Заговори с ней (гет)

Он собирался с ней поговорить. С девочкой, что встала и запела.

Пит не был стеснительным. Вовсе нет. Он любил играть с братьями и их друзьями, их шумные веселые компании, которые громко шутили и не боялись абсолютно ничего. Время от времени он и сам заставлял их смеяться, хотя и знал, что он для них лишь малолетка. Иногда отец отправлял его разносить заказы по округе вместе с Делли, и со всеми торговцами он был неизменно вежлив и дружелюбен, хотя она изрядно приседала всем на уши. Его же они звали очаровательный юный джентльмен.

Но когда смуглая девочка с двумя косичками — та самая, на которую Пит уже обратил внимание — встала и запела, все его слова, которые всегда давались ему так легко, сорвались и улетели, тихо поселились на окрестных деревьях вместе с замолчавшими вдруг сойками. И впервые в жизни он понял, что не в состоянии с кем-то заговорить.

Он пытался преодолеть себя, пока читали сказку, и их колени были так близко, когда они сидели кружком, но ничего не получалось. Слова будто прилипли к языку.

Он пытался сделать это на утренней зарядке, когда она погналась за девочкой по имени Ливи, и косы заструились позади нее. Он не сумел заставить себя сказать что-то достаточно громко, чтобы привлечь ее внимание.

Он даже пытался сделать это за обедом. Маленькая сырная булочка («Наш особый секрет» — подмигивал, отдавая булочку ему, отец) была зажата в дрожащих пальцах у него за спиной. Он уже был почти готов предложить эту булочку той девочке, что жевала свою холодную индейку и маленькие дикие морковки. Свой скромный в общем-то обед, хотя он и был гораздо роскошнее, чем у других детей из Шлака.

Но когда он уже совсем было набрался храбрости подойти к ней, учитель прозвонил в звонок, и Китнисс Эвердин унеслась как гарцующая лань через школьный двор и скрылась в здании.

Сыр прилип к его пальцам, и булочка оказалась раздавлена.

Он собирался с ней заговорить. С девочкой, что бегала так быстро.

Сам же Пит никогда не был особенно быстрым.

— Мы, Мелларки, созданы, чтобы поднимать тяжести, — довольно хмыкал его отец, похлопывая себя по широкому животу, после того как с легкостью перетаскивал два полных стофунтовых мешка с мукой из вагона на трехколесную тачку. И хотя Питу было всего восемь, он без труда поднимал пятидесятифунтовые мешки, не уступая в этом Раю*, которому уже стукнуло десять.

Но при этом он вовсе не был быстрым.

Так что было просто удивительно, что он стоял в очереди, чтобы поучаствовать в забеге, который венчал большой Спортивный День в их школе. Но Рай взял с него слово, и, если он на это решится, ему придется вечно подбрасывать уголь в печь. Еще брат все время болтал, как собирается покорить всех девчонок тем, как далеко он умеет бросать, и что он на самом деле выставит Гейла Хоторна маменькиным сыночком… пока Пит не разрушил все его планы, победив в турнире по метанию.

Пит даже толком не знал, кто такой этот Гейл Хоторн. Знал только, что он мальчишка из Шлака, постарше, но даже не был в курсе, который из них. Они все были довольно приятными. Он полагал, что Гейлу Хоторну скорее всего и дела нет до покорения девчонок таким вот образом, как собирался сделать Рай (да и никому, кроме него, вообще), и он просто хотел развлечься. Сам Пит точно не собирался производить впечатление на девчонок.

Ну, может быть, кроме одной.

Она стояла рядом в небольшой толпе на старте, ни с кем не разговаривая, лишь сжимая и разжимая пальцы и кусая губу. Он заметил, что у нее на руках — странные мозоли, и опустил взгляд на ожоги, что покрывали его собственные руки. Они почти совпадали.

Он набрал в легкие побольше воздуха, чтобы затем сказать «привет», но тут учитель подул в свисток и велел всем приготовиться. Когда они вставали в линию, одна из косичек Китнисс упала ему на плечо. Он заметил, какая она длинная.

И мысль о том, что она его коснулась, заставила его испытать неведомое прежде сердцебиение.

Такое, что свисток учителя застал его врасплох. И он сорвался со старта лишь пару секунд спустя, когда все остальные уже вовсю бежали. Хоть он и не ожидал, что придет самым последним, но принялся отшучиваться, когда наконец-то добежал. Его друзья сочли это уморительным, и принялись дразнить его, а он лишь пожимал плечами.

Но раз она пришла к финишу первой, он и вовсе не возражал.

Проталкиваясь между другими детьми, он собирал в кулак всю свою храбрость. Он собирался наконец-то это сделать, раз уж знал теперь наверняка, что должен ей сказать. Она стояла в окружении еще нескольких ребят и учителей и застенчиво улыбалась, не зная, как справиться со всем этим вниманием к себе. У нее была щербатая улыбка — два передних зуба выросли еще не до конца. Ему оставалось до нее десять шагов. Десять… Восемь…

— Пит! — нервно позвал Рай.

Он остановился и повернулся. Его брат выглядел смущенным, но в руке у него была голубая ленточка. Чуть позади него стоял их старший брат, Уилл, и нервно топтался на месте.

— Все, хватит. Нам пора идти. Иначе мать… — он замолчал. Заканчивать фразу не было необходимости. Все они знали, что может устроить их мать.

Слова «Поздравляю, Китнисс!» потом жгли ему горло всю ночь.

Он собирался с ней заговорить. С девочкой, что мучилась от голода.

Мать была в этот день в особенно скверном настроении. Дожди всегда делали ее более вспыльчивой, а если паршивой погоде за окном конца и края было не видно, тут уж спасайся, кто может. Эта зима побила по ним все рекорды. Да еще взрыв на шахте остановил на время производства, так что людям пришлось отказываться от покупок — даже хлеба. Все были напуганы. Даже торговцы стали трястись над каждой монетой.

Нужно ли говорить, что мать была в скверном настроении всю зиму.

Он весь день старался упредить ее гнев, сделать все идеально еще до того, как она заметит, что что-то нужно сделать. После почти двенадцати лет практики, он был прекрасно осведомлен, что может сорвать ее с катушек. К концу дня уже не оставалось ничего, что могло бы ее разозлить. Пол был выметен, свиньи накормлены, последняя партия хлеба доходила в печи. Скоро они закроют булочную, и мать усядется на свой шесток у телевизора, а они с папой и братьями смогут собраться на кухне, чтоб поиграть в карты.

Так что, когда она как ураган вылетела через заднюю дверь, он испугался самого ужасного. Неужели он не запер загон для свиней? Или оставил открытым мусорный ящик?

Но это был просто еще один изголодавшийся ребенок из Шлака. Они порой приходили, чтобы покопаться в отходах. И он всегда старался класть объедки сверху в надежде, что они быстро смогут их найти и так же быстро убраться. Это было самое большее, что он мог сделать для них, если мать была рядом. Однажды в булочной упала стойка, печенья раскатились по всему полу и по большей части поломались. Мать так взъярилась, что потребовала выбросить все свиньям, вместо того, чтобы оставить им самим на десерт, как мягко предложил его отец. Но Пит положил их на самом верху горы отходов, когда она не видела.

Высунувшись вслед за ней под дождь, он вдруг осознал, кто же тот ребенок из Шлака, на кого она сейчас орет.

Трясущимися руками он вытянул из печи противень с хлебом, схватил оттуда два батона и бросил их в огонь. Ему мучительно жгло руки, но он вытерпел и держал их ровно до тех пор, пока они достаточно не почернели. Он считал про себя, как всегда делал, когда мать таскала его за волосы или колотила ножкой стула ему по пальцам ног.

Он сделал так еще раз через несколько секунд, когда она огрела его скалкой по лицу.

Но ослепляющая мгновенная боль не имела значения, ведь его план сработал.

Он увидел ее на следующий день, когда стоял в коридоре в окружении друзей. Никто не стал отпускать замечаний по поводу его лица, они их никогда не отпускали, но он не смел на нее даже прямо посмотреть, опасаясь, что они могут уловить связь и засмущать ее. Следя за ней краешком глаза, он заметил, что сегодня ей получше. И по ее походке уже нельзя было сказать, что она вот-вот умрет.

Однако после обеда на школьном дворе он уже не мог отвести от нее глаз. Хотя, если он и раньше-то не знал, что ей сказать, то теперь совсем уж растерялся. Должен ли он спросить у нее, все ли с ней в порядке? Принести ли ей еще еды? Он не мог ничего точно сформулировать, но просто промолчать тоже казалось ему невероятной трусостью.

И вдруг поняв, что она тоже смотрит, и что засекла его пристальный взгляд, он сразу же отвел глаза, он был сразу и поражен, и унижен. Он обязан что-то ей сказать. Ему нужно что-то сказать. Но все слова его покинули, также как и все его мужество. Когда он, наконец, набрался смелости вновь взглянуть на нее, она наклонилась, чтобы сорвать одуванчик. Стиснув кулаки, он смотрел на свои ботинки.

«Привет» — скажу я. Он пялился лишь на свои шнурки. Одно коротенькое слово. Совсем не трудно.

Но, когда он поднял глаза, ее уже не было.

Он собирался с ней заговорить. С девочкой, которую не знал.

Питу приходилось бывать за шлаковыми отвалами с девчонками раз или два, но, если слухи не врали, Гейл Хоторн там чуть ли не дневал и ночевал и переводил туда кучу девчонок. Он в самом деле был не по годам развит, высок, совсем как взрослый мужчина, и стоило ему зайти в помещение, у девочек перехватывало дыхание. Она называли его красавчиком, грезили о его стальных глазах и этих кудрях. Они шушукались о нем годами.

И вот теперь он ходит домой с Китнисс.

Пит старался об этом не думать. Ведь он никогда и словом не перемолвился с этой девушкой. Они с ней толком не были знакомы. Хотя он кое-что узнал о ней наверняка: она была невероятно сильной, самоотверженно заботилась о своей семье и демонстрировала подлинную смелость. Было ясно и то, что она искренне любит сестру. Она была очень хорошенькой, хотя ни капли не пыталась этого подчеркнуть, и это замечал не он один. Вот, собственно, и все, что было ему известно.

Но это было и неважно, ведь что-то все равно грызло его изнутри, не давало его душе покоя, как бы сильно он ни старался не думать о ней. Тихий внутренний голосок, который никак не желал заткнуться, что бы он ни делал, и кого бы еще ни целовал.

К сожалению, этот неотвязный голос был не в силах ответить на вопросы: какой у нее любимый цвет, какое любимое блюдо — или назвать еще миллион интересующих Пита деталей, которые делали ее настоящей. Он мог лишь строить догадки на основе своих наблюдений, но это было совсем не то, и казалось навязчивым и несправедливым. И чем старше он становился, тем упорнее старался найти себе другие дела, чтобы занять свое время, и другие девичьи руки, за которые можно подержаться. Он полагал, что, если и в свои пятнадцать не набрался храбрости, чтобы с ней заговорить, то может, по крайней мере, наполнить свою жизнь чем-то другим. Китнисс, казалось, теперь с Гейлом Хоторном, возможно, уже навсегда. Просто именно так все сложилось. Питу предстояло лишь смириться с этим, и он упорно, уже несколько месяцев, пытался это сделать. Может быть, если это ему удастся, он станет настолько расслабленным, что с будет в состоянии с ней заговорить. Может быть, они могли бы стать друзьями.

Но, несмотря на эти его решения, дело дошло до того, что возле школьного шкафчика его схватил за локоть и злобно задышал ему в лицо Гейл Хоторн.

— Она вовсе не из этих девушек, Мелларк, — прорычал этот парень из Шлака, глядя на него самым грозным из всех грозных взглядов, и правда, кроме шуток, производя довольно угрожающее впечатление.

Пит подался назад, лишь чтобы освободиться, и сделать это в данной ситуации было действительно непросто. Он с такой силой вырвался из захвата Гейла, что тот сам едва не грохнулся.

— Понятия не имею, о чем ты говоришь, — ответил он, пока его противник пытался обрести равновесие. Когда же тот снова смог твердо встать на ноги, он увидел в глазах Гейла удивление, как будто тот не ожидал от паренька из города, что тот способен ему противостоять.

— Знаю я ваши повадки, — пробормотал он мрачно, — Вижу твоего брата каждую неделю с новой девчонкой. Думаете, можете просто получить удовольствие и потом отвалить, потому что «она же из Шлака». Китнисс вовсе не такая. Держись от нее на хрен подальше.

Ох.

Он не мог на самом деле винить Гейла. У Рая уже начала складываться определённая репутация. И она не была целиком незаслуженной, хотя и основывалась на полнейшем непонимании переменчивой натуры его брата, да и к ней прикладывалось то, как парни из города традиционно относились к женской половине Шлака. Но, тем не менее, обвинение его задело.

— И вовсе я не такой, — улыбнулся он обезоруживающе, борясь с желанием воспользоваться своей превосходящей силой и повалить старшего парня на землю, — Китнисс ведь… То есть, мы с ней даже никогда не разговаривали.

— Но ты все время на нее пялишься. Не думай, будто я не замечал.

Пит покраснел, и вовсе не специально.

— Ну, она… я… ее уважаю… Я хочу сказать, а ты разве нет? Ты ее гораздо лучше знаешь, чем я. Вы охотитесь вместе. И все в Дистрикте знают, что только она и держит свою семью на плаву. Это ведь достойно восхищения.

Вот уж чего Гейл явно не ожидал услышать. Он даже подозрительно прищурил глаза, как будто ушам своим не мог поверить.

— Ну, и к тому же, — Пит пожал плечами. — она ведь хорошенькая. Я бы с такой девушкой с радостью познакомился поближе. Но, очевидно, у нее есть ты, так что…

Гейл издал нечто похожее на фырканье, и в сердце Пита затеплился крошечный огонек надежды. Но он тут же был жестоко растоптан.

— Она мой партнер на охоте. Она может положиться на меня, я — на нее. Я не желаю, чтобы ее домогались тупые малолетки, которые понятия не имеют, с чем ей пришлось в жизни столкнуться, — начал Гейл сердито. — Но… ты, по крайней мере, честный. Так что… извини.

Последнее слово целую вечность не решалось сорваться у Гейла с губ, как будто бы он вовсе не привык его произносить и оно его раздражало.

Пит, который с легкостью мог ему еще с три короба наплести, просто пожал плечами. Теперь они могли просто забыть, что этот разговор вообще имел место.

Когда же Китнисс, а вовсе не Гейл, показалась на следующее утро у задней двери пекарни, он оттуда немедленно слинял.

Это казалось самым приемлемым поступком.

Он собирался с ней заговорить. С девочкой в голубом платье.

— Останется пережить только две Жатвы после сегодняшней, — сказал ему отец, меся тесто для утренней закладки хлеба. — Еще две, и мы сможем подумать о том, как ты вскорости заменишь здесь своего старика.

Пит улыбнулся, хотя ему стеснило сердце. Сегодня больше, чем во все прошлые годы, он испытывал страх. Но вместе с этим страхом пришла и своего рода определённость. Жизнь может оказаться совсем короткой. Он сам или любой из тех ребят, кого он знает, может запросто пойти на смерть по мановению ручки Эффи Бряк. И то, что его папа говорит о своих планах уйти на покой, никак не облегчает ситуацию.

К Дому Правосудия они шли все вместе: он, отец и двое братьев. Как и во все прошлые годы, его мать специально задержалась под предлогом, что надо все закрыть. Она вовсе не спешила на площадь. Не хотела стоять с ними, пока не придет время встать в очередь.

И это было, возможно, к лучшему.

Когда они приблизились к толпе, он заметил Китнисс, стоящую вместе с сестрой. На ней было красивое голубое платье, которое вряд ли кто-то из обитательниц Шлака мог бы себе позволить. Должно быть, оно досталось ей от матери. Он бросил быстрый взгляд на отца, задаваясь вопросом: видел ли тот ее мать в этом самом платье, когда был в нее влюблен.

Как можно жить с такого рода сожалениями? Держаться унылой рутины, лишь отдаленно напоминающей то, чем могла бы стать его жизнь, лишь от того, что этого от него ожидают. Ожидают, что он остепенится, женится, заведет детей, чтобы унаследовать пекарню. Жить, надеясь, что Жатва их минует лишь потому, что в Шлаке царит нищета и тамошние дети скорее попадут под нож.

Невыносимо бороться за такое вот унылое и бесцветное существование. Ведь не только двое детей, которых сегодня выберут на Жатве, лишь пешки в большой Игре, но и все остальные, все, без исключения, кто живет, продолжает род и работает из последних сил по указке Капитолия. Все они пешки в игре, в которой ни у кого из них нет права принимать решения.

Ему же нужны краски жизни. И сама жизнь. Он должен попытаться, и научиться сам контролировать то, как он живет, а если не получится, то хотя бы то, как будет идти к смерти.

Что бы ни случилось, сегодня я заговорю с Китнисс Эвердин, поклялся он себе.

*Рай (англ Rye — рожь) — Как написала в Твиттере сама Сьюзан Коллинз, именно так Пит и Китнисс впоследствии назвали сына. К слову, согласно посту автора, дочь они назвали Виллоу (англ. Willow — ива).