Победа в моем случае не выход (гет)

— У такого красивого парня, как ты, конечно же, не может не быть возлюбленной дома, в Двенадцатом, я прав? — спросил его интервьюер.

И Хеймитч, как идиот, с гордостью поведал всему Панему о своей любимой девушке.

Хвастливый, самодовольный юный придурок, который надеялся, что сможет победить, но на самом деле и понятия не имел, что он творит.

Не прошло и месяца, как она была мертва.

— Я просто счастлив представлять Дистрикт Двенадцать на Играх, — сказал первый трибут, у которого Хеймитч был ментором, невыразительный скромняга. Раньше они ходили вместе с ним в школу, учили там всё про угледобычу.

Этот погиб от жажды, потому что Хеймитч не мог прислать ему воды. Спонсоры говорили: «Повтори-ка, который из них? Что-то я его не припомню». Их деньги текли к хорошо откормленной девчонке-профи из Второго, которая и победила.

На шестом году его наставничества его девчонка-трибутка всё интервью проплакала. Ей было четырнадцать. «Я там наверняка умру, и никогда уже не смогу влюбиться, выйти замуж или иметь… иметь». Камеры выключились до того, как она успела сказать детей, но все и так успели догадаться. Именно это и означала Жатва.

Ей даже спонсоры не понадобились. Потому что за двадцать секунд до начала Игр она нарочно сошла со стартового диска и ее разорвало в клочья. Хеймитчу даже нечего было забрать домой, чтобы похоронить.

Он всё-таки пытался работать со своими трибутами перед каждым интервью. Им не нужно было представляться публике ни грозными, ни сексуальными, ни даже впечатляющими. Нужно было только, чтобы их запомнили.

— Что у тебя получается лучше всего? — спрашивал он каждого. — Что делает тебя особенным?

— Однажды я сражалась насмерть с кучей других детей в прямом эфире на телевидении, — ответила ему эта девчонка, и Хеймитч впрямь затрясся от смеха.

— Чувство юмора, славно.

У нее было достаточно спонсоров, и она дошла до финальной десятки. Потом ее заживо похоронила внезапная грязевая сель. Хеймитч задавался вопросом: устроили ли это распорядители Игр специально, чтобы убрать ее с дороги, и дать победить более популярному трибуту. Эту загадку ему так никогда и не удалось разгадать.

— Я могу победить, старик, — сказал этот мальчик, и это было похоже на правду. Он был сильным, как и положено сыну кузнеца. Знал как нужно бороться, убивать.

— Скажи это, и на тебя сразу все кинутся, — ответил ему Хеймитч, но этот парнишка явно не собирался слушать его советов.

Он смог хотя бы пережить кровавую резню у Рога Изобилия, уже хоть что-то.

— Говорите что хотите, без разницы, — говорил он своим трибутам, стараясь покрепче напиться, чтобы не вспоминать их глаз.

Они все равно погибали, а он потом не мог их забыть.

— Хочу, чтобы ты тренировал меня отдельно, — сказал ему мальчишка, после того, как бОльшая часть тренировок уже осталась позади, и над ним в процессе уже успели хорошенько поизмываться, достать его и, черт возьми, вывести из себя — до такой степени, что его нажитая долгими годами на Играх мудрость его порою покидала.

Тут был еще вопрос — кто кого на этот раз тренировал?

— Я знаю, что умру на этой арене, — сказал мальчишка, оставшись с ним наедине. Хеймитч слышал это почти каждый год от перепуганных трибутов, сознающих насколько ничтожны их шансы. Этот же парень держался гораздо спокойнее, чем прочие, но разве стал бы он просить совета, прими он на самом деле неизбежность своей скорой смерти?

— Вот этого на интервью не говори, — ответил Хеймитч. — Не стоит выставлять себя слабым, разве что в этом и заключается твоя стратегия, — В случае с Джоанной это сработало, но ведь та и весила каких-то сорок килограммов. А этот малыш был мускулистым, косая сажень в плечах, и набрал восемь баллов на просмотре у распорядителей. С ним бы такой номер не прошел.

— Меня не заботит то, что я умру, — ответил он, отбрасывая собственную жизнь одним покачиванием светлой головы, — Но я хочу помочь ей остаться в живых.

— Ты, кажется, не понимаешь, как здесь все устроено, — заметил Хеймитч, жалея, что не прихватил с собой бутыль побольше. — Здесь каждый исключительно сам за себя.

— Не в этот раз, — сказал этот упрямый как осел мальчишка, Пит. И Хеймитч подивился, как он не заметил этого раньше, потому что это же было у парня с самого начала на лице написано.

— Да ты влюблен в эту девчонку, — медленно проговорил Хеймитч. У него стало что-то остро крутить в желудке, и он протянул парню початую бутылку. — На. Тебе это нужно сейчас больше, чем мне.

Пит ее взял и поставил на пол, вне пределов его досягаемости.

— Что я должен сказать, Хеймитч? Какую лучше выбрать стратегию? Как помочь на моем интервью Китнисс?

И Хеймитч задумался… Действительно, глубоко задумался над этим вопросом впервые за многие годы, может, и вообще впервые. Парню нужно было запомниться, но при этом не выглядеть угрозой. Не быть устрашающим. Он был достаточно хорош собой, но все-таки не Финник, мать его, Одэйр.

Он уже успел присмотреться к девчонке, и понимал, что лучшее, на что можно рассчитывать в её случае — что она хоть как-то да проскочит. Она явно не блистала красноречием. В отличие от этого малыша.

— Очаруй их, — сказал ментор. — Поведай им какую-то историю, дай что-то, что цепляет, за что они смогут потом болеть.

Мальчишка кивнул, не отводя пристального взгляда от Хеймитча, он был само внимание. Готов был сказать и сделать что угодно, лишь бы все вышло как следует. Для Хеймитча это был чертовски новый опыт.

— И, Пит, — сказал он. — Хочешь помочь этой девчонке? Сделай ее покорительницей сердец.