Третий — лишний? (гет)

Шерлок Холмс не скучает в больнице. Ему только хочется увидеть Джона, понять, что все в порядке. Визит Мэри был неожиданностью, но он уже пришел в себя. Она просила молчать. Ради них всех, ради их секрета, ради Джона. И ради друга Шерлок будет молчать и сделает все, чтобы тому было легко поверить во всю ложь, что он разработал за долгие часы больничного «покоя».

Он почти рад оказаться здесь и подумать о том, что обычно закрывает в самом дальнем крыле Чертогов. В больнице ему даже нравится. За исключением одной незначительной детали.

Вокруг так много цветов. Так много. Шерлок не любит срезанные, уже неживые цветы. Ему нравятся маргаритки в саду его матери, которые еще живут. Он любит вдыхать запах полевых цветов, когда выпадает возможность прикоснуться к летнему богатству природы.

Но Шерлок ненавидит мертвые, пусть и красивые цветы. Они застывают на миг, жестокие в своей мимолетной и потому вечной красоте, а потом вянут. О них забывают так же быстро, как и о снежинке, растаявшей на ладони.

И вот сейчас вся его палата завалена цветами. Какая безвкусица и пошлость! Шерлок тяжело вздыхает, раз за разом просыпаясь после тяжелых лекарств, давящих на нервную систему и подчиняющих мозг: он думает в три раза медленнее. Цветы, кажется, тормозят мозговую активность еще больше.

И только один презент его не раздражает, а веселит. К нему тянется взгляд, и мысли сами собой закручиваются в тугую пружину. Надо иметь своеобразное чувство юмора и немалую смелость, чтобы прислать цветы тому, кого хотел отправить на тот свет. Шерлок мысленно аплодирует хозяину розы и закрывает глаза — лекарство снимает с него ответственность за бессилие.

* * *

Она оглядывает себя со всех сторон, крутясь перед зеркалом в гостиной, пока Шерлок варит на кухне кофе. Обоим неловко. Нет, им ужасно неловко и почти стыдно.

То, что произошло несколько часов назад в этой квартире, на этом диване, было сумасшествием. И они оба не знают, как дальше смотреть друг другу в глаза. Но уверены, что будут делать это часто. Слишком часто. Поэтому Шерлок сбежал на кухню под благовидным предлогом, а она смотрит на синие следы от его пальцев на запястьях и понимает, что не жалеет. Только как их скрыть?

Кофе пьют в молчании, прерываемом лишь ее громким дыханием и его прожигающим взглядом. Она не знает, как поднять глаза и посмотреть на него. Хотя всего лишь полчаса назад еще касалась его, целовала и тихо смеялась, видя его закушенную, чтобы не закричать от острого наслаждения, губу. Шерлок не знает, как и что говорить ей. Хотя еще час назад шептал много и жарко, впиваясь пальцами в плечи и бедра, обжигая горячим дыханием.

Проходя из кухни к входной двери, они оба бросают взгляд на диван и, переглянувшись, внезапно смеются — плотина молчания снесена. Позже, когда она, застегнув пальто, медленно выходит из квартиры, Шерлок внезапно окликает ее, протягивая что-то объемное и неясное в полутьме коридора:

— А шарф, Мэри?

* * *

В комнате слишком душно. Шерлок задыхается. Ему столь тяжело, что перед глазами кружатся разноцветные тени. Но он молчит и смотрит на Джона и Мэри. Тяжелая, гармоничная пара, у которой в будущем будет все, кроме доверия.

И разве он может снять с себя даже малую долю вины в этом? Может. Но будет ли доволен сам собой? Шерлок очень сомневается, а этого он не терпит. Голова кружится все сильнее, если супруги не разберутся во всем в ближайшее время, он может потерять сознание прямо у них на глазах. А это унизительно. Особенно — перед ней.

Шерлок переводит взгляд на Джона, воскрешая в памяти сотни подобных вечеров: он, друг и их клиент. Их клиент. Шерлок непередаваемо скучает. Он тоскует по вечерам у камина в теплом, ни к чему не обязывающем молчании, по легким упрекам, по чувству наполненности и оживленной тревоги за другого человека.

Только вернуть это не представляется возможным. Он виноват. Дважды. Только в первый раз он не хотел их разлуки. А во второй — жаждал ее всей душой. Потому что было больно, было невозможно продолжать мучить себя. Шерлок никогда не любил причинять себе боль... А рядом с другом с самого возвращения он чувствовал фактически только ее.

Дружба существует лишь в двустороннем порядке. А у них этого давно уже не было. Джон страшно боялся обозначить проблему, сказать о ней громко, чтобы показать: я тоже это вижу, я тоже хочу это исправить. А Шерлоку хотелось кричать, трясти друга за плечи и, глядя прямо в глаза, спрашивать снова и снова: что с нами случилось, где же мы, где наша настоящая дружба?

Этот нетерпимый, достаточно жесткий и прожигающий его тяжелым взглядом человек не мог быть его другом. Только не так. Только не Джон. Луч в темной, прокуренной реальности, забота и тепло, маяк... Куда делось это все? Почему? Неужели из-за этих несчастных двух лет, что они потеряли благодаря психопату-гению?

Шерлок пытается почти не смотреть на Мэри. Чтобы не выдать себя, ее и их секрет. А она пожирает его глазами. Кажется, клиенты так делали. Шерлок никогда не замечал, ведь им всегда любовался друг. Джон все еще готов метать молнии взглядом, но уже не кричит. Он молит о помощи: «Почему она такая?»

Что может ответить Шерлок? Джон сам выбрал ее. Никто не принуждал бравого доктора и солдата, никто не стоял за спиной, когда он женился. Ах, да, стоял Шерлок. Но это другое. Он охранял, ждал, когда будет исполнен последний ритуал, что заберет Джона у него окончательно. И желал этого. Думал, что станет легче. Но стало лишь тяжелее, труднее дышать всей грудью, облаченной в прекрасный фрак. Особенно — после сочувствующего взгляда Мэри, которую утягивал в танец новоявленный муж.

«Всегда все по-твоему», — тихий голос врезается в висок страшной болью и, кажется, виснет на груди, и от этого становится абсолютно невозможно дышать. Три слова отдаются колокольным звоном. Шерлока мутит. И ему так хочется смеяться надорванным, больным смехом. Если бы все в жизни происходило по его желанию… Этой женщины не было бы в их жизни никогда. Лживой, опасной, заставляющей отступаться от своих принципов.

* * *

Промозглым февральским вечером кто-то стучится в дверь дома Шерлока. Это не клиент, они стучатся всегда одинаково: отчаянно и чуть извиняясь за беспокойство. Это не Джон: у него остались ключи и, кроме того, он сегодня на дежурстве. Это не Майкрофт: у него стук особенный — уверенный и надменный, даже у Шерлока не получается так стучать. Это не Лестрейд: тот всегда стучится нехотя, желая отказаться от очередной просьбы о помощи, но дело всякий раз оказывается важнее.

Шерлок спускается вниз — к его неудаче миссис Хадсон уехала к подруге и вернется только завтра, — и открывает дверь, замирая на пороге: «Что случилось с Джоном?» Мэри отрицательно качает головой и заглядывает вглубь дома, морщась от пронизывающего ветра. Возведя глаза к потолку и мысленно протестуя, он все же отходит в сторону, пропуская ее внутрь. Тяжелая дверь тихо захлопывается за нежданной гостьей.

— Я пришла поговорить, Шерлок, — говорит она тихо, но твердо. И тот кивает, соглашаясь и ожидая продолжения. — Может быть, пригласишь в квартиру? — она легко улыбается и лукаво смотрит большими светло-зелеными глазами. Шерлок усмехается и качает головой, однако делая знак рукой в сторону лестницы.

Когда за ними закрывается дверь собственно квартиры, Мэри выдыхает, осматривая комнату так, словно попала сюда впервые. Шерлок встает у окна и поворачивается к ней, ожидая продолжения и вздернув подбородок.

— Я начала забывать себя. Из-за тебя, — голос Мэри дрожит, эмоции рвутся наружу. И Шерлок может поклясться: он давно не был так удивлен.

— Причем здесь я? — он вновь усмехается, весь вопрос — сплошная усмешка. Мэри поднимает на него усталый взгляд и присаживается на подлокотник кресла Джона. Шерлок окатывает ее в ответ волной холода, но ей все равно.

— Он говорит только о тебе. Постоянно. О чем бы ни заходил разговор, все сводится к тебе, только к тебе… Иногда мне кажется, что я даже ночью слышу твое имя…

Она смотрит на него, почти не моргая. Не обвиняя и ничего не прося. Просто ждет ответа, ей хочется передать этот груз, хотя бы его часть, виновнику. Шерлок отвечает ей таким же пристальным взглядом — его не смущают слезы, стоящие в ее глазах. Женщины могут заплакать в любой момент — это не новость даже для него. Но вот ее слова его задевают.

— А тебя он моим именем не называет по ночам? — его голос тверд и спокоен. Мэри пораженно смотрит на него, постепенно понимая, о чем он спрашивает. Отрицательный кивок и усталая усмешка: она устала сражаться за внимание собственного жениха.

— Так это все-таки правда… Вы с ним… — она даже не может закончить фразу, но Шерлок говорит тихое «нет, никогда», прерывая ее мысли. — Что же в тебе такого? Почему он не может забыть тебя даже рядом со мной?

Мэри медленно соскальзывает с подлокотника и подходит к нему, бросая в его кресло свое пальто. Шерлок пожимает плечами: ему уже давно плевать. Просто хочется избавиться от ноющей пустоты в груди. Он скучает, но никогда не пойдет к Джону сам. Он давал ему возможность передумать, но друг молчал и вновь говорил, какая у него замечательная невеста. Иногда Шерлоку кажется, что он говорит это специально, чтобы разозлить его.

Мэри останавливается совсем близко и протягивает руку, касаясь его оголенного предплечья, проводя пальцами до локтя и дотрагиваясь до нежной кожи на сгибе. Он в молчании смотрит на нее, просчитывая последствия возможных в этой ситуации решений.

Он не знает, что будет, если позволить ей продолжить. Что будет с Джоном? Что будет с их дружбой? Да и есть ли она еще? Почему Джон делает все наоборот? Ей говорит о нем, ему говорит о ней. Способ примирить их друг с другом? Зачем? Шерлок и так принял Мэри достаточно спокойно, насколько мог. Мэри вполне лояльно относилась к их похождениям и опасным прогулкам по ночам на радость Лестрейда.

Зачем? Своими словами он лишь множил их недовольство друг другом и усиливал ревность обеих сторон. Скоро им станет тяжело находиться в одной комнате и они оба не смогут смотреть друг на друга без легкой ненависти. Их объединяет Джон. Светлый, мягкий, родной, надежный, единственный, любимый… Каждый из них может сказать это о нем. Только Мэри позволено это делать, а Шерлоку — нет.

И дело лишь в глупой устаревшей морали разлагающегося общества. Да кому она нужна? Он бы так хотел сказать ему многое. Только Джон поймет все превратно. В меру своих ограниченных социумом возможностей. И то, что так внезапно сейчас хочется сделать Шерлоку, он, конечно же, не поймет. Но ведь хочет и она.

Шерлок притягивает Мэри за руку ближе к себе, склоняясь, выдыхает в самые губы: «Ты за этим пришла на самом деле?» — и прикрывает глаза, чтобы не видеть сумасшедший огонек во взгляде женщины. Он так хочет забыть лицо Джона из ресторана, что согласен даже вытеснить его ею.

Когда за нею захлопывается дверь на первом этаже, Шерлок садится на нижние ступеньки лестницы, ведущей к его квартире, и запрокидывает голову, опираясь спиной о стену. Он хотел сделать все, чтобы разрушить тяготившую его связь с лучшим другом, но на самом деле, Шерлок понял это только сейчас, привязал его к себе еще сильнее. Или привязался сам… Они с Мэри теперь не смогут молчать поодиночке, только вместе.

Шерлок сжимает зубы, сдерживая рык, и глубоко дышит, пока приводит в порядок рубашку. За всё надо платить, и он заплатит сполна. Рваный смех вырывается из припухших покрасневших губ и разносится по всему дому. Шерлок проводит рукой по волосам и вытягивает ноги — ему нужно о многом подумать.

* * *

Увидеть именно ее с пистолетом у Магнуссена — слишком дико. Шерлоку в первый миг хочется закричать от бессилия. Попасться так глупо и бездумно.

Мэри смотрит на него почти с ненавистью. Шерлок знает: она вспоминает тот «разговор». И теперь он также знает, что Джон в опасности — был и будет. Шансов уйти от пули нет, он никогда не изучал это с должным рвением.

На миг ему кажется, что она сожалеет, но лишь кажется. Хлопок — и оглушающая все чувства боль разливается обжигающей волной по телу. Последнее, за что он хватается перед потерей сознания, — ее имя. Шерлок должен выкарабкаться и защитить друга, даже ценой их уже давно мнимой дружбы.

* * *

Губы находят чужие губы и целуют страстно, ненасытно, пытаясь утолить незатухающий пожар внутри. Холодные пальцы вырисовывают древние письмена на узкой бархатной спине.

Мэри откидывает голову и открывает рот, вдыхая жадно густой до ужаса воздух. Губы Шерлока хозяйничают на ее шее, а пальцы давно уже сражаются с молнией брюк. Она, задыхаясь, притягивает его к себе еще ближе и вновь целует, стараясь забыть о том, что делает, — ей нужна уверенность в завтрашнем дне.

Ее губы перебегают к шее Шерлока, а затем — на грудь, расписывая бледную кожу со множеством мелких шрамов — следов его двухлетнего путешествия. Он урчит и тянет ее вверх.

Чувствуя его тяжесть на себе, Мэри не понимает, как могла верить Джону в отношении неопытности Шерлока. Она тихо вскрикивает, когда тот меняет угол, и выгибается, позволяя партнеру делать с собой все, что ему захочется.

После — сигареты, по одной на каждого, и оценивающий взгляд, брошенный им во время одевания. Просьба о чашке кофе исходит от нее, желание закончить этот фарс — от него.

Они оба добились, чего хотели. Мэри получила уверенность в том, что Шерлок никогда не встанет на пути ее счастья. Шерлок произвел замещение, переведя разочарование и злость с Джона на себя. Переспать с невестой лучшего друга — как неожиданно и пугающе притягательно. Она бы могла повторить, но ему это уже не интересно.

Мэри медленно подходит к зеркалу и представляет реакцию Джона: ей хочется плакать и смеяться одновременно. Из кухни доносится терпкий запах кофе.

* * *

Шерлок дышит все тяжелее, но Джон этого не замечает. Очень хороший доктор, Джон Ватсон, занят лишь проблемами личного характера. Лицо Шерлока становится все бледнее, и это замечает даже Мэри, бросающая обеспокоенные взгляды в сторону кресла Холмса. Тот лишь еле заметно качает головой, запрещая поднимать эту тему.

Джон злится, он в растерянности. Огромные синяки под глазами, сжатые в тонкую полоску губы. Шерлок жалеет, что не может его обнять. Ему до одури хочется прижать к себе этого человека, почувствовать уверенность и опору. Друг, лучший друг сейчас даже не замечает его, концентрируясь на жене и своей обиде.

— Что ты уже знаешь? — спрашивает Мэри, испуганно глядя на Шерлока: он совсем бледен. Она совершенно не хочет его смерти, не так. Только не на глазах у Джона.

Шерлок кратко обрисовывает ситуацию, силясь говорить твердым голосом. Джон не замечает подвоха. И лишь ревностно и зло бросает:

— Это вам следовало пожениться!

Шерлоку становится смешно. Он кидает взгляд на Мэри и видит ее улыбку. Возможно, и стоило. Надо было думать раньше. Шерлок грустно смотрит на Джона и слышит внизу шум, создаваемый подъехавшими парамедиками. Он энергично встает из кресла, но теряет опору и заваливается в сторону. Чувствуя сильные руки Джона на своих плечах и узкие ладони Мэри на спине, Шерлок закрывает глаза, проклиная свое возвращение и мучительно желая проснуться от этого кошмара.

В висках стучит, давление падает. Шерлок слышит проносящийся по краю сознанию крик Джона. Он проваливается в забытьё на глазах у друзей... Кажется, так принято называть людей, которым ты небезразличен. Пусть даже один из них и хотел до этого убить тебя, не словами, так пистолетом.

* * *

Убийство Шерлок совершил для себя. Ему нужно было защитить Джона, а значит, и Мэри. Дружба оказалась слишком тяжелой наукой, экзамен по которой он сдавал уже в тысячный раз, но все еще ни разу не вытянул известный ему билет. Но это не значило, что ее не было в его жизни.

Им нужно было попрощаться и покончить со всем раз и навсегда. Он понимает это абсолютно только в салоне самолета, который должен отнести его в Восточную Европу. Наконец-то! Облегчение почти топит в своем теплом мареве. Поэтому лучше не вспоминать разговор с другом, состоявшийся несколько минут назад.

Шерлок чувствует себя не в своей тарелке, стоя рядом с братом на аэродроме и собираясь прощаться с Джоном. Внутри шевелятся ростки паники и сожаления. Ему нужно успеть проститься до того, как они начнут действовать активнее и пытаться изменить исход игры.

Большего, чем рукопожатие, Шерлок позволить себе не может. Не после истории с Мэри и последующими «счастливыми» событиями. Он никогда не простит себя за ту слабость. Джон не может заставить себя сделать что-то еще, потому что тогда станет совершенно ясно: это конец. Конец их эпохи с Шерлоком. Ему хочется отвлечься, посмотреть на жену, но он упорно смотрит на друга. Их дружба, кажется ему, выдержала все. И плевать, что сердце схватывает и трудно дышать. Шерлоку намного труднее улыбаться и шутить.

Шерлок выглядывает в иллюминатор — полет сейчас начнется. А ему так нужно увидеть напоследок их силуэты и понять, что он сделал все правильно. Возможно, неверно, по мнению окружающих, но кого волнует мнение идиотов? Только самих идиотов.

Мэри крепко вцепляется в ладонь мужа, радуясь и печалясь одновременно. Их вечный секрет улетает вместе с Шерлоком, Магнуссена нет, и она в безопасности. Но внутри крепнет уверенность, что она будет тосковать по этому человеку. Не так сильно, как Джон, но достаточно, чтобы попытаться изменить это.

Поэтому, когда Майкрофт, пораженно вглядываясь в след, оставленный самолетом брата, звонит ему и заставляет самолет развернуться, Мэри лишь вздрагивает от волнения. Джон рядом оживает на глазах, а она делает очень удивленное выражение лица и недовольно поджимает губы — о ее радости сможет узнать только Шерлок Холмс.