Во имя (джен)

Первое вербовочное собеседование Дува оказалось стандартным: имя, личный номер, проверка возможности обучения на офицера, сертификат годности по здоровью, ссылки, рекомендации. Но когда он отметил в анкете, что является уроженцем Комарры, офицер-вербовщик, до того бесстрастный и скучающий, нахмурился и скрестил руки.

— Мы здесь не предполагаем рассматривать заявления комаррских соискателей. Вам следовало подать его прямо на Комарре, там готовы иметь дело с такими людьми, как вы.

Дува напрягла как формулировка "такие люди как вы", так и само выдвинутое требование.

— Но я не живу на Комарре, сэр. И не могу в настоящее время позволить себе рейс на скачковом корабле. В объявлении ничего не было сказано про то, что комаррцев принимают только на Комарре.

Все его сбережения сгорели за те три месяца, когда он сидел полностью без работы, преподавательской либо случайной, и готовился к вступительным экзаменам в Академию. Но если ему даже не будет позволено подать документы здесь..

Он молча ждал, пока офицер-вербовщик сердито разглядывал его документы. Наконец, тот встал, пробормотав:

— Меняют правила на ходу и думают, что мы за ними угонимся... ладно, идите и подождите снаружи.

Дув терпеливо просидел несколько часов в коридоре и наконец оказался вызван на второе собеседование. Его он впоследствии причислил к одним из самых неприятных переживаний в своей жизни. Оно продолжалось три часа, и старший офицер держал себя откровенно враждебно, пока допрашивал Дува относительно его прошлого на Барраяре и Комарре, его мотивов поступить на Службу, его научных изысканий, и, как финал всего, записях в его досье относительно участия в восстании. Дув сидел спокойно и все стерпел. Он защищал свое заявление, как некогда — докторскую диссертацию: отложив прочь все эмоции, отвечая на каждый вопрос вежливо и исчерпывающе. Наконец его отослали прочь, и он ушел с уверенностью, что не произнес ни одного неверного слова.

Три дня спустя его заявление вернулось к нему с красным штампом "ОТКАЗАТЬ".

Сопровождающее письмо сообщало ему, что он вправе подать апелляцию, и мрачный Дув принялся собирать необходимые бумаги и составлять как можно более убедительный иск, объясняющий, почему Барраярская империя должна позволить ему отдать свою жизнь ей на службу.

Через неделю он получил письмо с приглашением на третье собеседование.

Когда в назначенный день и час Дув доложился в центральном вербовочном офисе, он уже несколько дней нормально не ел и не спал, зато по тысяче раз пересмотрел объявление, приглашающее комаррцев на Имперскую Службу, перечитал императорский указ и каждую кроху опубликованной информации по этому вопросу, какую смог найти. Он им нужен. Это говорил сам император. И премьер-министр тоже...

— Доктор Галени? Сюда, пожалуйста.

Капрал, который провел Дува наверх, был на удивление вежлив, и эта доброжелательность позволила ему немного расслабиться. Однако всю расслабленность как рукой сняло, когда его ввели в комнатку для допросов: голые стены, голый стол, пара жестких стульев, человек в зеленом мундире и с толстой папкой в руках. Дув рассмотрел знаки различия на форме: майор СБ. Он сглотнул. Последний раз он видел СБшные Глаза Гора так близко в тот день, когда погиб его отец.

— Сэр.

— Добрый день, — отозвался СБшник. — Я майор Томпсон. Садитесь, пожалуйста.

Дув сел, выпрямив спину. Под ложечкой у него засосало.

— Вы подали заявление на поступление в офицерскую Академию Имперской Службы, его отклонили по соображениям безопасности, и тогда вы подали апелляцию, — перечислил Томпсон с невыразительностью судьи. — Исходя из того, что в вашем случае обстоятельства необычны, мне поручили предложить вам пройти еще один уровень проверки безопасности. Если вы пожелаете подвергнуться допросу с фаст-пентой и пройдете его успешно, ваше заявление будет одобрено.

Словно подчеркивая сказанное, Томпсон выложил поверх своей папки небольшой медицинский кейс. Дув уставился на коробочку. Под прозрачной крышкой была различима даже тонкая игла пневмошприца. Вся его жизнь сейчас на острие этой иглы...

Что они спросят у него? Что он ответит? Есть такие вопросы, ответ на который не знает даже он сам. Он заставил себя отвести взгляд от иглы и посмотреть майору в лицо. Тот был бесстрастен, не показывая ни симпатии, ни враждебности, и Дув знал, что по-настоящему у него нет никакого выбора. Он должен просто позволить всему идти своим чередом, и тогда его в конце концов впустят в этот круг, станут доверять ему настолько, что позволят сыграть в великую форскую игру власти.

— Я желаю подвернуться допросу с фаст-пентой, — подтвердил он.

Томпсон медленно кивнул.

— Очень хорошо. Закатайте левый рукав, пожалуйста.

Дув положил локоть на стол, и Томпсон сначала прилепил ему на кожу тест-пластырь на аллергию, а затем взялся за пневмошприц.

— Считайте в обратном порядке от десяти.

Едва Дув произнес "семь", за его спиной отворилась дверь. Он дернулся. Вошедший человек в штатском мягко прикрыл за собой дверь и встал сбоку от стола, прислонясь к стене и скрестив руки на груди. Стоял он точно посреди между Дувом и Томпсоном, так, что мог видеть лица обоих.

— ...три, два, один.

Дув знал, что наркотик возымел свой эффект — потому что при взгляде на новоприбывшего ему вдруг показалось, что перед ним не человек, а Глаз Гора в человеческий рост. Мгновение, и галлюцинация растаяла. Дув заставил себя смотреть прямо на Томпсона. Некая странная, хладнокровная, отдаленная часть его рассудка знала, что он сейчас ответит на все, что бы Томпсон ни спросил. Любой секрет, любая мысль, шепотом отозвавшаяся в глубине сознания. Он многие годы возводил стены своего разума, создавая себя заново, а теперь эти стены были хрупки, как паутинка.

Он был сейчас за этим столом точно обнаженный, и на долю секунды потребовалась вся его воля, чтобы не вскочить на ноги и не удрать, и не бежать отсюда аж до космопорта, а потом дальше, обратно в безопасность куполов, на Комарру.

— ...Комарру, — произнес он вслух, но едва разборчиво. Кажется, его выговор, который он так болезненно переучивал на барраярский лад, наркотик тоже смыл.

Томпсон покосился на третьего человека, тот слегка кивнул. Дуву тут же захотелось подтвердить: да, наркотик действует, начинайте! Томпсон положил ладони на стол, поглядел на него в упор и спросил:

— Ваше имя?

Когда Дув готовился к вступительным экзаменам в Академию, он изучал процедуру допроса с фаст-пентой и знал, что это — стандартная начальная реплика, легкий вопрос с легким ответом на него, который позволяет допрашиваемому плавно втянуться в процесс. Только для него этот вопрос легким не был.

Ответ начал подниматься со дна его рассудка: из детства, из школьных лет, из времени, которое он провел дома дома. «Давид Гален» — он уже открыл рот, чтобы это произнести.

"Давид Гален, спускайся немедленно!", так кричала его мать. "Гален, где твое домашнее задание?" "Давид, скажи своему отцу спасибо за помощь..." "Давид Гален, как ты можешь объяснить, что был на улице два часа спустя после наступления комендантского часа?"

В книге говорилось, что фаст-пента улучшает способность вспоминать прошлые события. Однако последнее воспоминание и так было слишком отчетливым: резкий железистый запах крови, ужасные оторванные конечности, пыль, заслоняющая поле зрения, шипение атмосферы, убегающей через трещину в куполе... В ту ночь он прокрался вслед за отцом и братом, перепуганный и любопытный, одновременно желая быть частью того, что они делали, но не слишком приближаться. Он не видел взрыва, но понял: они не дошли даже до поста охраны. Бомба взорвалась слишком рано — а ведь он видел, как отец осторожно запихивает ее себе под куртку. Давид смотрел, смотрел и смотрел, мечтая только об одном — чтобы все оказалось не на самом деле. Наконец кошмарные фигуры — барраярские солдаты в респираторах — уволокли его прочь от кровавого месива, дали одеяло завернуться, напоили горячим — а потом допросили. "Почему ты не дома, Давид Гален?"

Давид Гален умер той ночью вместе со своими отцом и братом, в покрытом пылью ужасе, материнских слезах и уверенности, что каким бы ни было его будущее, таким оно не станет. Он не Давид Гален. Но кто же он тогда? Он сидел, безымянный, безответный, не сводя глаз с допрашивающего.

— Я не знаю, — прошептал он.

Томпсон уставился на него:

— Как вы можете не знать...

— Мы называет фаст-пенту наркотиком правды, — вмешался человек у стены, — однако важно помнить, что она не открывает объективную истину. Скорее она обнажает то, во что человек по-настоящему верит. — Он посмотрел прямо на Дува. — Назовите нам свое имя.

После смерти отца он перепробовал множество имен, как меняет одну куртку за другой модный юнец, стараясь найти самую клевую. И со всеми из них он не мог сродниться, точно с одеждой — частью его тела не стало ни одно из них. Даже под фаст-пентой он бы не вспомнил их полный список: имена из комаррской истории, из барраярской, инопланетные имена; однажды, в наивной попытке, он даже назвался форским именем, и его тогда чуть было не арестовали. Но ни одно из них не стало правильным ответом.

В допросной комнате было небольшое окошко. Он уставился туда, с привычным ужасом и любопытством разглядывая открытое небо, которое давило сейчас с неумолимой силой — сейчас, когда фаст-пента унесла прочь все его обычные сознательные рационализации типа "у меня не может кончиться кислород, я не замерзну в лед, я в полной безопасности". Он перевел взгляд ниже, и где на утесе над рекой возвышался замок Форхартунг — эмблема барраярской столицы, растиражированная на тысяче почтовых открыток. После смерти отца он повесил одну такую на стене своей спальни; тогда, когда он окинул взглядом свою жизнь и понял, что отца больше нет, а Барраяр по-прежнему здесь.

Только одно будущее существовало для Комарры, для него самого — и это был не путь его отца, но путь барраярских завоевателей. Он набрел на этот ответ ощупью: когда смог оглядеться, подумать самостоятельно, изучить историю Барраяра и Комарры. А поняв это, он узнал свое имя — единственно возможное. Он посмотрел на СБшников и улыбнулся:

— Меня зовут Дув Галени.

Человек в штатском едва заметно вздохнул, отлепился от стены и направился к двери. Томпсон встревоженно повернул голову в его сторону:

— Сэр? Вы не хотите остаться?..

— Я услышал все, что мне было нужно. Все в порядке.

— Но...

Человек чуть улыбнулся.

— Давайте продолжим, если хотите, для протокола. Процедура Б-2, сокращенная форма. У меня есть пара минут. — Он вернулся обратно и махнул Томпсону рукой — продолжать.

Томпсон посмотрел в свои бумаги, нахмурился, перелистнул несколько страниц.

— Вы желаете свергнуть императора?

— Нет.

— Вы наемный убийца?

— Нет.

В этих строчках оказался записан еще с десяток подобных вопросов. Нет, жизнерадостно отвечал Дув, у него нет намерений причинить никакого вреда ни императору, ни премьер-министру Форкосигану, он не получал ни платы, ни приказа за то, что завербуется в барраярскую армию, и его не принудили к этому шантажом, он ни на кого не работает, он не цетагандийский агент, он не состоит ни в одной запрещенной организации, он захотел поступить на службу по доброй воле и потому, что желает служить Барраяру... Эти вопросы были легкими. Томпсон делал какие-то аккуратные пометки, но третий человек явно скучал, уставившись куда-то в пространство.

— Хорошо, — произнес этот третий минут через десять подобных вопросов. — Этого достаточно. Он прошел. Заявление одобрено. — Он подошел к столу, расписался на распечатке, кивнул Дуву и вышел, ответив на воинский салют Томпсона небрежным взмахом руки.

Едва дверь закрылась, Томпсон взял со стола вторую коробочку.

— Это нейтрализатор фаст-пенты. Ему потребуется несколько секунд, чтобы подействовать. — Он прижал к предплечью Дува второй пневмошприц.

Наркотическая эйфория постепенно утекла прочь. Дув остался с ощущением, словно он озяб, и чувствовал себя даже более обнаженным. Так, словно просыпаешься посреди типового кошмара, в котором ты вышел на люди голым, и понимаешь, что это не сон и все так и есть на самом деле. Они знали. Они точно знали, что спросить, понимали, где лежит ядро его самосознания.

— Кто это был? — услышал он собственный голос. Вроде гражданский... но нет, Томпсон ему откозырял.

Майор приподнял брови.

— Это шеф Иллиан. Ваше дело дошло до самого верха, и тогда мы изобрели этот компромисс. Надеюсь, что на Службе вы сделаете хорошую карьеру — ведь столько важных людей потратили время на ваше заявление.

— Ох, — слабо выговорил Дув, вдруг задумавшись, как же высоко находится этот "самый верх". Император? Форкосиган? Конечно же, нет.

— Я рассчитываю на это, сэр, — ответил он как можно тверже.

— Вижу, вас допустили к экзаменам в Имперскую Военную Академию, — продолжил Томпсон, закрывая свою папку. — Комаррец, боже мой. — Он передал Дуву распечатку, подписанную Иллианом: на его вербовочных документах стояла отметка "принято".

Дув кивнул. В его глазах было удивление.

Томпсон слегка улыбнулся; в этой улыбке смешались ирония и неожиданное сочувствие.

— Я был в первом выпуске, когда они начали принимать простолюдинов. А теперь вот комаррцы. Удачи вам, доктор Галени. Вам она понадобится. — Он встал и показал на дверь.

Когда он повернулся, Дув бросил последний взгляд в окно на замок Форхартунг. Символ Барраяра лежит перед ним, а отец остался позади. Он свернул распечатку, аккуратно убрал ее в карман и двинулся навстречу своей новой жизни.