На улицах большого города (джен)

Мокрая от пота челка прилипает ко лбу. Дышать становится все труднее, но я не сдаюсь. Мышцы ноют от напряжения, а внутри бурлит ни с чем не сравнимое чувство предвосхищения. Вот сейчас, сейчас, еще чуть-чуть… Я несусь по черной дороге, ведущей вверх, к самым звездам. Они словно покрывают небо золотистой сетью, сплетаются в причудливый узор, в котором я пытаюсь разобрать смутные очертания букв. Надо только подбежать поближе. Вперед, вперед, не останавливаясь. Три шага — вдох, три шага — выдох. Звезды все ближе и ближе. Я уже могу различить букву «о»… Мне так невыносимо надо узнать это магическое слово, не дающее покоя. Кажется, если только не сдаваться, звезды можно будет достать рукой. Ну же, последний рывок. Я усиленно напрягаю зрение и делаю еще один шаг… И звезды исчезают. Меня окутывает кромешная темнота. Я падаю в бездонную пропасть с ускорением свободного падения. Не успел, не успел.

«Не успел», — повторяю я уже вслух и открываю глаза. Голова немного побаливает, в ушах стоит шум. Протягиваю руку и усмиряю не в меру разбушевавшийся будильник. На работу. Встаю л и медленно иду на кухню, с отвращением оглядывая гору коробочек с лекарствами, среди которых особое место занимают «Аспирин» и «Алказельцер» — славный был Хэллоуин. Настолько славный, что весь вчерашний день я провел в постели...

Горячий кофе слегка поднимает настроение, и я отправляюсь в ванную приводить себя в порядок.

Опаздываю! Я стрелой вылетаю из дома и устремляюсь к метро. Старая кожаная сумка-портфель, как стяг, болтается у меня за спиной. Перепрыгиваю через лужи, сбиваю сумкой зеркало заднего вида у какого-то «Жигуленка», ею же отмахиваюсь от выскочившей мне под ноги псины, бездомной и озлобленной. Не замечая ничего вокруг, наступаю ногой в грязь и увертываюсь от обрызганной мною барышни, угрожающе потрясающей длинным зонтом. Наконец достигаю перехода и сливаюсь с однородной массой трудового класса.

С трудом втискиваюсь в вагон и принимаюсь разглядывать рекламную листовку «Компьютерная помощь». Меня прижимают к самому стеклу так, что приходится оставить жалкие попытки пошевелиться, да и дышать нужно стараться через раз. Если бы двери открылись справа, к ногам желающих совершить увлекательнейшую поездку в московском Метрополитене упал бы долговязый пацан лет двадцати с невероятно усталым лицом и чуть пьяными глазами цвета темного пива. Я морщусь, поскольку в этот момент мне особенно настойчиво предлагают слиться со стеклом, и размышляю над тем, как бы еще сильнее романтизировать собственный образ.

Но постепенно народ редеет — мы въезжаем в «зону пересадок», так что я без особых приключений доезжаю до станции «Проспект Мира радиальная».

Как можно скорее поднимаюсь на улицу — все еще опаздываю. Набираю в легкие побольше воздуха и стартую в направлении Банного переулка — там располагается контора, в которой я занимаюсь составлением каталогов для небольшой фирмочки, торгующей мебелью. Несусь, как ураган, стараясь причинить как можно меньше вреда сонным прохожим. Кажется, я единственный во всем городе, кто спешит. Обгоняю ползущий, как гусеница, троллейбус. Поскальзываюсь на повороте и хватаюсь за дверь какого-то магазина, спасающую меня от верного падения. На космической скорости взбегаю на невысокое крыльцо и дергаю ручку…

Дверь закрыта. Восстанавливаю дыхание и дергаю еще несколько раз. Определенно закрыто. И свет не горит. Сегодня ведь точно понедельник? Смотрю на часы и убеждаюсь в своей правоте: понедельник, первое ноября, 9:14 утра, и Катя, моя непосредственная начальница, уже наверняка занесла в свой журнальчик факт опоздания. А я стою, как дурак, у запертой двери и не знаю, как поступить. Мимо ковыляет пышная старушка в вязаном берете. Бросив на меня недовольный взгляд, ворчит:

— И чего ломиться?! Написано же — с девяти утра…

Я интуитивно опускаю глаза на табличку собственного исполнения, на которой желтым по фиолетовому написано: «Часы работы: с 9:00 до 20:00». Все правильно. Голова медленно начинает соображать. Я забыл перевести часы. Забыл. Пока вся страна переходила на зимнее время, я боролся с похмельем, не вставая с постели. Что ж, зато не получил выговор за опоздание.

Стою еще несколько минут, ругая себя за слабость души и тела, а потом отправляюсь к метро. Все веселее, чем почти целый час торчать под закрытой дверью, как проштрафившаяся собачонка.

У метро меня останавливает мент — он же господин полицейский. Мужчина средних лет, невысокий, прилизанный.

— Сержант Лунев, — представляется он. — Ваши документы.

Я покорно роюсь в сумке в поисках паспорта. Останавливают таким образом в первый раз. Хотя у меня темная взъерошенная грива и не в меру длинный, с горбинкой, нос, на потенциального террориста я все равно не тяну. Впрочем, сержант Лунев, очевидно, имеет свою точку зрения по этому поводу.

Чтобы было удобнее искать, я ставлю сумку на асфальт. Случайно взглянув на ноги сержанта, замечаю, что одна штанина сильно забрызгана подсохшей уже грязью. В паутинке капелек легко читается слово «донос». Не придаю этому никакого значения и продолжаю поиски документа, но безрезультатно. Чувствую на спине неприятный холодок, когда понимаю, что и бумажник, и ключи от квартиры исчезли. Телефона, естественно, тоже нет. Бледный, я поднимаюсь и, как могу, объясняю стражу порядка, что ездить в метро опасно не только для здоровья. Он недоверчиво смотрит на меня, и я, стараясь сдерживать рвущиеся наружу ругательства, адресованные обиралам, строю самую печальную гримасу, на которую только способен. В принципе, я не так уж сильно притворяюсь. Однако на сержанта все это не производит никакого впечатления. Холодно глядя мне в глаза, он спокойно и размеренно предлагает пройти в ближайшее отделение, дабы установить мою личность. Мысленно приготовившись к самому худшему, я следую за сержантом, но в это время на поясе у него шипит рация. То, что мне разобрать не удалось, похоже, сильно обеспокоило сержанта, который быстро устремляется к Макдоналдсу, напрочь забыв про меня.

Поспешно спускаюсь в переход и бегу к станции «Проспект Мира кольцевая», пока страж порядка не передумал. Проскакиваю между матерящимися алкашами и останавливаюсь у киоска с косметикой, чтобы завязать шнурки. Понимаю, что мешаю красивым ножкам подойти поближе к витрине и пытаюсь отползти в сторону, но теряю равновесие и падаю на сумку. Раздается отвратительный треск: похоже, я раздавил очки. Проклиная косметику и женщин, вскакиваю на ноги, стараясь не привлекать к себе внимания. Быстрым шагом двигаюсь к выходу из перехода, нервно подергивая молнию на кармане куртки и, естественно, прищемляю палец. Не везет.

Поднявшись в серый осенний день, я пристраиваюсь между ларьками и начинаю рыться в брюках. Слава тому, кто придумал карманы! Там я не без восторга обнаруживаю полтинник, две десятки и несколько монеток по рублю. Кроме того, там же покоится старая зажигалка и визитка стоматолога. Боекомплект.

К моим ногам подкатывается маленький мандарин. Я отрываюсь от исследования подкладки пиджака, куда тоже могло завалиться что-нибудь ценное, и поднимаю голову. Возле метро переполох: у изможденной на вид женщины порвалась сумка, и теперь пара десятков рыжих мандаринов украшают грязную улицу, уже захваченную в плен окурками и фантиками. Я поднимаю мандарин, что лежит у моей ноги, и вдруг думаю, что, если положить его еще к двум, лежащим чуть поодаль, получится слово «друг», фортуной выложенное на асфальте оранжевыми кусочками лета. Но через мгновение видение исчезает, а фрукты раскатываются в стороны, задеваемые торопливыми людьми. Я поднимаю еще два мандарина и протягиваю их хозяйке, скромно отходя в сторону. В это же время к ней подходит небритый мужчина, сжимающий в руках пять мандаринов и новую сумку.

— Давайте, я помогу вам, — вежливо просит он, и в глазах женщины загорается огонек надежды. Они собирают оставшиеся на дороге фрукты и вместе входят в метро, о чем-то весело беседуя.

«Друг?» — с удивлением думаю я. Надо бы покурить. Вообще-то я уже месяц как бросил, но именно сейчас жутко хочется. Хотя бы затянуться. Впрочем, мои скромные сбережения оказываю неоценимую услугу здоровью — на пачку просто не хватает.

А день-то действительно не задался! На работу я все-таки опаздываю, и не просто, а страшно, непростительно опаздываю. На целых полчаса.

Выбросив из головы мысли о курении, словно «бычок» в ближайшее мусорное ведро, я окунаюсь в реку бегущих людей. Серое небо хмурится еще больше, как будто собираясь сделать мне выговор. Продираюсь сквозь толпу и чуть не попадаю под машину, выезжающую из переулка. Водитель высовывается из окна и кричит мне вслед, что я козел и потенциальный самоубийца. У меня нет времени спорить, тем более что в чем-то я с ним согласен. Пересекаю Банный переулок, преодолеваю препятствие в виде стайки голубей, взлетаю на крыльцо и второй раз за день со всей силы дергаю за ручку…

На этот раз открыто. Поднимаюсь на второй этаж в надежде незаметно проскочить в свою комнатку, громко именуемую «кабинетом».

— Дима! — слышу из-за полуприкрытой двери голос Кати. Недовольный. Я заглядываю в ее мини-офис и виновато вздыхаю.

— Доброе утро, Катя, — здороваюсь вежливо, но довольно холодно. У нас в компании принято называть друг друга по именам, без отчеств. Однако это не отменяет тот факт, что Катя старше меня лет на пятнадцать и ведет себя, как самая натуральная Екатерина Петровна. И притом очень грозная.

— Ты опоздал сегодня на тридцать семь минут. Как это понимать?

Предпочитаю не оправдываться, считая это делом глупым и неблагодарным. Тем более что и причины уважительной нет. Катя открывает журнальчик в глянцевой черной обложке и тянется через весь стол за ручкой. Стол слишком широкий, и она задевает коробочку со скрепками, лежащую на самом краю. Коробочка летит вниз, и скрепки рассыпаются по всему полу. Мне достаточно одного взгляда, чтобы разобрать в маленьком хаосе слово «развод». Я вздрагиваю — разве такое бывает?

— Взгляните на пол, Катя, вы видите? — спрашиваю я, надеясь, что все это просто совпадение. Начальница встает из-за стола и смотрит на создающие беспорядок железки.

— Конечно! — говорит она с досадой. — Куча скрепок на полу, что тут еще можно увидеть?!

Она уже хочет собрать их, но я остановливаю ее.

— Подождите! Вы с моей стороны посмотрите! — я легонько беру ее за локоть и помогаю перебраться через скрепки, не повредив узора. Буквы жгут мне глаза. Кажется, они кричат, но Катя их не слышит. Точнее, не видит. Для нее не существовует ничего, кроме кучки скрепок, портящих внешний облик ее рабочего места.

— Помоги мне собрать их и не ломай комедию! — раздраженно заявляет она и опускается на корточки. Я следую ее примеру, и вскоре маленький кавардак исчезает.

— Пора бы уже повзрослеть, — едко замечает Катя, снова садясь за стол и поправляя идеальную прическу. — Ну, сколько можно в игрушки играть?! Где твоя ответственность?! Ты и так держишься здесь исключительно на моем хорошем отношении! И опять же — что это за внешний вид? — она брезгливо морщится. — Рубашка помятая, галстук на боку, брюки грязные… Ты похож на уборщика, а не на штатного сотрудника компании!

— Если вы поссорились с мужем, не надо срывать злость на мне, — вдруг не выдерживаю я. — И вообще, вы…

Я хочу сказать «… все равно разведетесь», но вовремя останавливаюсь. По лицу Кати и так понятно, что я попал в точку. Она как-то вся вдруг выпрямляется, поджимает губы и, неожиданно вскочив с места, выбегает из комнаты, толкнув меня плечом. Наверное, в туалет — плакать. Нехорошо получилось.

Я плетусь к себе и с тяжелым сердцем сажусь за стол. Теперь наверняка уволят. И рекомендаций не дадут. И прощай тогда мечта стать дизайнером-оформителем в каком-нибудь крутом салоне. Рисовать и чертить я люблю. В одиннадцатом классе даже сделал проект целого коттеджа.

Кое-как цепляю на нос искалеченные очки и включаю компьютер. Настроения нет. Неприятно сосет под ложечкой от мысли, что кто-то может войти в мою квартиру и вынести последнюю ценность — телевизор. Может, заявить в полицию? Впрочем, вспоминая о сегодняшней встрече с сержантом Луневым, думаю повременить с этим. Все равно они вряд ли бросятся на поиски моего тощего бумажника.

Целый день ко мне в комнату никто не заходит, как будто на нее наложили заклятие невидимости. В создавшейся ситуации я не решаюсь просить аванс, тем более одалживаться у коллег. Просидев положенный срок и не сделав ни одного эскиза, я решаю, что пора собираться восвояси. Катя даже не прощается, когда я заглядываю извиниться и пожелать ей счастливой семейной жизни. Плохи мои дела.

На город спускаются сумерки. Воздух холодный и влажный. Пахнет бензином и выхлопными газами. От шума закладывает уши. Я не люблю большие города. Жить в провинции намного проще, полезнее и приятнее. Но что-то всегда притягивало меня в Москве. Возможно, невероятная сила и мощь, величие и гордость, которые в самое сердце поразили меня, когда я впервые приехал сюда из родной Костромы. Москву историческую трудно не любить, в Москве деловой трудно оставаться. Но я пока здесь.

Медленно бреду к метро, бездумно наблюдая за тем, как постепенно загораются огни вечерней столицы. Начинает накрапывать дождь, внезапно разразившись настоящим ливнем. Чертыхнувшись, я ускоряю шаг и прячусь под козырьком ближайшей автобусной остановки. Подходит троллейбус и увозит большую часть стоящих там людей. Молоденькой девчонке не хватает доли секунды, чтобы запрыгнуть на подножку, и она, свернув зонтик, тоже укрывается от уже поредевшего дождя под крышей остановки. На кусочек сухого асфальта капает вода, стекающая с ее зонта. Но прежде, чем крошечные капельки сливаются в небольшую лужицу, я успеваю заметить слово «неуд». Протираю глаза и настороженно смотрю на свои руки. Что сегодня со мной? Может, я заболел? Чтобы проверить свою догадку, поворачиваюсь к девчонке и спрашиваю:

— Простите, пожалуйста, а вы хорошо учитесь?

Она смотрит на меня, как на идиота, и отворачивается.

— Ну, кто так с девушками знакомится?! — бурчит, подходя ко мне, сухонький пенсионер с трубкой во рту. — Девушка, а вы не отворачивайтесь. Видите, молодой человек положительный…

Не дослушав, выскакиваю под дождь.

Натягиваю куртку на макушку и бегу к метро. Холодные капли хлещут меня по щекам, размазываясь, словно слезы. Дорога мокрая, и я то и дело влетаю в лужи, обдавая прохожих волнами брызг и черпая ботинками воду. В душе отчаянно скребутся кошки, и я надеюсь убежать от них. Несусь все быстрее и быстрее. Ежеминутно поправляю сползающую с плеча сумку и каждый раз хватаю ртом ледяной воздух. Простужусь. Точно.

Вбегаю в метро и останавливаюсь. Идти мне некуда. Прислоняюсь к банкомату и начинаю размышлять. В Москве у меня очень мало знакомых. Друзей и подавно. Просить помощи у коллег я не решаюсь, а кроме них могу обратиться только к Саньку, вечному студенту МАИ, с которым меня свел случай в прошедшие выходные. Я приехал на Горбушку купить сабвуфер, а он помог мне с выбором. Просто увидел меня и подошел знакомиться. Потом мы выпили пива, поболтали, выпили еще, и он зазвал меня в какой-то душный клуб, где я благополучно напился так, как не напивался еще ни разу в жизни. Телефон он, правда, оставил.

Кое-как разобравшись с уличным автоматом, набираю ему снова и снова, но его номер, похоже, наглухо заблокирован. Домашнего телефона я не знаю. Как-то вскользь он намекнул, что постоянно тусуется у своей альма-матер. Так что выбор у меня невелик. Да и обращаться к нему как-то проще, чем к коллегам. Он ведь «свой», безо всяких наворотов и закидонов. И я решаю рискнуть.

— Извините, не подскажете, на какой станции МАИ находится?

— Я не знаю.

— Я не местный.

— Я спешу.

И еще множество подобных ответов. Наконец мне попадается рассеянный интеллигент, который серьезно относится к вопросу и, наморщив лоб, вспоминает, что мне нужна станция «Аэропорт». Я поблагодарю его. На душе становится немного легче — так приятно просто перекинуться парой слов с человеком. С настоящим человеком. Интеллигент тдет к турникетам, и с его подошвы отвалился кусок грязи, рассыпавшись на маленькие земляные комочки. «Травма» — читаю я и кричу ему вслед:

— Будьте осторожны!

Он оборачивается и, улыбнувшись мне, машет рукой. Вдруг спотыкается, вставая на ступеньки эскалатора, падает и скрывается из вида — чудо-лестница везет его вниз. Я поспешно покупаю карточку на одну поездку и спешу за ним. Он сидит у будки дежурной по станции и потирет ушибленное колено. Увидев меня, радуется и подмигивает:

— Вы прямо как знали! Если бы не предупредили — ногу бы сломал. А так успел сгруппироваться!

Желаю ему удачи и сажусь в поезд. Выходит, все эти маленькие предсказания сбываются. Только почему я могу читать их, а другие не видят, во всяком случае, Катя не разглядела… Доезжаю до «Аэропорта» и выхожу на улицу. Дождь перестал, но в потемневшем небе все еще витает его аромат. Солоноватый запах осеннего дождя, смешанный все с той же вонью бензина. Дует ветер, и по воде луж идет рябь. Когда я начал замечать все эти мелочи?

МАИ нахожу быстро. Такое впечатление, что все, находящиеся вблизи этой станции, либо студенты, либо выпускники ВУЗов, коих вокруг предостаточно.

Мои ожидания оправдываются: Санек в компании нескольких парней стоит возле палатки и жует шаурму. Пацаны оживленно болтают, запивая вкусный разговор горьковатым пивом. Санек узнает меня и весело машет бутылкой: присоединяйся, мол.

— Димон, здорово! Давно не виделись!

От пива я не отказываюсь, хотя в компании чувствую себя явно лишним, поэтому, не теряя времени, отвожу Санька в сторонку и, пока тот курит, вкратце описываю сложившуюся ситуацию. Он роется в карманах и вытаскивает пару мятых сотен.

— Вот, больше сейчас нету. А насчет переночевать…

Он стряхивает пепел с сигареты, и среди потухающих искр я разглядываю слово «секс». Хорошее слово, отличная закуска к пиву.

— Я понимаю, ты с девушкой договорился, — немного расстроено произношу я, отчего его челюсть медленно, но верно ползет вниз. — Не бери в голову, как-нибудь в другой раз.

— Ну, ты даешь! — только и может сказать он.

Я хлопаю его по плечу и бреду прочь, раздумывая над тем, как лучше провести ночь, когда у тебя в кармане двести рублей. Хочу позвонить домой, посоветоваться с родителями, но гоню по-детски глупые мысли, тем боле что и звонить неоткуда. «Сам справлюсь», — думаю я и топаю к троллейбусу.

Уже почти совсем темно. Подхожу к остановке и тупо смотрю вдаль, выглядывая хоть какой-нибудь общественный транспорт. Рядом стоит строгая женщина с маленькой дочкой. Мать со скучающим видом разглядывает свои сапоги, а дочка говорит без умолку, и смешные тонкие косички, торчащие в разные стороны, покачиваются из стороны в сторону. Девочка, судя по ее болтовне, учится во вторую смену в школе неподалеку. Сегодня она нарисовала замечательный рисунок и теперь обязательно хочет показать его маме. Она лезет в огромный для такой крохи рюкзак и вытаскивает папку для черчения. Пытаясь достать свое творение, девочка роняет папку, и ветер, подхватив легкий листок, несет его по улице вместе со стайкой желтых листьев. Девочка пытается схватить его, но тщетно. Милое детское личико моментально морщится, а глаза наполняются слезами. Я делаю несколько больших шагов, подпрыгиваю и ловлю рисунок. Мельком смотрю на него, но этого достаточно, чтобы разглядеть на зеленой лужайке сотканные из цветов буквы «МГИМО». Девчушка подбегает ко мне, и я протягиваю ей работу.

— Спасибо, — тихо бормочет она и краснеет.

— Не за что, — просто отвечаю я. — Учись хорошо — поступишь в крутой университет.

— Пойдем! — нетерпеливо зовет мать, неприязненно глядя на меня. — Троллейбус идет.

И девчушка убегает, а я остаюсь на остановке. Ехать куда-то больше не хочется. Сейчас бы вернуться домой и залезть в ванну!..

Ветер налетает с новой силой и заставляет меня поежиться. Прячу руки в карманы и начинаю переминаться с ноги на ногу в надежде согреться. Подходит очередной троллейбус, и я сажусь в него, даже не глядя на номер. Оплатив проезд, устраиваюсь у окна, прижимаюсь лбом к грязному стеклу и закрываю глаза. Видимо, я задремал, потому что в себя меня приводит немного раздраженный голос:

— Осторожнее! — на меня смотрит милая девушка с рыжими волосами, зелеными глазами и конопатым носом. Я убрираю руку, которая непроизвольно сползла на ее колено, и снова смотрю на нее. Девушка как девушка, симпатичная, кудрявая. Только что-то не так: от нее хочется отстраниться, пересесть на другое место, отвернуться. Я вглядываюсь в ее лицо и понимаю, в чем была проблема — веселые веснушки на носу горят огнем, показывая длинное, но грустное слово «одиночество». Мне очень жаль ее, такую молодую и заведомо несчастную. Я извиняюсь и снова отворачиваюсь, разглядывая свое отражение в стекле. Такой же, как всегда. Только вымотанный и усталый. Выхожу на конечной, у Белорусского вокзала.

Недолго брожу вокруг, наблюдая за множеством снующих мимо людей. Кто приезжает в Москву, кто покидает город, но все они очень спешат, не замечая меня. Иногда мне удается прочесть маленькие предсказания кого-нибудь из прохожих, и я невольно удивляюсь тому, насколько больше в них боли, тоски, потерь, чем удачи, праздников, улыбок. Покупаю хот-дог и бутылочку Колы, устраиваюсь на одной из лавочек недалеко от путей и начинаю жевать резиновый хлеб, обильно сдобренный майонезом. Сосиска настолько тощая, что я даже не замечаю, как проглатываю ее, — не люблю такую еду. За полгода в Москве я попробовал много всего, но до сих пор не могу привыкнуть есть в Макдоналдсе или на улице. А еще за эти полгода я абсолютно разучился обращать внимание на людей. Сколько их встречалось мне ежедневно, и каждый раз я проходил мимо, даже не оборачиваясь.

Прокручиваю в голове этот сумасшедший день и с удивлением отмечаю, что запомнил всех, кто встретился мне сегодня, всех, чью судьбу мне удалось прочесть. Такие разные люди, открытые и угрюмые, внимательные и безразличные, вежливые и грубые, молодые и старые… Как я раньше не замечал? Москва заставила меня выживать, помогла поверить в себя, дала почувствовать полную свободу. И разучила улыбаться, отняла способность любить, заставила зациклиться на мечте, которая незаметно для меня переросла в цель…

Небо очищается, ветер становится еще более холодным, но отрезвляющим, дающим свежесть и прилив сил. Я подхожу к палатке и на последние деньги покупаю еще один хот-дог — есть хочется невыносимо. Девушка, стоящая за прилавком, улыбается мне, и я возвращаю ей улыбку.

— Хотите, я погадаю вам? — спрашиваю я, сам не зная, зачем.

— А вы умеете? — кокетливо улыбается девушка, и я с облегчением отмечаю про себя, что веснушек у нее нет.

— Можно попробовать.

— И что же для этого нужно? — молоденькой симпатичной девчонке явно скучно сидеть поздним вечером в этой палатке.

— Рассыпьте что-нибудь, — говорю я.

— Что, например? — девушка улыбается снова, и на ее щеках появляются премилые ямочки.

«В такие ямочки очень удобно целовать», — думаю я, вспоминая слова одной из моих учительниц.

— Да все, что угодно. Мелочь есть у вас? — бодро говорю я вслух.

Девушка минуту колеблется, но все же достает из крошечного кошелька несколько монеток и легко бросает их на столешницу. Я внимательно смотрю, но ничего не вижу. Просто монеты. Мелкие.

— Может, еще добавить? — сконфуженно произношу я.

— Что, на такой мелочи не гадается?! — запальчиво говорит продавщица, но все-таки вытаскивает все монетки, что у нее есть, и повторяет попытку. Напрасно. Я ничего не вижу. Не могу ничего прочитать.

От стыда я готов провалиться сквозь землю, но этого, конечно, не происходит.

— Ладно, — вдруг говорит девушка очень весело, — я и так знаю, что послезавтра мне зарплату дадут.

— Рад за тебя, — уныло говорю я и думаю, что моя собственная получка осталась в квартире, куда попасть я не могу.

— Как вас зовут? — неожиданно спрашивает продавщица.

— Дима, — рассеянно отвечаю я, а она фыркает:

— А меня — Дина.

— Правда?

Она кивает, и волосы рассыпаются по ее плечам. Красиво. Оказывается, продавщицы тоже могут быть очень привлекательными. У нее большие глаза цвета миндаля и пухлые губки. Тонкие, изящные кисти украшены дешевыми браслетами, но это не портит образ. Я уверен, что она не москвичка, — слишком уж много тепла в ее глазах. И я не ошибаюсь. У нас завязывается разговор, и выясняется, что она приехала из Гродно.

Мы болтаем до тех пор, пока смена Дины не заканчивается. Подъезжают хозяева палатки, снимают кассу и запирают мини-кухню. Все это время я жду, когда Дина освободится. Она очень удивляется, увидев меня.

— Я думала, ты уже ушел.

Хочу сказать, что идти-то мне особо некуда, но вовремя спохватываюсь. Уши краснеют, и я не уверен, что от холода. Дина идет к метро, и я следую за ней. Впрочем, у турникета останавливаюсь, желаю ей удачи и, не решившись попросить номер телефона, направляюсь к выходу. Мимо проходит молодая пара. Они обнимаются и не замечают ничего вокруг. Девушка держит в руках небольшой букет роз, украшенный тоненькой веточкой гипсофилы. Маленькие цветочки сами собой сбиваются в стайки, образуя слово, которого я ждал весь день, — «любовь». Букет простой, и я представляю себе, с какой нежностью выбирал молодой человек каждую розочку, чтобы алые цветы рассказали девушке о его чувстве.

Что-то щелкает у меня в мозгу, и я, как безумный, перепрыгиваю через турникет и с криком: «Дина, подожди!» — бегу по эскалатору. Сзади раздается свисток дежурной бабушки, но мне все равно. Дина стоит в самом низу и с изумлением смотрит на меня.

— Можно я провожу тебя? — шепчу я скороговоркой и, не дожидаясь, когда придет очередной сержант, тяну девушку за собой в первый попавшийся поезд. Двери закрываются, и мы остаемся почти вдвоем во всем вагоне. Уже поздно, и с нами едут всего четыре человека.

— Вообще-то, мне в другую сторону, — говорит Дина, но, взглянув на мой несчастный вид, добавляет: — Но это не страшно, все равно мы на кольцевой!

От этих ее слов напряжение спадает, и я начинаю дико смеяться, просто хохотать — так из меня выходят неприятности сегодняшнего дня. Я смеюсь, и не могу остановиться. И Дина смеется со мной.

Мы доезжаем до Багратионовской и подходим к пятиэтажке, ничем не отличающейся от остальных. Подведя Дину к самому подъезду, я прошу-таки номер ее телефона. Она уже щелкает кодовым замком, как вдруг оборачивается и, взглянув на меня, так невинно-невинно спрашивает:

— Почему ты решил меня догнать?

— Потому, что я не хочу совсем забыть, что такое любовь, — честно говорю я и краснею.

— Иди домой, — шепчет она и, быстро поцеловав меня в щеку, скрывается за дверью, тает, как мираж. Может, и не было вовсе никакой Дины?

А мне предстоит еще длинная ночь. Я мысленно ругаю себя за то, что не рассказал Дине, в каком положении оказался, но, представив выражение ее лица, когда она увидит меня на лавочке у подъезда завтра утром, перестаю нервничать. На душе становится спокойно и даже весело.

Сегодня я обрел необыкновенный дар предвиденья, помог интеллигенту и маленькой девочке, встретил замечательную девушку. Похоже, день не прожит зря. Не так уж все и плохо. Завтра загляну к себе проверить, не оставили ли домушники дверь открытой, попрошу на работе аванс и куплю Дине огромный букет роз. И веточку гипсофилы. Обязательно.

Надо мной светят звезды, и что-то кажется мне очень знакомым в узоре, украшавшем одеяло ночного неба. Конечно! Я уже видел эти звезды во сне! Что они хотят сказать мне? О чем пытаются предупредить? Может, мне и дано читать будущее отдельных людей, но вот узнать судьбу свей планеты не под силу. Напрасно стараетесь, звезды. Ваше предсказание никому не нужно. Пусть все живут так, как привыкли. Пусть все решают свои маленькие проблемы и будут счастливы…

Я выпускаю изо рта облачко пара и улыбаюсь, наблюдая за тем, как оно тает, оставив едва заметный след в виде слова «завтра». Все будет завтра.