Колыбельная для магистра (джен)

У Джеммы Нокомис не было мужа, но есть вещи, для которых он совершенно не нужен. Например, не нужен он для рождения детей. Для воспитания — другое дело: чалактанцы весьма настороженно относились к матерям-одиночкам и вообще к концепции добрачных и внебрачных связей. Особенно для женщин. Но Джемма Нокомис правильной чалактанкой никогда не была, и дома бывала редко — всё больше колесила с концертами по всей Галактике, куда приглашали. Раньше — с личным пилотом Рави Биллабой, теперь вот — вынужденно сама за рулём и с дочерью, которой она и хотела бы дать свою фамилию, да закон не позволил. А ведь Депа Нокомис звучало бы куда лучше!

Депа была маминой радостью и маминым вдохновением. На концертах она лежала в переноске за кулисами и, бывало, закончив программу, Джемма выносила её и поднимала над зрительным залом, как в детском мультике поднимал старый ранкор белого львёнка — лесного принца. Депу приветствовали апплодисментами, она смеялась, махала ручками. Так, с ней на руках, Джемма исполняла что-нибудь на бис, и чувствовала, что счастлива. Она уже знала, что однажды Депа тоже станет певицей. Или пилотом. Джемма Нокомис ненавидела водить!

Когда на них напали, изумлению Джеммы не было предела. Она просто не понимала, что ценного может быть в кораблике-трейлере нищей певицы. Сокровище у неё было одно — Депа (это ведь и значило "сокровище" по-чалактански). Но пиратам было виднее, и вскоре мать с дочерью, переодетые в какие-то немыслимые тряпки, сидели в трюме их грузовичка. Гитару, впрочем, Джемме оставили. Сказали, так за неё больше дадут. Она перебирала струны и напевала что-то не особенно осмысленное, но убаюкивающее. Депа, уже четырёхлетняя, мирно дремала, положив голову ей на край колена.

Тогда-то в трюм и ворвался чёрный человек с фиолетовым мечом, раскидал всех и отнял у Джеммы Нокомис её сокровище. Потому что, оказалось, это сокровище принадлежало Ордену Джедаев. Чёрный человек не понимал, он считал, что певица должна быть ему благодарна: за свободу, за то, что её дочь станет джедаем... но Джемма глотала яростные слёзы и пыталась объяснить, что она не может отдать своё единственное счастье, что другого у неё нет, что...

Её не слышали. Чёрный человек протянул ей ключи от трейлера и ушёл на лёгкий джедайский корвет, унося её сокровище.

* * *

Депа любила мать, может быть, сильнее всего на свете. Мать была для неё луной, солнцем и звёздами, её голос — путеводной нитью. Она должна была ненавидеть магистра Винду за то, что он их разлучил — и не могла. Так невозможно ненавидеть пистолет, нож или световой меч за то, что они кого-то убили: виновата ведь всегда рука, нанесшая удар. А рукой был Орден.

Но и Орден Депа не сумела ненавидеть. Она росла и понимала, что он делает нужное и важное дело, что без джедаев и правда в Галактике (наверное) настал бы хаос и ужас, а необученные джедаи... пару раз на задании она таких встречала. Жутковатое зрелище: мало, что они были опасны для окружающих, они и для себя были опасны — почти всегда с толикой шизофрении, с какими-то голосами в голове, с маниями и сверхценными идеями.

Учитель Винду говорил — Сила слишком тяжёлая ноша и надо учиться её нести, не то шея сломается.

Депа училась.

Тайком она писала матери письма — короткие, почти ни о чём: «Живу, люблю тебя, учусь». Мама отвечала новыми и новыми песнями, которые Депа, так же тайком, качала на микродеку и слушала в полёте или в часы, отведённые на отдых и медитации. Учитель словно не замечал всего этого, а если и замечал — не мешал. Он рассказывал о законах Ордена, показывал свои личные техники, свой стиль. Объяснял:

— У всего есть точка слома. Даже если что-то кажется тебе несокрушимым, она есть. Надо только нанести удар точно в неё.

Брал её за плечи, помогая правильно принять в стойку. Водил её руками, нанося удар.

Забавно, но на заданиях он, такой спокойный и правильный, был совсем другим. Словно открывали створки плотины и стена воды рушилась с немыслимой высоты, снося всё на пути. Ни жалости, ни раздумий, ни промедления: магистр Винду бросался вперед, нанося удар за ударом, и ничего целого у него за спиной не оставалось. Только Депа. Впрочем, скоро она научилась идти не за спиной, а бок-о-бок.

А вот становиться таким же потоком — не научилась, хотя отлично усвоила все боевые техники и даже научилась видеть ту неуловимую точку, в которую надо бить. Наверное, мешали гены мамы-пацифистки. Или обычная человеческая брезгливость?

Меч у Депы был ярко-оранжевым — с той же опасной примесью алого, что у магистра Винду, но не синий, а золото. Не душа-мыслитель, а душа-воитель по древней джедайской классификации.

— Странно, что не наоборот, — сказала она тогда.

— Ничего странного, — возразил учитель. — Ты куда больше воин, чем я. Ты не ищешь компромиссов, не идёшь на сделки с совестью. Ты всегда сражаешься за то, во что веришь.

И в его словах было одобрение, которое грело сердце.

* * *

Депа всегда старалась быть рядом с ним: в бою, в Совете — не важно. В двадцать лет она была магистром просто потому, что иначе и быть не могло. Об этом она тоже писала матери, и Джемма отвечала ей песней:

И останется лишь любовь, никому не сломать любовь,

Оправданием бытия остаётся одна любовь!

Глупая, неджедайская песня это была.

Со временем у Депы появились собственные ученики или около того — её поставили работать с подготовительной группой, средним между юнлингами и полноценными падаванами. И этот труд она тоже счастливо делила с учителем, радуясь его похвалам.

Иногда она пыталась — просто так, для себя — понять, что за человек магистр Винду, и не могла. Путалась между ним самим и Орденом, который говорил его устами, действовал его руками. Это было похоже на сказки, где древние и жестокие боги вселялись в людей: только что перед тобой был друг, но вот уже его глаза помутились, походка и все жесты, даже голос, изменились — и ты говоришь уже с божеством. Так и её учитель.

И всё же то, что не было Орденом, было, кажется, неплохим человеком. Яростным, бешеным даже, несдержанным в помыслах и решениях — но неплохим. Хорошим. Добрым без ненужной сусальности, строгим без жестокости, заботливым без чрезмерной опеки. Умным. Они много говорили: о жизни, о смерти, о смысле, о маминых песнях... и чем больше они говорили, тем реже его устами отвечал ей Орден, тем чаще с ней говорил Мэйс Винду.

До конца собой учитель бывал только в бою, и стыдился этого. Говорил, что в этом Тёмная Сторона. Депе казалось, что нет — просто только в этом он может проявить свою безмерность, своё неприятие границ и рамок. Потому что во всём остальном ему запретят и осудят, а в бою... в бою покачают головой и позволят, потому что высокоэффективно. Депа пыталась это объяснить, но Орден снова занял место её учителя, и ничего не вышло.

* * *

На Харуун-Кэл она попала вместо него, и первое время с азартным интересом изучала родной мир своего наставника, ловя знакомые черты то в природе, то в поведении местных жителей, то в обычаях. Сама не замечая, она начинала на него всё больше походить, всё меньше задумываться, всё легче принимать решения.

Воевать? Повоюем.

Враг всё захватил? Будем партизанить.

Проводят акции устрашения? Мы будем страшнее.

Азарт пьянил её, она почти танцевала, щелчком пальцев выжигая гектары леса и улыбаясь своим ребятам: им нас не взять, прорвёмся. Ребята смотрели на неё пьяно и обожающе.

Она не считала трупы, она считала победы. Ведь именно их так упрямо требовал от неё Орден устами учителя, выходя на связь?

Где-то в суматохе она чуть не потеряла своего первого падавана, мелкого занудливого мальчишку, и даже не заметила этого — адьютант напомнил.

А потом напротив неё оказался учитель, и в его глазах не было осуждения — только страх и жалость.

Она хотела было сказать ему, что вот, она справилась, она принесла ему целую охапку побед, и его Родина теперь свободна от конфедератов, но наткнулась на эти страх и жалость и увидела себя его глазами. И поняла, что он видит в ней своё отражение, и это отражение уродливо.

Она увидела трупы на своём пути, и реки крови, и свой смех, и свои победы, и Орден, который требует больше и больше. И пустоту, которая пожирает души. И не увидела прежней Депы, которая любила мамины песни и слушала своего учителя.

Тогда она пыталась убить себя, но ей не позволили.

* * *

Проводив Энакина, она улыбнулась запертой двери, как улыбается другу человек, сбросивший с плеч тяжёлую ношу. Сегодня она смогла ему сказать то важное, что, может быть, удержит его от ошибки, сегодня она увиделась с мамой и получила обещание новой встречи, и музыка Силы сегодня так славно звучит...

Депа потянулась и подумала, что чувствует себя уже гораздо лучше. Может быть, уже через месяц она сможет снова вернуться к работе, снова стать прежней, залечить перелом души. Её точкой слома был учитель, хотя казалось, что ей была мама, или идеалы, или человечность. Но она смогла понять его, и смогла простить, и сегодня — так легко, между песнями и словами разговора — смогла отпустить. Значит, сможет и сохранить. Ведь залечив свой перелом, она сможет вылечить и чужой.

Депа глубоко вздохнула, забираясь под одеяло, и мимолётно подумала, что воздух пахнет как-то странно. То ли яблоками, то ли сеном...