Блестящее мгновение (джен)

«Ничто не забывается насовсем»

Доктор

— Нет, ты видел это? — возмущается Донна. — Видел? Их собака разбила нашего гнома! Гнома, которого я с таким трудом отбила на распродаже у той крашеной дуры! А теперь!..

Донна гневно смотрит на мужа, уставившегося в телевизор.

— Тебе что, все равно?! — кричит она. — Их собака только что разбила нашего садового гнома!

Шон поднимает голову и закатывает глаза.

— Милая, это всего лишь гном. Не стоит устраивать скандал из-за чепухи.

— Я. Не. Скандалю, — шипит Донна раздельно и снова взрывается: — Мне нравился наш гном! Я целую вечность отбивала на распродаже! Я им еще покажу…

Она выбегает из дома и заходит на территорию Голкинсов. Огромный лохматый пес носится вокруг кустарников и хозяев.

— Эй! — кричит последним Донна. — Да-да, вы! Ваша дурацкая собака разбила нашего гнома! Вы хоть представляете…

— Извините, — улыбается миниатюрная брюнетка — миссис Голкинс. Донна терпеть ее не может. — Мы уже приготовили деньги. Десятки хватит?

Донна гневно смотрит на них. Невесть что возомнившие о себе богачи! Но с другой стороны, думает она, гном-то стоил три фунта...

— Хорошо, — соглашается Донна. — Но если еще раз ваш пес…

Она не договаривает — берет протянутую купюру и гордо удаляется. У двери останавливается и смотрит на крупные осколки садового гнома. А затем, подумав, собирает их и заносит в дом. Забыв о том, что собиралась похвастаться Шону, как она разрулила ситуацию и получила десять фунтов, Донна опускается прямо на пол и глядит на разбитого гнома.

Ведь его действительно жаль — так, что даже ровненькая купюра достоинством в десять фунтов не приносит никакого удовлетворения.

Донна сама не знает, чем ей так приглянулся этот уродец. С синей кожей, неестественной улыбкой и в длинном плаще с нарисованными на нем планетами. А в руках у гнома была большая звезда — голубая, с острыми концами.

— Гномы не носят плащи, — поджав губы, сказала мама, когда впервые его увидела. — Ну и уродец!

— А мне он нравится, — сказал, улыбаясь, дедушка. Только грустно как-то сказал. И улыбнулся тоже грустно.

Донна сидит на полу и смотрит на разбитого гнома, и до того ей жаль его, что она внезапно шмыгает носом. Но неожиданно раздается телефонный звонок, и мысли о гноме исчезают. Донна вспоминает, что сегодня они с Люси собрались по магазинам.

— Алло, — говорит она в трубку и, отвечая на вопрос, быстро лжет: — Да-да, конечно, я уже собралась. Нет, Люси! Поверить не могу, что ты позвала с собой Шарлотту Бишеп! Она же только и говорит, что о своем новом ухажере. Да нет, не о том, который с усами, тот теперь встречается с Алекс, потому что на нее свалилась куча денег! — говорит Донна и, громко смеясь, добавляет: — Я даже не знаю, кого их них жалеть нужно больше!..

* * *

Ночью Донна долго не может уснуть. Бессонница началась недавно, но уже успела ее вымотать. Ночь вообще — отвратительное время. Донна ночи с недавних пор не любит: в это время суток на нее наваливается какая-то непонятная и всеобъемлющая тоска, от которой не спрятаться ни за крик, ни за суетливую бессмысленную деятельность.

Шон рядом храпит, и от него пахнет перегаром. Снова успел напиться, пока она уезжала на корпоратив.

Донна зло толкает его ногой и с шумом вздыхает. Раздраженно скинув с себя одеяло, она идет на кухню и заваривает себе чай. Чай получается крепким и невкусным, но Донна все равно пьет. Однако дома ей что-то не сидится.

Допив чай, она накидывает пальто и выходит на улицу. Садится на траву и долго смотрит в небо. Там, должно быть, много интересного, много волнующего…

Донна опускает взгляд и сама удивляется своим мыслям. Ей плевать на такие вещи, на все эти космические нелепые штуки, о которых все в последнее время только и говорят.

— Чепуха, — бросает Донна в темноту и заходит в дом.

* * *

Даже если у Донны получается заснуть, спит она плохо — бормочет что-то, вертится по кровати. Сон ей снится один и тот же: липкий, цепкий, полный блужданий по серым коридорам.

Эти коридоры сводят с ума своей бесконечностью и идентичностью. Один не отличить от другого, найдя выход из одного, все равно окажешься в точно таком же. И в каждом — гулкая звенящая тишина, давящая на уши. Донна бежит по серым, наползающим на нее коридорам, бежит и что-то ищет.

Она не знает — что, но все равно бегает и ищет. Это все, что ее заботит, это все, что кажется по-настоящему важным: найти. Может, то, что она хотела бы иметь. Или то, что когда-то уже принадлежало ей?

Но ночь сменяется другой ночью, а Донна тщетно бегает по одинаковым коридорам в поисках неизвестно чего. Утром, проснувшись, она несколько минут находится в цепких лапах сна, но потом сон отлипает и забывается.

Все забывается, — приходит в голову Донны мысль.

Да, все забывается. И это неожиданно очень ее злит.

* * *

Все разошлись, в доме остались только двое.

— Все будет хорошо, — пытаясь быть убедительной, говорит Сильвия и вытирает глаза платком. — Он прожил долгую жизнь. С него хватит.

Тихая на протяжении всей церемонии Донна вскакивает с кресла.

— Не смей так говорить! Не смей, слышишь? — кричит она. — С него НЕ хватит! Как ты вообще можешь что-то понимать, если никогда не любила его достаточно сильно?

На языке вертятся его много гневных фраз, но Донна проглатывает их, подходит к двери, берет дедушкин телескоп и выходит из дома, громко хлопнув дверью.

На проспекте ловит кэб и доезжает до дома. Водитель требует огромную сумму.

— Время такое, — пожимает он плечами.

Донна долго кричит на него и, в конце концов, тот сдается и идет на попятную.

— Так-то, — говорит Донна и отдает деньги. — Спасибо ни за что!

Дома она прячет телескоп — смотреть на него слишком больно — в свой шкаф, а в нем видит осколки того самого садового гнома. Она не собиралась хранить их (это же маразм какой-то!), просто все руки не доходили выкинуть.

Звезда, которая была когда-то на ладошке гнома, отвалилась и теперь лежит в ее скучном шкафу, разбитая пополам. К горлу подкатывает горький ком. Ни у кого нельзя отбирать его звезды. А еще нельзя отбирать хороших людей, которые очень кому-то нужны.

Донна тяжело опускается на пол и, обнимая колени, плачет в них, срываясь на крик.

* * *

В эту ночь Донна снова бегает во сне. Лабиринты серых коридоров по-прежнему навевают отчаяние и страх — страх не успеть, не найти, потеряться и застрять здесь. Однако давящей и густой тишины уже нет, вместо нее по коридорам летает странный звук — ни на что не похожий, скрежещущий.

Этот звук мог бы раздражать, не приноси он такой надежды. Сердце Донны учащается, цепкие пальцы страха отступают перед звуком.

В этот раз как никогда нужно найти то самое неизвестное, ради чего она каждую ночь бегает по жутким в своей обыденности коридорам.

Донна продолжает путь, но уже медленно. Она не бежит, потому что чувствует: страх и суетливость только мешают отыскать то самое. Нужно идти — пусть медленно, но напролом, с уверенностью, зная, что у тебя есть на это полное право.

Донна проходит коридор за коридором, стараясь не паниковать среди пугающего серого однообразия. Звук скрежетания звучит ободряюще. Донна улыбается.

Перед ней появляется дверь.

Она маленькая, деревянная, простая, совершенно не подходящая для бездушных серых стен. Именно из-за нее раздается тот самый звук, и не только он — шепот, бесконечный и многогранный шепот льется сквозь скважину.

Виски начинают нещадно болеть, мысли путаются. Донна смотрит на дверь и понимает, что за ней — то, что она так долго искала. То, что по праву принадлежит ей.

Рука горит от желания прикоснуться к ручке, открыть дверь. Но Донна вскрикивает: голова начинает раскалываться.

Открывать дверь опасно, — внезапно понимает она.

И выныривает из паутины сна.

Мир взрывается сотней красок и сразу меркнет. Лежащий рядом Шон переворачивается на другой бок. Донна тяжело дышит и смотрит на часы. Почти семь утра.

* * *

Теперь Донна не может избавиться от своих снов даже в реальности. Стоит ей закрыть глаза, как в воображении появляется дверь, за которой все ответы. Звук скрежета преследует ее — такой мучительно знакомый и родной, от которого сердце в предвкушении подпрыгивает.

Донна знает, что может в любой момент открыть дверь. И она хочет этого, но едва ей стоит протянуть руку, приблизиться, как голова начинает раскалываться и гореть.

Шону она говорит, что у нее мигрени.

Засыпая после трудного рабочего дня, Донна с облегчением ныряет в мир коридоров и одной двери.

— Ну же, — подстегивает она себя и нервно дергает пальцами. — Нужно открыть эту деревяшку!

Деревяшка выжидает. Донна решается. Пальцы сжимают теплую ручку двери и почти поворачивают ее. Почти — потому что процесс прерывают. Из двери выплывает мужчина, и Донна вынуждена отскочить.

— Какого черта? — возмущается она и вглядывается в знакомо-незнакомые черты лица, в лохматую прическу, в длинный бежевый плащ поверх костюма.

— Это защитная программа, — говорит мужчина. — Донна Ноубл, ты должна немедленно повернуть назад. Возвращайся в свою жизнь, работай, кричи на прохожих, — на мгновение он улыбается. — Ты не должна быть здесь.

— А тебе какое дело, ты, скелет в костюме с галстуком? — вопит Донна. — Это моя дверь, и я хочу ее открыть!

— Пожалуйста, Донна, — говорит мужчина и глядит на нее тоскливым взглядом. — Уходи.

Возмущение и желание кричать пропадает, остается одна отчаянная обреченность.

— Я не могу, — шепчет Донна. — Я так больше не могу. Я ничего не понимаю, но чувствую, что не могу. Я должна узнать.

— Тогда ты умрешь, — прямо говорит мужчина.

Донна переводит взгляд на дверь и кивает.

— Да. Я понимаю.

Человек в плаще слегка опускает подбородок и смотрит Донне в глаза.

— Я не могу этого допустить.

Коридоры исчезают, а за ними и все вокруг. Остается одна дверь и мужчина, стоящий перед ней. Донну вот-вот унесет отсюда, туда, на кровать, рядом с храпящим Шоном, в дом, где теперь нет садового гнома со звездой в руке. Где есть только старый телескоп — как напоминание о его погибшем владельце — и ни капли смысла.

— Живи, Донна, — продолжает мужчина с мольбой в голове. — Будь счастлива. Живи.

— Пожалуйста, — из последних сил шепчет Донна, протягивая к человеку руки. — Я не могу...

Она с усилием делает шаг и оказывает лицом к лицу с человеком, у которого такие грустные глаза. Голова начинает пылать сильнее.

— Не смей бросать меня снова, — говорит Донна едва слышно.

— Доктор, — добавляет она одними губами.

Голова почти взрывается — болит так сильно, что Донна едва стоит на ногах. Перед глазами возникают странные, ужасные, прекрасные образы, и почти везде — он. Человек в плаще, человек с самой веселой и самой грустной улыбкой в мире.

Доктор отодвигается, открывая дверь.

— Это будет длиться лишь мгновение, — говорит он.

— Одно мгновение, — улыбается через силу Донна. — Мне этого достаточно. Ты будешь рядом?

— Я постараюсь, — отвечает Доктор, сжимая ее руку.

Но вот он отступает от двери еще дальше и начинает таять. Донна разворачивается и больше не оглядывается, потому что знает — выражение на его лице разобьет ей сердце.

— Спасибо, — на прощание говорит она и входит сквозь узкий проход.

Комната оказывается не комнатой — сплошной бесконечностью, на которую наложили самый прекрасный звук на свете. Этот звук летает везде, прорываясь сквозь знания Повелителей Времени, сквозь спасенные миры, сквозь истории, и приключения, и людей.

Все это скручивается в одно единственное мгновение, которое длится целую вечность.

Донна счастливо смеется и растворяется, горит, взрывается в этом мгновении. Горячие капли обжигают щеки.

— Мы не забудем тебя, Доктор-Донна. В мире, который ты спасла, никогда не перестанут петь песни о тебе, — говорит возникший перед ней Уд.

Донна улыбается ему.

И на одно мгновение — на одно блестящее мгновение — она снова стала самой важной женщиной во Вселенной.