысли, выведывают секреты, вытаскивают на поверхность страхи. Гипнотизируют, заворачивают в кокон собственных сомнений, заставляют переживать неудачи раз за разом. Мертвые глаза живого существа. Широко распахнутые и оттого еще более жуткие. Она видит в белках глаз свое отражение. Растрепанные волосы, опухшие веки, запавшие щеки и ужас в глазах. Где-то краем сознания понимает, что перед ней не фестрал. После той встречи в лесу она перерывает всю библиотеку, чтобы узнать, кто это. Через пару месяцев натыкается на маленькую заметку об удивительных животных — некромантических пегасах, более известное название которых — фестралы. Откуда ему взяться в старом шкафу?

Понимает, но страх слишком силен. Эти глаза, будто хрустальный шар, показывают ее бессилие и беспомощность. Говорят, какое она ничтожество, ни на что не способна, даже замуж выйти не может, хотя чего уж проще. Профессор Трелони говорит, что фестралы — предвестники смерти. Астория не верит, но видит, как рушится ее личность. Разваливается на куски под этим пронизывающим взглядом.

Она точно знает момент, когда появляется эта червоточина и начинает сжирать изнутри. Когда Астория причиняет боль, сознательно, целенаправленно. Пусть во имя спасения своей жизни. Пусть у нее не было выбора. Пусть Пожиратель хотел убить ее. Она не должна была. Не имела права. Чужая жизнь — это ценность. А она видела смерть и причиняла боль. Именно поэтому она смогла увидеть фестрала. Именно поэтому боится до полусмерти двигаться дальше. Именно поэтому закрывается в четырех стенах поместья, хоронит себя под обломками жизни. Отталкивает родителей, сестру, немногих друзей. Отстраняется от реальности, закрывается в раковину и грызет себя без остановки.

* * *

— Дорогая, что с тобой? — Мама берет ее за руку и заглядывает в глаза.

— Все хорошо, — ровно отвечает Астория и уходит.

— Асти, я же вижу: что-то происходит. Расскажи, тебе самой легче станет. — Дафна садится на край кровати и внимательно смотрит. Изучает.

— Я устала и хочу спать. Давай завтра, Даф, — и Астория демонстративно начинает расправлять постель.

— Привет, подруга, куда пропала? — Панси отряхивает мантию от летучего пороха и улыбается, а в глазах — обеспокоенность и почти тревога.

— За мамой ухаживаю, сама понимаешь, — она пожимает плечами, а Панси прищуривается.

— Это из-за Драко?

Астория даже не вздрагивает, только глубоко внутри что-то раскалывается и колет.

— Он здесь ни при чем, — качает головой. — Может, чаю?

— Сколько ты еще будешь нас игнорировать?

На этот раз командируют Тео. Ни намека на улыбку, предельно сосредоточен. В этом весь он: не ходит вокруг да около, сразу к делу.

— Посттравматический стресс, или как там целители говорят. — Ему она говорит почти правду, потому что Тео не задает лишних вопросов. Кивает и уходит.

Больше к ней никто не приходит. Ни семья, ни друзья, ни однокурсники. Она сутками сидит в библиотеке и разбирает старые книги. Их так много, что она не запоминает авторов и названий. Сюжеты смешиваются в одну большую кучу, но ей это почти нравится. Хаос образов расцвечивает ее жизнь хоть какими-то красками, создает иллюзию эмоций, пока в одном сборнике сказок она не встречает фразу: «Недоверие к друзьям — вершина бесчестья». Он тут же летит в горящий камин, а Астория с маниакальным блеском в глазах наблюдает, как огонь пожирает страницы. В библиотеку она больше не заходит.