Серое и черное (джен)

Если бы мне, Гермионе Грейнджер, предложили рассказать историю Лиззи Мэй, то начиналась бы она так...

— Лиззи Мэй умерла почти год назад, двадцать второго августа, — говорит неопрятная толстуха лет тридцати. — Только вы, наверно, про нее и сами слышали, про мою сестренку Лиззи Мэй Харви. Про нее тогда все говорил — и газеты, и даже по телику. — Ее блеклое лицо оживляется, а в голосе появляются нотки гордости, хотя сама она вряд ли их слышит. — А я ейная сестра, Барб, — она спохватывается и торопливо добавляет: — Барб Суинн Харви. Мне про вас миссис Ки рассказала, так что не думайте, я не с улицы пришла.

— Хотите кофе? — спрашиваю я. Мне кажется, что ей нужно немного времени, чтобы собраться с мыслями и побороть волнение. Барб кивает, я встаю из-за стола и подхожу к кофеварке, которая стоит на столе в углу. Долго идти не приходится — мой офис размером немногим больше чулана. Барб обхватывает кружку руками, хорошо, что кофе не горячий, иначе она бы точно обожгла ладони.

— Вы мне поможете? — Ее тусклые глаза смотрят на меня с надеждой.

— Раскрывать убийства — дело полиции. — Я стараюсь быть честной, но моя честность больше похожа на лицемерие. — Если они не нашли убийцу, то я точно не смогу его найти.

— Без толку к ним идти. Они меня на смех подымут. Скажут, что я чокнулась, если я расскажу им о том звонке.

— Вы обязаны сообщить в полицию, о чем бы ни был тот разговор. Для них важна любая мелочь.

Убийство произошло год назад и широко обсуждалось в прессе, ведь у жертвы вырезали сердце. Журналисты наперебой кричали, что в городе появился новый Джек Потрошитель. Но Лиззи Мэй стала его единственной жертвой, и шумиха постепенно утихла. Только это не значит, что полиция прекратила расследование. Знаю, люди вроде Барб не верят в закон и порядок, но другой альтернативы у нас нет. Детективы-любители раскрывают преступления только в кино.

— Да говорю же вам, они мне не поверят, — говорит Барб сквозь зубы, я чувствую, что она дрожит. — Мне позвонила Лиззи, понимаете?! Мне позвонила моя мертвая сестра!

Теперь она не дрожит, а трясется. Я осторожно глажу ее по спине, как маленькую девочку, разбившую коленки. Она плачет.

— Может, кто-то захотел жестоко пошутить над вами?

Барб берет бумажную салфетку из коробки, которую я нашла в ящике стола. Сморкается, берет новую салфетку и, размазывая по лицу слезы и косметику, говорит:

— Нет, это была Лиззи Мэй. Не думайте, я не дура и не верю в духов и прочую хиромантию. Только вдруг я тогда ошиблась, вдруг убили не мою Лиззи? Она назвала меня Голди, понимаете, когда позвонила. Так меня одна лишь Лиззи называла, давно, когда мы еще детьми играли в секретных агентов. Я сердцем почувствовала — это она, только с чего бы копам верить моему сердцу? — Промокшие салфетки в ее руках превратились в бумажный ком. Барб нервно мяла его в ладонях, будто лепила снежок. — Лиззи сказала, что злые люди заставляют ее делать плохие вещи, а она очень устала и замерзла. Но они не дадут ей уйти, те плохие люди, которые держат ее в Сером доме. Пожалуйста, найдите мою сестру, как вы нашли дочку миссис Ки.

Бумажный снежок выпал из ее пальцев и закатился под стол, теперь она вцепилась мне в руку. Барб Суинн Харви не верила в закон, не верила в справедливость, но она все еще верила в чудо.

* * *

Я не детектив, я — адвокат, работаю на благотворительный фонд и оказываю юридическую помощь малоимущим слоям населения. Дел у меня больше, чем времени, и нужно научиться говорить «нет» людям вроде миссис Ки и Барб Харви, но я все равно соглашаюсь ей помочь, и Барб впихивает мне бумажный пакет.

— Вот, это кой-какие вещи Лиззи Мэй, копы мне их вернули. — Она не может дать мне денег, но рассчитывает, что вещи ее мертвой сестры скрепят наш договор и мое обещание помочь не останется пустыми словами.

Внутри дешевая металлическая пудреница с розой на крышке, горстка бижутерии, тонкий витой серебряный браслет и фотография. Лиззи Мэй беззаботно улыбается в камеру, ее глаза светятся, она верит в свою счастливую звезду. Держу пари, в тот день мужчины оглядывались ей вслед, а потом долго не могли выкинуть ее из головы. Я прислоняю фотографию к монитору и трогаю мышку — компьютер «оживает». Для начала я набираю в строке «убийство Лиззи Мэй Харви».

С этих слов начинается дорожка, которая ведет меня в Серый дом. Сначала мы с Барб встречаемся со странной гадалкой, а от нее ниточка тянется дальше — на Тибори Лейн, к призраку по имени Уолли Макник.

Каждую ночь мистер Макник совершает полуночную прогулку, повторяя маршрут, который привел его к смерти. Я стою напротив витрины книжного магазина, в такой поздний час закрытой ставнями, и жду, обхватив себя руками. Дни стоят теплые, может, последние в этом году, но ночью поднимается ветер и от дневного тепла не остается даже воспоминания. Тянет холодом, будто где-то рядом уже выпал снег. Я отвыкла от прогулок и одета не по погоде. Черная юбка, серая блузка, пиджак и легкие туфли — наряд для офиса, а не для свиданий на полуночных улицах.

Сначала я принимаю его за обычного мужчину, который поздно возвращается домой, и неосознанно отступаю в тень дверного проема книжного магазина. Незнакомец огромен, как гризли, вставший на задние лапы, походка у него грузная, медлительная, тяжелое дыхание хорошо слышно в тишине пустынной улицы. Он останавливается под фонарем и закуривает сигарету. Он, как и я, одет не по погоде: брюки, которые держатся на подтяжках, рубашка, туго обтягивающая солидное брюхо, расстегнутый пиджак. На мой взгляд, ему чуть за пятьдесят.

— Мистер Уолли Макник?

— Он самый. — Даже его голос похож на медвежье рычание. — И что такой красотке нужно от старины Ника?

— Я — Гермиона Грейнджер. — Вблизи Уолли Макника уже не спутаешь с человеком. Меня пробирает холод хуже, чем от пронизывающего ночного ветра. Я будто стою по щиколотку в весеннем ручье, и с каждой минутой, проведенной рядом с призраком, вода поднимается все выше и выше. — Мне нужна ваша помощь. Я ищу призрака. Ее звали Лиззи Мэй. Вы слышали что-нибудь о ней или о Сером доме?

Макник молчит, но когда он снова подносит сигарету ко рту, то его рука дрожит. Я только сейчас обращаю внимание на то, что не чувствую запаха дыма.

— Мои ребята называют этот дом домом дыма и пепла. Я не знаю, там ли девушка, которую вы ищете, — по-деловому, уже без шуток и ерничанья говорит он. Лицо призрака мрачное. — Мы не можем проникнуть внутрь — дым жжет, как ядовитый газ.

— У вас есть хотя бы предположение, что происходит внутри?

— Есть. Кучка богатеньких уб... — из-за меня он придерживает свой язык и вместо «ублюдков» зло выплевывает: — …господ ходят туда поразвлечься. Я видел их самодовольные рожи и уловил некоторые их грязные мыслишки. Но только сделать ничего не мог. Против живых мы бессильны.

— Я думаю, что они убили Лиззи Мэй. Вырезали ей сердце, чтобы сделать из нее призрака.

— Наверняка они убили не только ее, но все было провернуто хитро и тихо. Выбери тех, кого не будут искать, спрячь концы в воду и считай, что дело шито-крыто.

Макник усмехается — он, как и я, понимает, что без хорошего пинка авроры не станут расследовать дело об убийстве магла. В обоих мирах полиция не ищет себе лишней работы. Мне нужны доказательства.

Я и призрак некоторое время стоим под фонарем, холод становится опасно привычным.

— Нужно попасть внутрь, — говорю я больше для себя, чем для него.

Макник качает головой.

— Плохая идея.

Знаю, но другой у меня нет.

— Вот что, Филипп Марлоу в юбке, отговаривать я тебя не стану. Ты, похоже, сама знаешь, что лезешь в осиное гнездо. Но дам тебе совет: если у тебя есть вещица той девчонки, Лиззи, возьми ее с собой в тот дом. Это может помочь.

— Спасибо, — искренне говорю я.

Я смотрю на его удаляющуюся фигуру, грузную и кряжистую, и думаю, как у уличного грабителя хватило смелости подойти к нему и пырнуть ножом? И, видимо, Макник не врал, когда говорил, что может улавливать мысли, потому что он оборачивается.

— В тот день я встретился со своим прошлым. Старые грехи — не репейник, который можно отцепить и выбросить. — Он хлопает себя по груди, а потом добавляет: — Удачи тебе, мисс Филипп Марлоу.

* * *

Поиски Лиззи Мэй возвращают меня в магический мир, заставляют просить помощи у людей, с которыми мне бы не хотелось больше встречаться. Один из них — Драко Малфой, именно с ним я и попадаю в таинственный Серый дом. Он соглашается мне помочь не по доброте, а ради развлечения, и доверять ему нельзя. Люди, которым скучно жить, способны на все.

На мне длинное серебристое платье с открытыми плечами. Оно тесное, и мои ноги будто засунуты в русалочий хвост. К платью очень кстати нашлись перчатки, потому что на правую руку я, следуя совету Уолли Макника, надела браслет Лиззи Мэй. Сегодня я впервые за долгие годы достала свою волшебную палочку. Сейчас она лежит в изящных ножнах из черненого серебра, ножны крепятся к тонкому пояску.

В Сером доме темно — глазам нужно время, чтобы привыкнуть. Я раньше не думала, что можно взять тьму из самых глубоких гномьих шахт и сделать из нее стены, потолок и пол. Но теперь начинаю сомневаться. Под потолком извиваются струйки дыма, вопреки пословице, огня рядом не видно. Дым — единственный источник света, пусть слабого и бледного.

Я задумываюсь, насколько разнообразны услуги, которые здесь предлагают. Есть ли у них призраки детей, подростков, юношей, старух? Как далеко могут зайти люди в своих фантазиях? И почему они никогда не думают о тех, кому приходится исполнять все их грязные прихоти?

Нас с Малфоем ведут в комнату. Внутри — двадцать обнаженных фигур, полупрозрачных, как медузы. Меня пробирает легкая дрожь, но она всего лишь слабое подобие ледяного холода — вечного спутника призраков. Девушек трудно отличить друг от друга: они безмолвны, лишены индивидуальности. Я брожу по этой галерее ледяных скульптур, злюсь, хотя успела повидать достаточно несправедливости. Но то — жизнь. Для этих девушек жизнь закончилась, так почему ее сволочные законы продолжают действовать? Где обещанные покой, свобода, личная встреча с Богом?

Если бы не браслет, я бы прошла мимо Лиззи Мэй. В ней уже ничего не осталось от той улыбающейся девушки, которую я помнила по фотографии. Ее фигура будто соткана из паутины и пыли, звездной искрящейся пыли, но на месте глаз чернеют глубокие провалы.

Лиззи оживляется, тянет руку к моему запястью и сжимает так крепко, что буквально вдавливает браслет в кожу. Поток чужих мыслей захлестывает сознание. Я пытаюсь выдернуть руку, пока Лиззи не утопила меня в своем отчаянии, но она сама меня отпускает.

Малфой занят с призраком грудастой красотки и не замечает, как мы с Лиззи обмениваемся мыслями. В ответ на мой взгляд он ухмыляется — чужая боль, чужой страх и чужое страдание скатываются с него как с гуся вода. Грудастая ведет его к одной из множества дверей с дымными решетками, их в комнате около дюжины. Когда они уходят, я мысленно обращаюсь к Лиззи:

— Покажи мне, где хранится твое сердце.

Она в испуге прижимает руки к груди, но, справившись с собой, кивает. И все-таки у нее есть своя отличительная особенность: когда мы оказываемся совсем рядом, я чувствую слабый запах спелой клубники.

Мы идем по темным коридорам, пока не оказываемся перед силуэтом гигантской серебристой птицы, впечатанным в одну из стен. Ее крылья раскрыты, клюв повернут в сторону, а ярко-алый рубиновый глаз без зрачка смотрит на нас.

Мы тоже не можем отвести от нее глаз — птица притягивает к себе. Даже без подсказки Лиззи я понимаю, что перед нами дверь и ее нужно открыть. Мои пальцы осторожно касаются черных перьев — металл холодный, твердый и наверняка не поддающийся чарам. Хозяйка Серого дома появляется, когда моя ладонь все еще лежит на птичьем крыле.

Она похожа на ангела. Глаза — голубые, а длинные золотистые волосы волнами спадают на плечи. Ее платье цвета дыма подошло бы принцессе — широкий пышный подол, лиф, щедро усыпанный мелкими жемчужинами. Вопль Лиззи Мэй раскалываем мою голову, а заклятие бросает на пол.

— Выясни, кто она такая и что здесь забыла. Но действуй осторожно, она пришла с уважаемым человеком, — хозяйка отдает распоряжение мужчине, который появляется следом, тот молча слушает. — И накажи призрака.

Раздается оглушительное лязганье, будто кто-то закрыл большой металлический веер. Мужчина берет меня за волосы, от боли из глаз брызгают слезы. Я выворачиваю шею и успеваю мельком разглядеть его. Он массивен, хоть и не вышел ростом, голова большая, короткую шею почти не разглядеть, а одно плечо выше другого.

Громила затаскивает меня в потайной проход, волочит вниз по лестнице. За волосы держит крепко, резко дергает, будто мечтает снять скальп. Ступеньки бьют больно, оставляя на память ноющие отметины. Пару раз я стукаюсь локтем, и за каждым ударом следует резкая вспышка боли. Но даже она не прогоняет ватного отупления.

Правая рука будто налилась свинцом — она становится тяжелой и сильной. От браслета Лиззи Мэй исходит жар, который горячими волнами распространяется по руке и дальше по всему телу, разгоняя онемение.

Лестница заканчивается, мужчина отпускает мои волосы. От каменного пола тянет холодом, а плечо горит. Я решаюсь немного повернуть голову и проследить за своим тюремщиком. Он в дальнем углу комнаты берет старый деревянный стул. Сейчас или никогда. Палочка выскальзывает из ножен. Я боюсь не успеть, боюсь, что какая-нибудь ноющая от боли мышца подведет меня, что заклятие будет лететь слишком медленно. Магический луч врезается в громилу и отбрасывает его к стене. А точнее, впечатывает в стену. Слышится хруст, наверно, в этот момент я должна испытать мстительную радость, но я слишком сильно удивлена. Заклятие должно было обездвижить врага, а не переломать ему кости.

Какая-то сила буквально подбрасывает меня на ноги, а потом поворачивает, да так резко, что меня едва не мутит. Мой взгляд упирается в подобие колумбария, ряды маленьких ниш занимают всю стену от пола до потолка. Сквозь решетки из дыма просачивается красное свечение, будто мне подмигивают несколько десятков саламандр. Палочка, крепко стиснутая в руке, описывает широкую дугу, тонкая, как кнут, струя яркого пламени рассекает воздух, врезается в стену и распадается на маленькие язычки. Темные ниши заглатывают огонь, тот исчезает бесследно. Но моя рука не останавливается, палочка рассекает воздух, будто нож в руках обезумевшего маньяка, огненные заклятия снова и снова летят в стену. Стена с нишами взрывается серым призрачным пламенем. Струя ледяного воздуха врезается в меня и едва не сбивает с ног.

Огонь грызет камень, будто алмазные зубы тролля, и это зрелище завораживает. Но я отворачиваюсь и ковыляю к распластанному на полу телу. Когда мне удается нащупать пульс на жилистой шее, с сердца сваливается камень. Взмахом палочки я поднимаю тушу в воздух. Рука дрожит, сил осталась мало, а комната заполняется, но не дымом, а пеплом.

Я уже поднимаюсь на первую ступеньку лестницы, но что-то толкает меня в спину и заставляет обернуться. Лиззи Мэй стоит перед стеной серого пламени, она выглядит почти так же, как на той фотографии. Краски возвращаются на ее лицо, глаза снова сияют, на губах играет легкая улыбка, полная предвкушения, но не счастья, а свободы. Лиззи Мэй раскидывает руки, отталкивается и падает, будто разучивает на психологическом тренинге упражнение на доверие. Ее смутный силуэт исчезает в огне, и я надеюсь, что там, за стеной серого пламени, кто-нибудь ее поймает.

Преодолев последнюю ступеньку, я падаю на колени перед тенью птицы, на изнанке нет красиво вырезанных перьев, клюва и даже рубинового глаза. Моя ноша тоже падает и пытается соскользнуть обратно вниз. Магия не только останавливает падение, но и одним рывком втаскивает мужчину на площадку. Нет, свои дела я всегда довожу до конца. Серое пламя следует за нами молча и неотвратимо, оно еще далеко, но пепел уже висит в воздухе. Сухой отрывистый кашель почти выворачивает меня наизнанку. Ни одно из известных мне открывающих заклятий не срабатывает. Думать трудно, так же как и снова встать на ноги, но я встаю и почти вслепую шарю вокруг, ища тайный рычаг. Еще один приступ кашля сгибает меня пополам. В отчаянии я пытаюсь собраться с силами и снести к чертям чертову птицу вместе со стеной.

Но вдруг птица складывает крылья. Все, что происходит дальше, похоже на сон. Только во сне старые школьные друзья могут прийти на помощь и вытащить тебя из ловушки. Я смотрю в лицо Гарри Поттера и думаю, что этого просто не может быть.

* * *

Десять лет назад я должна была выйти замуж за Рона, а он — жениться на Джинни. Со стороны мы вчетвером смотрелись очень красиво. Но однажды я и Гарри остались наедине: может, мы слишком много выпили или слишком разоткровенничались, но тот вечер для нас закончился в одной постели. Я засыпала, думая, что со мной случилось нечто важное и теперь моя жизнь изменится, но утром услышала от Гарри: «Извини, я не знаю, что на меня нашло, давай все забудем и сделаем вид, будто ничего не было».

И тогда в первый и единственный раз в жизни мне захотелось все послать к черту. Что я и сделала, отказавшись от магии и магического мира. Это был неплохой способ наказать себя, отмстить ему и сбежать как от воспоминаний о неразделенной любви, так и о моем предательстве. Все эти годы мы были вместе и делили на троих приключения, опасности, войну. Оставшись одна, я растерялась, будто снова стала одиннадцатилетней девочкой, которая не знала, примет ли ее незнакомый и таинственный мир магии. А когда детям страшно, они бегут домой.

Я не помню, как Гарри ведет меня через Серый дом. У главного входа суетятся авроры и лекари, они то вбегают внутрь, то выскакивают наружу, я не понимаю, что они кричат друг другу, просто иду, будто оглушенная. Гарри набрасывает мне на плечи свою мантию. Наши лица оказываются друг напротив друга. Его лицо выглядит одновременно уставшим и ожесточившимся, в уголках глаз, на лбу, между бровями уже обозначились глубокие морщинки, и мне больно видеть, что жизнь не стала его щадить.

— Ты в порядке? Позвать лекаря?

— Я в порядке. — Голос звучит хрипло, как у престарелой курильщицы. И эта растрепанная, перепачканная пеплом курильщица попала в сказку к своему прекрасному принцу.

Мантия сползает с плеч, Гарри поправляет ее. Я замечаю обручальное кольцо на его руке. Сказка снова становится горькой реальностью. Мой принц женат. А ведь на секунду я поверила, что он тоже помнил обо мне и в глубине души ждал встречи.

— Наконец я узнаю старую добрую Грейнджер. — К нам подходит Малфой. — Она снова растрепана и грязна, как и положено магловскому отродью.

— Мистер Малфой, я думаю, вам лучше воздержаться от оскорбительных высказываний, — говорит Гарри вежливо.

— Не волнуйтесь, аврор Поттер, ничего оскорбительного вы больше не услышите, потому что я и моя спутница уезжаем.

— По закону вам нужно остаться и дать показания. — Не сомневаюсь, что Гарри и сам был готов отпустить меня домой. Но теперь началась битва мужских самолюбий. Я устало обхватила себя за плечи.

— Неужели ты еще не понял одну вещь, Потти? — тон Малфоя снисходителен и насмешлив. — Закон служит деньгам. И твой закон служил малфоевским деньгам еще тогда, когда твои предки считали за честь породниться с троллями. Я устал и не вижу смысла здесь задерживаться, так что если ты не собираешься нас арестовывать, то позволь попрощаться.

— Можете идти, мистер Малфой, мы с вами свяжемся, — эти слова он произносит ровно и бесстрастно, как и положено профессионалу, хорошо знающему свое дело. Но зато в следующей фразе ничего профессионального уже нет: — Когда-нибудь ты мне попадешься, и я найду для тебя место в камере с пьяными троллями.

Перед тем, как мы аппарируем, я спрашиваю:

— Откуда взялись авроры?

— Я был уверен, что ты обязательно найдешь неприятности себе на голову. Пришлось обратиться к Поттеру, кто же еще стал бы рисковать карьерой ради недоведьмы? Ты ведь понимаешь, что тебе не удалось изменить мир. Скоро все начнется сначала.

— Завтра, Малфой, все это случится завтра. А сегодня мир стал немного чище.

Победа — это еще не счастье, но этой ночью я буду спать крепко, несмотря на синяки, несмотря на воспоминания. И значит, моя жизнь не так уж плоха.