Возвращаюсь домой (джен)

Возвращаюсь домой… Прислонившись лбом к запотевшему окну, закрыв глаза, полусонно слушаю стук колёс поезда. Там за стеклом сверкают мириадами снежинок заснеженные поля, на которых нет ни одного следа — лишь бескрайняя белизна. В этом единственный плюс — я могу видеть пейзажи, представлять, как величественные стены старинного замка встречают меня, укутанного в зимнюю мантию и совсем не сожалеющего о том, что из согретого каминами особняка пришлось вернуться в сырые подземелья, в продуваемый насквозь замок. Он — мой дом, потому что кроме придурка Поттера здесь нет ничего плохого. Потому что здесь нет иных проблем, кроме ломающейся Пенси, которая, между прочим, сама делает всё, чтобы заставить меня хотеть залезть ей под юбку.

Это настолько мелко! Что действительно важно, так это творящееся в Малфой-меноре. Странно, что оно ещё не коснулось меня. Словно все забыли… Да оно и к лучшему.

Это началось летом. Он вернулся. Это не байка, не сошёл Дамблдор с ума, — по крайней мере в этом случае, — а в министерстве сплошные слепые идиоты. К счастью, разумеется.

Вернувшись ещё летом на каникулы, я готов был взвыть! Мать словно подменили: она быстро сказала, что мне теперь нельзя делать, и едва ли произнесла больше двух фраз за каникулы. Не помню, чтобы она вообще разговаривала… Отец же начал и дома разыгрывать из себя неизвестно кого. Таким я его видел лишь по отношению к грязнокровкам или Уизли, что одно и то же, но не в нашем же доме!

Ох, нет. Теперь это был не наш дом. Теперь Он жил там, теперь всё шло по его правилам. Весь первый этаж с июля был занят Им. Отцовский кабинет, зал, куда периодически набивалась чёртова куча ублюдков в чёрных мантиях и масках, библиотека. Вниз нельзя было спуститься без опасения быть увиденным, поэтому я провёл лето в своей спальне. Читал новые учебники и был дико рад любой возможности хоть ненадолго сбежать из особняка. Мама, казалось, тоже искала эту возможность. Я её понимал.

А отец работал, как ни в чём не бывало. Разве что старался ещё больше.

* * *

Я ненавидел мысль, что придётся уехать на рождество. Раньше казалось, что если остаёшься, значит тебя не ждут, тебе некуда ехать, ты изгой, сирота. Кто угодно, кто не заслуживает уважения просто потому, что тебе негде провести Рождество. Мне было куда ехать, было с кем и где встретить праздник, но я туда не хотел.

Написал матери письмо… и не отправил. Ей хуже. Она была вынуждена находиться там всегда. С этим… и с собирающимися головорезами, его приспешниками. Она его боялась. Даже отец боялся, и именно поэтому Он жил у нас. Иначе никого из нас уже не было бы в живых. Это что-то вроде искупления…

Я поехал в Малфой-менор чисто ради матери. Может, ей бы стало лучше, легче.

Мерлиновы панталоны! Не могло всё стать лучше! Эта зима ясно дала понять: всё изменилось. Навсегда.

* * *

— Ничему не удивляйся и ни с кем не говори, — прошептала мне мама, встретив в Лондоне на вокзале. Она выглядела безупречно, как всегда, и никто бы не мог сказать, что творится сейчас в её доме и на её душе.

Аппарировали. Я был готов ко всему, как мне казалось, но всё равно надеялся, что эти две недели — всего две недели, это ведь не два летних месяца, — пройдут тихо. И в первый день всё действительно прошло гладко. Запершись в спальне, читал историю магии за… О, Мерлин! За второй курс. И на кой-дементор мне это сдалось? Но библиотеки были закрыты — в них обитал Он, и я читал старые учебники и глупые книжки, скопившиеся на полках. Больше делать было нечего в любом случае. Отвлекся лишь, когда запуганный домовик с лёгким хлопком появился в спальне — принёс ужин. А потом снова чтение…

Но это был лишь первый вечер в доме. Затишье перед бурей. Как я мог думать, что всё будет так? Наивно рассчитывал, что меня опять никто не заметит и Рождество пройдёт пусть не уютно, но и не в Его непосредственной компании.

Не в его. Нашёлся кое-кто другой.

Самый дальний и практически непосещаемый коридор. Кое-где в углах висела паутина, в складках тяжёлых гардин пыль, а фитили свечей в люстре и в подсвечниках давно рассыпались — даже огонь не зажечь. Весь свет сюда давало высокое окно, перед которым густо росли деревья. Я даже не помнил, что было в этом коридоре, но мне было и не интересно. Я просто приходил сюда, потому что никто больше этого не делал. Другое крыло особняка заняли те самые беглые пожиратели смерти, о которых писали в газетах, и они были последними, кого я хотел видеть. Эти измождённые и оттого ещё более злые обросшие мужчины с внешностью дикарей, которым нужна лишь выпивка.

Я рассматривал переплетения ветвей за окном. Все они покрыты снегом, и я впервые заметил, насколько зима красива. Кажется, только в бедственных положениях человек действительно ценит, что имеет. Я ценю этот укромный уголок…, а может это лишь скука и тоска?

Прикрыл глаза и прислонился к стеклу лбом. Неделя. Ещё неделя. Всё кончится.

Но как же неосторожно было отвлечься! Как глупо было поверить, что и правда неделя могла пройти без происшествий!

— Так-так…

Хриплый женский голос вытащил меня из было окутавшего спокойствия. Обернулся и увидел Её. Черное платье, черные кудри, чёрные глаза, прищуренные, заинтересованно смотрящие на меня.

Говорят, она была красива. Едва ли не самой красивой женщиной своего времени, а я, растерянно глядя на тётку, боялся даже представить её до тюрьмы, ведь сейчас, пережив четырнадцать лет заключения, холода и дементоров, она была демонически красива. И я чувствовал тёмную магию на расстоянии некоторых метров от Беллатрикс.

Я её не знал. О ней никто никогда не говорил. Но я уже понял, что опаснее её лишь Он.

— Кто это тут у нас? — елейным голосом спросила она, приближаясь.

Мне нельзя ни с кем говорить. С ней тем более.

А она, кажется, меня узнала: её глаза восторженно расширились, хотя восторг ли это?

— Малыш Драко! Хорошо жилось? — я видел, что Беллатрикс едва сдерживает смех, она хотела меня уколоть, но я был не в силах понять, что именно она имела в виду.

Она когда-то была красива. Сейчас она безумна.

- Ты, наверно, меня даже не помнишь, мальчик.

Она была выше меня, но выгнулась змеёй так, что её губы едва касаются моего уха. Я смотрел вперёд, в бесконечный коридор. Спасите меня! Её аура подобно дементорской окутывала с ног до головы, вводя в оцепенение.

Холодные пальцы с длинными ногтями легли мне на щёку и провели линию до шеи. Только потом я заметил, что она прорезала мне кожу. И это были всего лишь ногти!

Её язык коснулся моего уха, и я вздрогнул, как от удара током. В этот момент она резко отстранилась и, безумно смеясь, покачала головой. В её глазах горели нечеловеческие искры, и её явно веселил мой вид. Наверняка я выглядел жалко, и она ушла.

В этот же вечер мама сорвалась на меня за эту сцену, словно я был виноват, что сумасшедшая тётка с явным недостатком мужского внимания решила познакомиться с собственным племянником. Но когда мать в истерике, ей ничего нельзя объяснить. Один вопрос меня мучил: какого Беллатрикс вообще что-то ей рассказала?! Или был ещё какой-то способ узнать?

* * *

Последующие дни я бы провёл вдали от этого чёртового коридора. Я не хотел идти, ноги сами вели. Книги потеряли всякий смысл для меня, теперь он от чего-то был сосредоточен в тёмном пыльном коридоре, где, я был уверен, ждала меня Она.

Мне было сложно называть её даже в уме по имени. Даже «тётя» ей не идёт. Она не тётя. Она демон. Ведьма. Убийца. Кто угодно, но не тётя.

Мы не говорили — говорила она. Что-то несвязное, непонятное и словно бы не мне, а пейзажу за окном. Ей было так же тяжело здесь, как мне, но её угнетали не стены и страх, а что-то большее. Я не понимал, но спрашивать себе дороже — я это чувствовал. Тем более, что в её руке всегда была волшебная палочка.

— Однажды, Драко, и ты примешь метку, — вдруг сказала она. — Это неизбежно, так что не бойся этого.

— Я не боюсь.

Я врал. Отчасти. Я не боялся принять метку, просто не знал, как с этим жить. Именно неизвестность пугала.

Она усмехнулась.

— С тебя сняли обезъяз?

И правда… я впервые сказал Беллатрикс хоть слово.

— Раз не боишься, — продолжила она шепотом, — тебя ждёт большое будущее. От метки нельзя отказаться — только смерть может стать причиной, хотя и она не столь уважительна. Метка - дар, запомни, мальчик. Сражаться на Его стороне — великая честь, ибо это — сторона победителей. Маглолюбцы во главе со стариком скоро поймут, насколько преувеличивают свои способности. И Он будет править миром! ..

Она говорила увлечённо, с верой. А я хотел верить, что, как только её слова станут правдой и Он победит, я перестану жить в этом сером коридоре и слушать что-то про Его величие. Тогда об этом говорить не будут — зачем говорить очевидное? Но противное чувство в глубине желудка подсказывало, что всё может стать хуже, намного.

А она вечно. Вечно. ВЕЧНО говорила о нём. Я переставал слушать сразу, когда она заводила свою шарманку. У нас разные представления о нём, и хотя она старалась вбить мне в голову то, что, по её мнению, не удосужились сделать мои родители, я уже имел своё мнение, и оно заключалось в том, что я не хотел видеть ни этого урода, ни пьяных мужиков, ни её саму в моём доме! Я не смел отрицать власти Того-Кого-Нельзя-Называть и разделял его политические взгляды, но пусть это всё останется далеко за пределами Малфой-менора!

* * *

Она ненормальная, и она выплёскивала это всё на меня. Зачем? Я чувствовал это какой-то подготовкой… И я бы и рад был не слушать, не приходить, но боялся этой тёмной энергии, исходящей от неё. Она тянула, затягивала, парализовала… Как Империо, которое кастуют, не произнося ни слова и оставляют тебя под ним навсегда. Я чувствовал ту же пустоту, которая была до этого, но теперь она мешалась с монотонным звуком голоса Беллатрикс. Иногда я думал, что тоже схожу с ума, как и она. По крайней мере теперь я понимал, почему мама её боялась. В ней, помимо острых ногтей и волшебной палочки, был ещё и подавляющий фанатизм. Он разливался по темноте коридора каждый раз, стоит тётке открыть рот. И каждый раз тогда я говорил себе, что мне ещё рано сходить с ума. Совершенно рано.

С другой стороны, начав прислушиваться, я замечал в её словах кое-что верное. Наверно, доля истины всегда была в её речах, но я не слушал, пока не осознал, что больше волны чёрной магии на меня не действовали — они уже полностью окутали меня, они реяли вокруг и ждали момента, чтобы проникнуть внутрь.

Не будет этого. Я не стану таким, хотя в последнее время всё чаще ловлю себя на мысли, что, действительно, принимать Его в нашем поместье — честь. Все эти страшные люди, живущие в гостевом крыле, и все те, кто приходит на собрания, проводимые внизу, или проскальзывает в бывший отцовский кабинет с докладом, — все они — сильнейшая армия, которая настолько безумна, что сделает всё во имя победы! Они не поскупятся самых отвратительных методов, а убийства давно стали их сущностью. Всё это я вижу на примере Беллатрикс. А те мужчины, трезвеющие только ради собраний, вряд ли много слабее её. Да, разумеется. Будь они слабыми, они бы не выжили и не верили в Него так. Но что делать мне, если я не верю в себя? Все идеалы Его мира безусловно верны, но сумею ли я удержаться, не сойти с ума?

До конца каникул я не нашёл ответа, хотя гложущее чувство в животе подсказывает: нужно решиться хоть на что-нибудь, иначе дальше будет хуже. Единственное, что я знал точно, это то, что я был готов принять метку. Я разделял его убеждения. Я просто не знал, смогу ли жить с этим.

* * *

Возвращаюсь в Хогвартс. Домой, ибо тот особняк, покуда в нём главенствует Он, не может быть моим домом. Малфой-менор, Мерлин, устои перед напором чёрных волшебников, чтобы я смог рано или поздно вернуться в тебя и не бояться, что из-за следующего поворота на меня выпрыгнет пьяный урод, не решит лезть в мою жизнь сумасшедшая женщина!

Может быть, до лета Он успеет что-нибудь сделать и захватит мир так, что никто не успеет моргнуть и глазом? Может, Он по крайней мере найдёт себе другой дом?!

Но нет. Все надежды проходят в пустую. Кода я возвращаюсь домой летом, всё хуже, чем можно только представить.

Заголовки газет пестрят надписями о попавшихся Ордену Феникса Пожирателях, о том, что Тот-кого-нельзя-называть собственной персоной появился в Министерстве, а Фадж из-за всего подал в отставку. Поттер, этот очкастый хмырь, источник всех бед, — герой, Дамблдора восстанавливают в должностях… Какое кому дело? Мне — никакого. Мой отец участвовал в той операции, и его поймали. И Он не собирается его вытаскивать.

Я чувствую сгустившиеся тучи. Я чувствую приближение беды. И я не хочу смотреть в будущее, потому что там едва ли есть хоть что-то, кроме тьмы. Так будет, пока я не докажу Ему, что на что-то способен. А пока приходится жить в этой неизвестности, снова со страхом и в вечном ожидании того, что изменит мой мир хоть немного в лучшую сторону.

Этого не предвидится в ближайшем будущем.