Следующий шаг (гет)

*

Самым страшным было сделать первый шаг.

Лем был бы рад сказать, что его жизнь превратилась в кошмар в тот момент, когда он увидел мертвую Райну. Когда понял, что Харра ушла — не лежит на дне оврага, захлебываясь слезами, и не бродит по окрестным опушкам с пустым, горьким лицом, а ушла по-настоящему.

Чтобы найти справедливость для маленькой Райны.

В тот день Лем был расстроен — не из-за малышки, нет; ему было жаль, что Харры нет рядом. А ведь он почти по-настоящему согласился, чтобы жена оставила уродыша. Согласился делить мягкую, добрую, сладкую, как блестяника, Харру с постоянно плачущей малюткой…

Бедная Райна. Ты была такой маленькой...

Страх пришел потом. Нет, не когда в деревню явился лорд-мутант и его вооруженные телохранители. И не во время допроса — да, тогда Лем боялся, что скажет лишнего, что Харра поймет, что люди узнают… А, что толку вспоминать! Лем до замирания сердца боялся сделать Харре больно. Он бы отдал правую руку, и левую, и сердце в придачу, чтобы Харре никогда больше не было больно.

Лорд Форкосиган обо всем догадался. И сделал то, что считал справедливым.

Вот тогда к Лему Журику и пришел страх.

Он был готов ко всему — держать ответ перед всей деревней; к тому, что его обвинят в убийстве собственной дочери-мутантки, но не был готов к тому, что всё закончится, и они с Харрой останутся вдвоем.

Она была такая печальная, его Харра, когда лорд Форкосиган уехал, увозя оруженосцев, доктора и последнее воспоминание о Райне. Они шли рядом — Харра и Лем, — к дому, который он выстроил для их семьи, касались друг друга то плечом, то локтем, и молчали. Они были порознь — их семья умерла вместе с Райной. Осталась Харра, жесткая, сильная, незнакомая Харра, крепкая, как корень столетнего дерева. И он, Лем, который не смог защитить любимую от беды.

Самым сложным было сделать следующий шаг.

Лем хотел, чтобы всё было, как раньше. Вот только он не знал, как сделать настоящее «как раньше», как вернуть их прогулки по духмяным, согретым солнцем горным тропкам, купания в ручье, таком холодном, что горела кожа, и сладкий сок блестяники на губах Харры.

«Как раньше» не вернется никогда, понял Лем, слушая, как жена нарочито медленно, чтоб не сорваться в спор или плач, объясняет, зачем ей нужно в Хассадар. «Чтобы стать образованной, как миледи графиня. Она-то не позволила убить лорда Майлза…»

Лем мог спорить до хрипоты, запрещать, вспомнить о том, что он глава семьи и ударить кулаком по столу, но вместо этого помогал Харре собирать вещи.

Они кружили по избе, открывая сундуки, перебирая скарб и изредка обмениваясь ничего не значащими фразами. «Возьми, зимой пригодится». «Твоя сестра подарила это на свадьбу». «Будешь в Хассадаре — навещай тетку Юлию». Вот Харра и сказала, что у нее на душе — «будешь в Хассадаре». Она-то уезжает, это дело решенное. А вот что будет с ним?

Неужели он останется здесь, в горах? А что, любой работе Лем обучен. Вспахать, засеять, приглядеть за скотиной, подсобить при строительстве дома, вырезать для младенца колыбель… Такую, как для Райны, с забавными лошадками у изголовья.

Его маленькая Райна…

Он останется здесь и будет навещать ее могилу. Разговаривать с малышкой, приносить ей леденцы и яркие ленты. А Харра уедет в долину. Начнет новую жизнь. А потом встретит какого-нибудь хорошего человека, и…

И у нее будут другие дети. Нормальные, а не как Райна. И Харра будет улыбаться, качать их на руках, кружить по комнате, неслышно ступая босыми ногами, и петь тихие колыбельные.

А Лем останется один.

Он заслужил это. Заслужил тем, что обрадовался, когда их уродливая малышка умерла. Что всё закончилось, и что никто не посмеет сказать, что он, Лем Журик, отец неполноценного мутантика. Заслужил тем, что не желал справедливости для своей дочери и своей любимой.

Он бы остался. Остался и… А, к чему искать оправдания! Лем был готов остаться, но Харра замялась на пороге. Она стояла, теребя перекинутую через плечо косу, прижимая узелок к груди, и стеснялась заглянуть Лему в глаза. Его смелая, отважная Харра. Робела… Только тогда Лем понял, чего же Харра боится: она не меньше его опасалась, что их семья действительно умерла и похоронена в могилке Райны. Он отвесил себе самую сильную оплеуху, на которую был способен, подхватил куртку и пошел вслед за женой.

В Хассадар, или на край света — не важно.

С жильем им повезло. Повезло дважды, но Лем очень наделся, что Харра не догадывается о второй удаче, которой в глубине сердца радовался муж. Тетка выделила им огороженный лоскутным одеялом топчан в просторной избе. За непрочной преградой постоянно слышались чужие голоса; первые дни в городе они с Харрой просыпались и боялись шевельнуться, чтобы не спугнуть хозяев дома. Или вовсе даже не их, а свое потерянное счастье? Эти минуты казались Лему пугливой пичугой, случайно присевшей плечо — шевельнешься, вздохнешь чуть громче, оно и пропало.

Харра прижималась к нему в поисках тепла и защиты, а он только и мог, что положить руку ей на плечо. Всё остальное, их бедовые летние ночи, огни Зимнепраздника, венки, плывущие по весенним ручьям, примятое духмяное сено и долгие дни ожидания Райны, — всё это давило ледяным комом, превращая Лема в разбитую гнилушку.

Тень, а не человек.

Как же ему жить дальше? Горе не хотело уходить. Нет, не правда — это было не горе, а жгучий, разъедающий душу стыд. К сердечной тяжести от потери Райны Лем почти привык, а вот смотреть Харре в глаза… Слушать, как она рассказывает об успехах в школе, каждый день замечать, как постепенно возвращается ее тихая улыбка… Лем так и не научился.

Он не жил, а плыл по течению, не зная, что принесет завтрашний день. Как же жить дальше?

Однажды он и сам не заметил, как произнес эти слова вслух.

Они были с Харрой в чужом доме одни. Как-то так получилось. Лем сидел за столом, разбираясь с газетными объявлениями, а Харра кружила рядом, собирая на стол. Удивившись, она подошла ближе, положила руку мужу на плечо — Лема аж прострелило огнем, — и наклонилась к газете.

— Вот же. «Требуется резчик по дереву для отделочных строительных работ», — показала она. — Может, согласишься? Кажется, условия неплохие.

— А если не справлюсь? Вдруг им новомодный мастер нужен, чтоб электронными штучками работал. Как объясню, что я зубцом да топором такие кружева сделаю, что ни один лорд не побрезгует, — буркнул Лем. Кончик жениной косы щекотал ему щеку, и это было приятно… если позволить себе забыть о горько-жгучей смеси былого.

— Просто стой прямо и говори правду, — засмеялась Харра, взъерошив ему волосы.

От ее рук пало домом. От нее всегда пахло теплом, чистой одеждой и ягодами; и Лем сам не понял, как получилось, что Харра сидит у него на коленях и тесно прижимается к его плечу.

Она была сладкая, его Харра…

Он думал, что бредет по дороге, волоча за собой каторжную цепь, а оказалось, что он парит в поднебесье, а еще точнее — упал с обрыва и летит вниз, рискуя сломать шею…

Как Райна.

Свернувшись клубочком, Харра лежала тихо-тихо. Ее выдало прерывистое дыхание.

— Не плачь, — прошептал он. Харра вздрогнула, не ответила, но это и не требовалось — Лем совершенно точно знал, о чем она сейчас думает. — Не смей плакать, — твердо повторил он. — Второй раз Райну у нас не отнимут. Никто. Слышишь?

Харра повернулась к мужу, вытирая мокрые глаза:

— Я не могу не думать об этом! Я каждый день повторяю слова леди Форкосиган, теперь я знаю, что уродство Райны можно вылечить, но не могу не думать, что та женщина была права, что уродство — во мне, что…что я не должна, не имею права…

Лем обнял жену так крепко, как только мог.

— Не смей так говорить. Твоя мать осталась в поселке. Теперь она не властна над нашей жизнью, и наших детей она больше не получит.

— Но…

— Она осталась там, — повторил Лем, подчеркивая каждое слово. Ему хотелось кричать — в первую очередь ради того, чтобы убедить себя, что его слова — правда. Станут правдой, ведь будущее зависит только от него. От того, готов ли Лем Журик написать историю их семьи заново. — Лорд Форкосиган вынес приговор ей, а ведь нас он тоже приговорил. Приговорил к новой жизни! И мы должны, должны и себе, и Райне, и всем нашим, оставшимся в горах — прожить жизнь так, чтобы ни одна чокнутая старуха не смела отнимать у детей надежду. Работенка та еще, но мы справимся, если будем вместе… Мы ведь будем? — спохватился Лем.

Харра улыбнулась сквозь слезы:

— Я боялась… Мне иногда казалось, что… Но потом я оборачивалась и видела, что ты рядом.

— Один раз я тебя подвел, — сказал Лем, и камень, упавший с души, потащил за собой всю горечь и разочарования прошедшего лета. — Больше это не повторится.

В эту ночь они забыли о том, что их мир — три узла со скарбом, да скрипящий топчан за лоскутным одеялом. Утром Лем чуть приоткрыл глаза, когда Харра поднялась и скользнула собираться на занятия. За окном было белым-бело; за ночь на Хассадар опустилась зима. Лем проследил, как Харра, кутаясь и дыша в кулачки, бежит по нетоптаным тропинкам. Ему показалось, или за спиной его любимой и вправду раскрылись крылья?