С любовью, Лили (джен)

30 января 1996 года Сириус Блэк проснулся в своей спальне на площади Гриммо, 12 со смутным чувством, будто сегодня должно случиться нечто важное. Он долго лежал в кровати, глядя в потолок, и пытался понять, откуда возникло это ощущение. Память подсказывала: тогда, в прошлой жизни, он начинал готовиться к этому событию за многие, многие недели вперед. Взгляд скользнул с потолка на стену, где висела фотография, особо выделявшаяся на фоне других. Четверо мальчишек, стоящих плечом к плечу и смеющихся в камеру. Внезапно его озарило.

— День рождения, — вслух произнес Сириус.

Конечно, сегодня день рождения Лили — главный праздник в его жизни, пока она еще была рядом. Главный потому, что он был таким для Джеймса, а Сириус, разумеется, всегда помогал к нему готовиться. На хмуром лице постепенно появилась ностальгическая улыбка. Паршивое настроение, с которым он обычно просыпался, стало как будто чуточку лучше.

Сириус закрыл глаза, пытаясь восстановить в памяти её голос и улыбку, звонкий смех и добрый взгляд, но с каждым годом это становилось всё труднее. Образ делался размытым, несмотря на все усилия удержать его в голове. Улыбка начала меркнуть, но тут Сириус вспомнил ещё кое-что: он же нашел несколько её писем! Они остались в доме дядюшки Альфарда — ждали его все эти долгие годы, потому что с момента заточения в Азкабан никто больше не посещал это жилище. С тех пор, как он нашел их, перечитывал несколько раз. Они помогали уберечь то, о чем не хотелось забывать. Грели, когда становилось совсем невыносимо.

Вот она — небольшая пачка в шкафу. Взяв её в руки, Сириус как будто почувствовал исходящее от них тепло. Сев на кровать, он открыл первое попавшееся.

«Дорогой Бродяга!

Как жаль, что ты не сможешь навестить нас в ближайшее время. Конечно, я понимаю, это не твоя вина, но все же очень грустно.

Джеймс по-прежнему ходит расстроенным — мы с Гарри пытаемся его приободрить, но даже метла, которую ты подарил, больше не вызывает у него восторга. Разумеется, он притворяется, что это не так, но ты же знаешь, меня трудно провести.

По правде говоря, тоскливое настроение Джеймса понемногу передается и мне. Я боюсь, что Гарри это замечает, хотя он и совсем еще малыш. Мы стараемся не говорить при нем о всяких мрачных делах, но иногда это просто неизбежно. Порой мне даже кажется, что наш дом окружили дементоры, но все это, очевидно, из-за того, что мы слишком долго не видели своих друзей. Не подумай, что я жалуюсь — ради безопасности Гарри мы готовы терпеть и не такое, просто нам правда очень вас всех не хватает.

Наверное, тебе трудно представить, но я окончательно пристрастилась к написанию писем. Мы с Алисой стараемся общаться почти каждый день, хотя Дамблдор не одобряет постоянно летающих туда-сюда сов, а Джеймс то и дело надо мной хихикает. Он думает, что на самом деле я пишу мемуары. В действительности же нам с Алисой просто очень нравится говорить о Гарри и Невилле, и тут уж ничего не поделаешь. Жду не дождусь, когда мы сможем их познакомить.

Я чувствую, мне надо закругляться. Кажется, в соседней комнате просыпается малыш. Если увидишь Ремуса — пожалуйста, передай ему привет и мой поцелуй. Скажи, что если после скорого полнолуния он будет чувствовать себя одиноким, он всегда может найти приют у нас.

В ожидании скорой встречи,

с любовью, Лили».

Он как будто снова услышал её голос. Воспоминания закружились в голове, одно ярче другого. Точно, ведь это он подарил Гарри его первую метлу — как можно было об этом забыть? Такой был тёплый, солнечный день — они собрались тогда все вместе, впервые за долгое время, поздравить малыша… И все там были — Джеймс, Ремус, Питер… Питер. Предатель.

Сириус тряхнул головой, отгоняя мрачные мысли, и открыл следующее письмо.

«Дорогой Бродяга!

Я так и знала, что ты присоединишься к шутке Джеймса насчет мемуаров. Если вы будете продолжать в том же духе, я возьму и действительно их напишу вам назло, а потом заставлю читать. Поверь, описывая школьные годы, я не буду сдерживаться в выражениях.

На днях к нам снова забегала старушка Батильда. В последнее время ее было не видно — она немного хворала, и я чувствовала угрызения совести, что не могла ее навестить. Она, конечно, отмахнулась и заявила, что все в порядке, как всегда пытаясь незаметно всучить Гарри шоколадную конфету, но я была начеку: такие лакомства ему еще не подходят.

Хотя, наверное, это мелочи по сравнению с тем, что недавно учудил Джеймс. Он оставил свою палочку на коврике, где играет Гарри, и малыш, конечно, тут же ее схватил. Я была на кухне, поэтому дальнейшее знаю только со слов Джима и подозреваю, что он мог приврать. Он уверяет, что Гарри начал махать палочкой и превратил своего маленького мягкого пони в оленя. Когда я вошла в комнату, там действительно был олень, но я все-таки думаю, что он появился благодаря Джеймсу, хотя тот и настаивает на своем. На всякий случай я его отругала — не стоит бросать палочку где попало, когда в доме маленький ребенок.

Тем не менее мне кажется, его настроение стало чуточку лучше. Все-таки Гарри здорово нас развлекает. Как будто чувствует, что нам это необходимо. Когда он ловит своими крошечными ручками разноцветные пузырьки, которые пускает Джеймс, мы оба умираем от смеха. Уверена, если бы ты увидел, то тоже бы посмеялся. Теперь я понимаю, что ты был прав, уверяя меня перед свадьбой, когда я вот-вот хотела все отменить, что Джим станет отличным мужем и отцом.

Наверное, ты уже устал это слышать, но мы очень скучаем по тебе и по-прежнему ждем встречи.

С любовью, Лили».

Да. Она всегда так заканчивала свои письма — «С любовью, Лили». Хотя, казалось, в самом начале их отношений с Джеймсом ни о какой любви между ними и речи быть не могло. Он считал её скучной зубрилкой, она его — высокомерным задирой.

Сириус немного потеребил пачку и наугад вытащил еще одно письмо.

«Дорогой Бродяга!

Я знаю, Джеймс рассказал тебе всё, поэтому начну без обиняков.

Мне страшно. Мне очень страшно.

Сегодня ночью я проснулась после кошмара и увидела, что вся подушка мокрая от слез. Я хотела быстро что-нибудь предпринять, чтобы Джеймс не увидел, но он не спал. Он плохо спит с тех пор, как… как случился тот разговор. Дамблдор, конечно, против, чтобы мы распространялись об этом, даже вскользь, даже в письмах, но от тебя у нас нет секретов. Я знаю, ты переживаешь не меньше нас.

Никогда даже представить не могла, что нас ждет нечто подобное, и не понимаю, как теперь вести себя. Я хочу быть сильной, веселой и приветливой, но мне так тяжело улыбаться, Бродяга, если бы ты знал!

Джеймс тоже старается. Днем мы оба притворяемся, будто ничего не произошло и все идет как раньше, но ночью все обманы раскрываются. Пока у нас не было сил сесть и спокойно поговорить об этом. Мне кажется, что я попала в ловушку, и чем больше стараюсь выбраться, тем сильнее в ней увязаю. Я так боюсь, что весь наш мир рухнет до того, как мы успеем что-то предпринять!

Эти упаднические настроения совсем не свойственны для нашей маленькой семьи, ты знаешь. И если ты сможешь навестить нас перед тем, как все случится, мы будем очень рады. Твои визиты всегда действуют на меня ободряюще. Не понимаю, как и в какой момент это случилось, но факт остается фактом!

Пожалуйста, дай знать, что у тебя все хорошо.

С любовью, Лили».

Сириус почувствовал, как защипало в уголках глаз. Он хорошо помнил то время. Так, словно это было вчера. Но еще лучше помнил то, что случилось потом. Его собственную ошибку — предложение сделать Хранителем Питера.

Он вытащил еще одно письмо.

«Дорогой Бродяга!

Не знаю, успел ли тебе рассказать Джеймс, но у нас просто великолепное событие: сегодня Гарри впервые встал сам! Да, держась за ногу Джеймса, но встал! Ты бы только видел лицо своего друга: он раздулся от гордости, как в лучшие годы учебы в Хогвартсе, и весь день ходил с таким важным видом, будто лично добился того, что малыш встал на ноги раньше обычного срока. Клянусь, он уже представляет, как будет играть с Гарри в квиддич в нашем садике.

Твое последнее письмо очень подняло нам настроение. Я надеюсь, что ваши дежурства с Марлин станут более частыми — как видно, вы отличная команда! С такой у Пожирателей смерти нет никаких шансов. Впрочем, зная твою страсть к преувеличению собственных успехов, не удивлюсь, если больше половины твоего рассказа — чистой воды вымысел.

Вчера к нам планировал зайти Ремус, но в последний момент передумал. Не знаю, что за дела у него возникли, но Джеймса это расстроило. Мы уже давно с ним не виделись и очень хотели бы это исправить. Зато забежал Хвостик — он был намного оживленнее, чем обычно, и мне понравилось видеть его в таком настроении.

Мне бы еще много хотелось написать тебе, но, кажется, пора заканчивать. Я слышу, как хлопнула входная дверь — очевидно, Джеймс вернулся с небольшой прогулки в своей мантии. Заходи к нам в гости, как только выдастся возможность — я уверена, Джиму не терпится показать, каких успехов добился его сын.

С любовью, Лили».

Питер, предатель, был оживлен. Ремус, напротив, опять уклонился от встречи.

«Почему такие ничтожные вещи тогда казались мне настолько важными? — спросил себя Сириус в которой раз. — Почему я решил, что это знаки?»

Он снова провел большим пальцем по корешкам писем.

«Дорогой Бродяга!

Прости, что так долго тебе не писала — так много суеты вокруг! С тех пор, как Гарри начал ходить, мы только и успеваем ловить его в самых опасных местах. Сегодня, стоило Джиму отвернуться, он уполз к лестнице в подвал и едва не скатился с нее кувырком — я забыла запереть дверь после того, как спускалась туда за запасами тыквенного сока. К счастью, именно в этот момент я вспомнила про дверь и пошла её закрывать, поэтому все обошлось.

Недавно мы с Джеймсом подумали, что слишком давно не устраивали настоящих праздников. Поэтому пишу тебе заблаговременно: пожалуйста, выпроси у Дамблдора выходной 31 октября! Украсим дом и отметим Хэллоуин, как полагается истинным волшебникам. В последнее время у всех нас было так мало поводов для веселья! Поэтому затея кажется мне отличной. И плевать, что скажет Дамблдор! Позовем Хвостика, Ремуса — будет весело, вот увидишь. Мне кажется, можно пригласить даже старушку Батильду — представляешь, сколько интересных историй она может рассказать?

Мне хотелось бы отвлечься от всех грустных мыслей хотя бы на один вечер. Я уверена, ты понимаешь меня. Поэтому не тяни с ответом, просто напиши "Да", и мы устроим в Хэллоуин лучшую мародерскую вечеринку в твоей жизни.

С любовью, Лили».

Сириус буквально чувствовал, как холодеет все внутри. Следующее письмо. Последнее, что она прислала ему.

«Дорогой Бродяга!

Мне тяжело дается это письмо. Ты прав, конечно же, ты прав, как и Джеймс, как и Дамблдор. Глупо было делать вид, что вы можете все вместе вот так просто прийти к нам. Сначала я очень сильно расстроилась, а потом решила: празднику все равно быть! Отпразднуем Хэллоуин по-домашнему. Испеку печенье — непременно тыквенное, наделаю страшных мордочек и, может быть, сошью маленький костюм для Гарри. Представь, каким он будет милым в образе вампира или Грима! Непременно пришлю тебе снимок. А в ответ желаю получить намного более подробное письмо, чем ты прислал мне в последний раз. Честное слово, мне показалось, что это просто отписка! А чтобы ты понял, каково мне было, на этой короткой ноте я тоже закончу.

Так что подумай над своим поведением и напиши мне очень толстое письмо. Я буду ждать!

С любовью, Лили».

Еще несколько мгновений Сириус держал в руке пергамент, захваченный тяжелой волной воспоминаний. Он не успел ответить ей тогда. А потом все так закрутилось… И вот уже её и Джеймса нет, а он сидит в Азкабане за убийства, которых не совершал.

Он торопливо смахнул выступившие на глазах слезы, хотя никто не мог их видеть, и встал, чтобы переместиться за письменный стол. Достал пергамент, нашел чернила, обмакнул перо и на минуту замер, раздумывая. Затем начал писать, почти не останавливаясь.

«Дорогая Лили!

Прости, что мне понадобилось столько лет, чтобы ответить тебе. Думаю, ты знаешь, почему так вышло, и не злишься.

Поздравляю тебя с днем рождения. Если бы ты была рядом, я подколол бы тебя насчет приближающейся старости. Но там, наверное, ты все еще выглядишь на восемнадцать, как и в день своей гибели 31 октября 1981 года. Я навсегда запомнил эту дату и больше ни разу не отмечал Хэллоуин.

Если бы ты спросила, как у меня дела, я сказал бы: паршиво. Я снова в доме, который ненавижу всей душой, и не могу его оставить. Теперь понимаю, как чувствовали себя ты и Джеймс во время своего заточения, но вы хотя бы были вместе. Помню, как Сохи писал мне: в эти дни он полюбил тебя еще сильнее. А я, признаюсь честно, даже завидовал. Да-да, теперь я могу в этом признаться. Мне было очень одиноко и тогда, и потом.

Если бы ты спросила, был ли я счастлив хоть раз за все это время, то я бы без раздумий ответил: был. Каждый раз, когда рядом Гарри, я чувствую тебя и Джеймса. Он похож на вас сильнее, чем можно представить. И хотя внешне он полная копия Джима, сердце у него твое, Лили. Золотое сердце. Ты бы точно им гордилась. Джим, конечно, тоже.

Мне очень сильно вас не хватает. В Азкабане я много думал о той самой ночи и винил себя в том, что произошло. До сих пор, когда закрываю глаза, вижу мертвого Джеймса на пороге вашего дома и тебя, раскинувшую руки, прежде чем умереть. Так не должно было быть. Почему это не ошибка? Лучше бы я умер вместо вас — тогда у Гарри была бы настоящая семья, и все пошло совсем по-другому. Не утешай меня — я имел достаточно времени подумать и никогда себя не прощу.

Я скажу тебе честно: я не знаю, зачем сейчас живу. Я думал, что смерть Хвоста меня освободит, но все пошло не по плану. И что теперь? Помогать Ордену Феникса я не могу. Часто видеться с Гарри — тоже. Я стал абсолютно бесполезной фигурой в этой новой войне. Думаю, что в ближайшее время ничего не изменится. Мне бы очень хотелось совершить какую-нибудь глупость, но я знаю, что не могу разочаровать Гарри.

Я надеюсь, Лили, что вам с Джеймсом там хорошо. Надеюсь, что вы не грустите о Гарри и обо мне. Уж обо мне точно не стоит — я сам виноват в своей судьбе.

Когда в Азкабане мне становилось совсем невыносимо, я представлял, что сова принесла мне твое письмо. Почти каждая строчка всегда заставляла меня улыбаться. У Джима никогда не получалось писать так, как у тебя.

Если это послание все-таки дойдет до тебя — не грусти. Я в порядке, просто немного расклеился.

Я очень скучаю и невероятно жду встречи.

С любовью, Сириус».

Он не стал перечитывать написанное. Оставил письмо на столе, а сам пошел за волшебной палочкой. Зажег на кончике небольшой огонь, задумчиво посмотрел на него и поднес к пергаменту.

— Лили Поттер в собственные руки, — с кривой улыбкой сказал Сириус и поджег его.

Посмотрел, как письмо исчезает строчка за строчкой, и тихо добавил:

— Прости, что с такой задержкой, Зубрилка.