Холодное лазурное небо (джен)

— Мама, мамочка, — задорно окликнула маленькая девочка, протягивая руки сквозь заржавелые прутья тюремной камеры. — Какое оно, небо?

— Далёкое, что не достать рукой. Недостижимое, моя милая Эрза.

* * *

Народ издавна желал одного — верить. Искать идол, перед которым можно бы было преклонить колени и на пару минут сбежать от назойливой рутины. Замирая в немом восхищении, наблюдать за святым отцом, увенчанным золотом. Читать молитвы и мечтать, что от этого сочетания слов благодать снизойдёт свыше.

Так уж повелось: Фиор верит церкви. Коротая дни в нищете и убогости, люди с давних времён отождествляли её с пристанищем Бога, отдавая за кусок хлеба в воскресенье и призрачную близость к небесам собственные души и тела. Покрыв слепые глаза тёмной вуалью, они искали благоденствия. И кто бы знал, что «райские сады» распустились под землёй. Гораздо ближе к аду.

* * *

Эрза осторожно ступала по помпезному подземному коридору. Низкий, испещрённый позолотой потолок давил на виски, изредка напоминая о давнишних, поблекших воспоминаниях тупой болью. Казалось, каждый шаг даётся всё сложнее, будто на девичьи плечи, сокрытые в изодранных лохмотьях, кто-то взвалил незримый небосвод.

И всё до омерзения привычно: позади тюремная камера, пропитанная гнилью, вокруг бесконечные белоснежные стены, а впереди, ступить лишь шаг, покажется арена, где «святые» вновь будут смотреть смертельное представление. Для них это лишь игра, где между двумя соперниками победителем оказывался тот, кто умер первым.

Арена пахла смертью. Паря над трибунами в причудливом танце, лукавые ангелы играли похоронный марш, а пол навечно был окрашен багровым омбре. Давно стёрлась граница между «жить» и «выжить». Только суровый конвой, сражение и, как не смешно, родная клетка. И так день за днём, словно этот незамысловатый маршрут стал аксиомой бытия.

Вот только сегодня единственная крохотная деталь разрушала обыденный ход событий: Эрза не плакала. Закусив от наслаждения губу, кружась и сумасбродно извиваясь, она танцевала. Взяв в руки меч, немного неуверенно, но не менее яростно, как много лет назад, когда её впервые выбросили на арену, сражаться за собственную жизнь. Скарлет выстукивала замысловатую мелодию, с каждым разом все сильнее ударяя босыми израненными ногами по начищенному до блеска мрамору.

Со звоном отскакивали от пола железные шлемы стражников-палачей. Ей нравился этот звук. Чистый, игривый, звонкий, и такой отчего-то желанный, словно с каждой нотой с рук спадали её собственные оковы. Совсем не то, что грохот падающих тел!

Перешагнув через бездыханного стражника, Эрза поморщилась. Всё же головы слетали с плеч гораздо занимательнее! Скарлет больше не чувствовала боли, равно как и жгучего холода плит. Ступней касалось лишь тепло щедро окрасившей мрамор крови. Ароматной и пьяняще долгожданной. Чужой крови.

— Прости, святой отец, — едва слышно, смешав неприкрытую злобу с язвительной усмешкой, проговорила Эрза. — Я согрешила.

Она ненавидела этих волков в овечьих шкурах. Ведь с их клыков с каждым триумфом Титании на арене капало всё больше яда горькой похвалы. Ей бы, как чистый воздух, судорожно хватать ртом минутное самодовольство. Вот только тело так саднило и жгло, словно эту дрянь запустили по венам. И что раздирало изнутри ещё больше — каждый блик чёртового золота или поросший мхом камень камеры напоминал: здесь ты и сам себе не нужен. Умрёшь, и не узнают. Некому узнавать. Вот так и верь в Божью справедливость! На чертях рясы, а сам ты из зависти и гнева ещё больший чёрт.

Воскликнуть бы: «Ересь!», и снова яростно защищать душевную мерзость под белоснежной оболочкой… Но Эрза не отрицала собственную человеческую суть, прогнившую похлеще этого подземелья. Не ей быть в мире мучеником или героем. Вряд ли нашёлся бы человек, которому не известна простая параллель: мечты и способы их осуществления. Это нехитрое сочетание издавна управляло людьми, словно искусный кукловод, протягивало свои иллюзорные нити и тонкими стежками прошивало душу. В Скарлет точно так же горела мечта. Пылала ярко и алыми языками этого пламени вздымалась всё выше к небу, которого Эрза никогда не видела.

Оно для неё всегда было «недостижимым», словно какой-то злой волшебник из маминых рассказанных тайком сказок запер путь к нему на ключ и покрыл страшным заклинанием. И только её меч — верный друг и товарищ, — мог разрезать колдовскую пелену.

Эта наивная мечта с детских лет освещала ей скромный уголок в извечно хмуром театре жестоких будней. Скарлет не плакала, когда на сцене появлялись насмешки, смерть и боль. Она лишь укрывала одинокий огонёк мечты подальше в своей душе, так глубоко, чтоб никто о нём и не узнал, ведь однажды он превратиться в пламя и изничтожит дотла каждую страницу ненавистного сценария жизни.

Чудовища, возведённые с ранги святых. Она непременно отомстит.

Но не им.

Она отомстит всем тем, кто сгнил заживо, покинув надежду. Расшибётся в лепёшку, но докажет хотя бы самой себе, что рабская философия — удел тех, кто и жизни-то недостоин. Так мало нужно: разорвать порочный круг привычных будней и добраться до лестницы в конце главного коридора. Всего с десяток шагов прямо, а потом только наверх! Быстро-быстро, расправляя собственные крылья, мчаться, отбросив желание едва ли не насильно увести за собой товарищей.

Бесчеловечность требует невероятной силы. Тогда кому, как не Титании под силу бежать, закрыв глаза на тех, кто остался за ржавыми прутьями камер… Вмиг, смахнув с ресниц скупую едва заметную слезу, она сорвалась с места.

Спустя мгновение перед Эрзой показалась огромная винтовая лестница. Металлические вставки на перилах давно заржавели, однако ещё виднелись щедро рассыпанные резные завитки. Скарлет удивилась: подобное довольно выделялось на фоне общей роскоши, своего рода гадкий утёнок. Хотя, незачем волноваться, вскоре она самолично окрасит каждый миллиметр лестницы в благородный алый. Сильнее сжав в ладони меч, Эрза ускорила бег.

Шаг.

В её карих глазах плясали искры. Словно кора многолетнего дуба вот-вот всполохнёт неистовым пламенем и выжжет весь лес под чистую.

Шаг.

Взор слишком задурманен яростью, чтоб различать что-то помимо опасных телодвижений врагов. Скарлет могла сражаться не только используя меч. Жаль, стражник, зажавший её руку, этого не знал. Секунда, и, судя по жуткому, пробирающему до дрожи хрусту, она сломала чьи-то шеи. Ей не жаль охрану. С высоты же головы падают ещё звонче! Им не задеть её, ведь годы попыток выжить выковали из слабой девчушки истинную Титанию.

Шаг!

Сильным толчком Эрза распахнула массивную деревянную дверь.

Она и не знала, то ли на душе так стало тепло, то ли её кожу ласкает то, что люди зовут солнцем. И что-то невероятно мягкое бескрайним ковром расстелилось под ногами. Зелёное. Живое. По нему только бежать вперёд, не останавливаясь, покинуть это чудовищное место и начать жить где-то вдалеке ото всех. Набраться бы сил из земли и прорости на краю света диковинным цветком с алыми лепестками!

Эрза на мгновение прикоснулась рукой к траве, и будто душа выпорхнула из клетки. Скарлет сладко потянулась, раскинув руки, словно хотела забрать себе весь воздух и до края наполнить лёгкие. Однако, не успела она сделать и шага, как внезапно раздался оглушающий выстрел. В нескольких метрах от Титании стояла небольшая пушка, дуло которой было опоясано дымом. Мир замер.

Там, где у Скарлет была душа, осталась лишь сквозная рана, рваная, будто кто-то прошёлся по краю кровавой бахромой. И не осталось больше ничего, чем бы эту пустоту заполнить. Ненависть для нее слишком мала. Эдакий крохотный колючий шарик, вот только он пролетит сквозь и исчезнет вдали. А дыра так и не затянется.

Эрза помнила, как падала наземь. Словно кто-то замедлил всё вокруг и ждал момента, когда последняя мысль пронесётся в её голове. Скарлет усилием протянула руку к небу, и почему-то вспомнилось, как точно также она тянулась к матери. И снова тепло лёгким бризом прошлось по телу.

Руки у Эрзы шершавые, сотнями рубцов покрытые. А душа еще хуже. Словно кто-то белой некачественной нитью прошелся по шрамам. Вроде еще не рассыпалось, а заметно. Тронь — еще пару швов наложит и, улыбнувшись, прикроет иллюзорной шифоновой шалью. Снова видно. Правда, Титанию это мало заботило. Не пристало ей прятать шило в мешке.

Эрза жила мечтами. Ими же заполняла свою выжженную душу. Могла бы говорить — поблагодарила бы каждое желание, ставшее импульсом двигаться вперёд, если бы только сумела — рассказала бы товарищам о мечте, свет которой не погасила ни одна жизненная буря.

Глупости ей мама говорила! Небо совсем не далёкое, до него рукой подать. Хочешь, собери в охапку белоснежные пушистые облака, хочешь, зачерпни небесной лазури полный куш! Вот только оно жестокое, забирает остатки сил, являя миру какой-то невероятный магнетизм, притягивает к себе, чтобы заточить в призрачные ледяные объятия.

По изумрудному травяному покрову постепенно распускались алые цветы, которые с каждой секундой то загорались, окрашивая всё вокруг ярко-красным, то затухали, дальше и дальше плетясь багровой волной. На губах Скарлет остывала слабая улыбка, а ветер свистал в мажоре, шумно привнося в мысли осознание того, что она всё-таки смогла отомстить, исполнив собственную мечту. Таков жестокий фарс её иллюзорного театра: сценарий изодран в клочья, а на сцене остались лишь безымянные могилы актёров. Но Эрза всё-таки счастлива.

Вот, оно перед ней.

Холодное лазурное небо.