Минус декабрь по Цельсию (гет)

На улице стоял страшный мороз — серые мостовые припорошило белым, пушистым снегом, на магазинных витринах сверкали гирлянды, а полицейские дроны патрулировали район в голограммах Санта-Клауса. Жуткое зрелище, на самом-то деле, но настроение у Аканэ с самого утра приподнятое — то ли дело в неожиданно выпавшем снеге, что не успели убрать уборщики за ночь, то ли в щекочущем нос запахе мандаринов, что какой-то шутник, — Кагари ни за что не признается, но огромную авоську с невесть откуда взявшимися цитрусами видели все, — протащил в Бюро.

Мороз пахнет праздником, и даже суровый Гиноза чуть менее сердитый, чем обычно.

Цунэмори выходит на улицу из небольшого кафе на углу, кутается в зимнюю инспекторскую куртку и счастливо вдыхает трескучий, холодный воздух. Чуть поодаль виднеется мрачный силуэт Нобучики — тот даже не движется, лишь изредка прикладывая руку к наушнику, дабы угомонить никак не замолкающего на том конце провода Кагари. Они с Кунидзукой изображают эльфов Санты, и если Яёй цель их пребывания на стылой улице прекрасно помнит, то Шусей скачет по заледеневшему тротуару, размахивая доминатором под видом огромного бело-красного леденца, и веселит публику едва ли подобающим исполнителю Бюро поведением.

Гиноза бесится, но прикрытие есть прикрытие — орать друг на друга будут позже.

На противоположной стороне улицы, небрежно прислонившись к бетонной стене, стоит Когами. Сутулится и застёгивает ворот неизменной куртки по самые уши. Аканэ перебегает дорогу, попутно извиняется перед дроном, что по ее вине едва не соскользнул с тонкого поребрика, и останавливается возле Шиньи.

— Ну как?

— Пусто, — качает головой исполнитель, на одно мгновение поворачиваясь к ней. — Масаока скажет, как только они появятся. Оставайся пока в кафе, инспектор — здесь холодно.

— Я выпила три чашки горячего шоколада — больше не могу. Иди ты, я сменю.

— Слышишь, как Гино скрипит зубами? — улыбается Ко. — Не играй с огнём — в гневе он ещё больший зануда.

Аканэ негромко смеётся и прячет окоченевшие ладони в рукавах:

— Масаока-сан патрулирует в костюме оленя — его может понять.

Мимо них проезжает снегоуборщик, и Шинья едва успевает схватить девушку за руку и оттащить в сторону — снег с дороги ровной горкой ложится на тротуар и тут же, обработанный реагентами, тает.

— Дрон — похититель Рождества, — тихонько шутит Аканэ, удивляясь, как на таком морозе у Когами по-прежнему горячие ладони.

Сразу становится тепло и спокойно — будто они не в центре стрессонеустойчивого района, а дома возле ёлки. Голографической, разумеется, но за неимением настоящей и это неплохо.

Интересно, а Ко празднует Рождество?

— Ты знаешь, что у Нобучики на морозе потеют очки, и он только делает вид, что всё видит? — заговорщически шепчет ей на ухо Шинья, и Цунэмори прячет улыбку в воротнике.

— Ещё слово, Когами, и встретишь Рождество в медблоке,— раздаётся в наушнике скрипучий голос Гинозы.

— Снегоуборщик слева по борту, Нобу, не зевай, — смеётся Ко и подмигивает радостной Аканэ.

Старший инспектор едва успевает отпрыгнуть от снежной лавины, глухо материт ничего не подозревающего дрона и гневно сверкает глазами в сторону веселящегося бывшего напарника.

— Отставить драку, детки, — подает голос Томоми. — Вижу подарки.

— Сколько? — раздраженно спрашивает Гиноза.

— Подарков? А шут его знает, инспектор, но вам оставим самый большой, — теперь уже смеются все, и Аканэ, конечно, не эксперт, но в ответном: «Грабителей, черт возьми, грабителей!» Гинозы злости куда меньше, чем тому хочется показать.

— Один за рулём, двое с награбленным, — непринуждённо чавкая пряниками, отвечает старик. — Могу и сам убрать, если...

— Нет, — командует Гиноза, оставив шутливый тон. — Инспектор Цунэмори, на позицию. Когами, за тобой водитель.

— Вас понял, Гино—кун, — отрываясь от стены, рапортует Когами.

— Богом клянусь, Шинья, ещё раз назовёшь меня...

На улице страшный мороз, но Кагари и Кунидзука скачут по улице в костюмах эльфов, Масаока раздаёт прохожим детям леденцы, Гиноза сердится чуть меньше обычного, а Когами улыбается по-особенному тепло, шепчет:

— Ну что, мой маленький замёрзший инспектор, готова?

...и суровая реальность вдруг кажется рождественской сказкой. Потому что есть что-то особенное в том, как Шинья произносит "мой инспектор".

* * *

— Вот только не говорите, что подкинете мне еще работы! — страдальчески закатывая глаза, восклицает Караномори.

— Всего два образца, Шион, не переломишься, — Когами протягивает красавице пластиковый пакет и шутливо щёлкает ее по носу. — Чудесно выглядишь.

— Подхалим проклятый! — кричит она ему вслед и включает компьютер. — Ну вот скажи мне, Аканэ, хотя бы одно Рождество в стенах этой ушлой конторы я могу провести по-человечески? С индейкой, пирогом и шампанским?

Цунэмори смотрит, как за Когами закрывается дверь, и садится на диван. От неё отчета сегодня никто не ждёт — водителя обезвредил Когами, двух грабителей повязал тоже он, а допрос проводил Гиноза. Ей остается только дождаться анализов образцов взрывчатки, что они нашли в фургоне, и на этом её рабочий день может быть окончен.

— Я уже неделю даже сексом спокойно заняться не могу, — Аканэ краснеет, но Шион смущения коллеги не замечает. — Всё потому что каждый встречный в этой берлоге считает меня специалистом околовсяческих наук и ничуть не стесняется с пяти грёбаных утра заваливать меня не моей работой — вот объясни мне, до коих пор я...

— Караномори-сан, а Когами празднует Рождество?

Шион осекается, отрывается от монитора и с любопытством поворачивается к Цунэмори. Смотрит, молча склонив голову к плечу, и Аканэ смущенно отводит взгляд.

— Просто Кагари и Масаока-сан раздобыли кое-какую еду, Кунидзука сегодня тоже свободна, и даже Гиноза-сан вроде сказал, что придёт...

— Постой, а я? — с искренним возмущением спрашивает Шион.

— Кагари вас вчера звал, но вы запустили в него полотенцем.

— Ах, так вот что Шусей забыл у меня в душе... Так, и чего?

Цунэмори теребит подол юбки и прячет глаза за отросшей чёлкой.

— Вот я и хотела спросить, как Когами относится к праздникам.

Караномори прикусывает колпачок от ручки, улыбается так, будто ей известны если и не все тайны мира, то тайны Аканэ точно и по-дружески теребит начальницу по лохматой макушке.

— Думаю, что Шинья ответит скорее, если его спросишь ты.

Цунэмори смущается еще больше, не рискуя объяснять, что когда дело касается Когами, смелой выходит быть только на словах, растерянно кивает и забирает готовые результаты экспертизы. В конце концов, не показались же ей интимное "ты" и сокровенное "мой инспектор" сегодня на продрогшей декабрьской улице?

Бывший инспектор обнаруживается в офисе. Сидит, закинув ноги на стол, в зубах сигарета, а на коленях — клавиатура. Щёлкает клавишами, набирая рапорт, и сосредоточенно хмурится, сверяя показатели геолокации с собственными данными.

Увидев Аканэ, улыбается и кивает ей на кресло напротив.

Инспектор садится, смотрит, как строчка за строчкой набирается отчёт и, решившись, спрашивает:

— Не хочешь отметить Рождество?

Когами отвлекается от рапорта, смотрит на Аканэ и коротко качает головой:

— Нам вряд ли разумно оставаться вдвоём, инспектор.

Цунэмори даже не краснеет, потому что он всё понял правильно — сегодня на заснеженном тротуаре она именно об этом и думала. Голографическая ёлка, ненастоящий камин и индейка из репликатора — сомнительная романтика, но важно не как, а с кем.

— Мы не будем одни, — пожимает она плечами. — Масаока-сан и Кагари раздобыли еду, Кунидзука и Караномори наверняка придут, и даже Гиноза-сан сказал, что будет... Я была бы рада, если бы ты тоже к нам присоединился.

— Работы много, вряд ли я...

— Подумай, — перебивает его инспектор. — Мы вряд ли соберемся раньше одиннадцати, у тебя есть время.

И, не дожидаясь ответа, встает с кресла и идет к выходу.

— Аканэ, — окликает её Шинья. — Спасибо.

Следователь улыбается, радуясь знакомым искоркам в синих глазах, и выходит из зала. Он не придёт, конечно. Но есть что-то особенное в том, как он произносит "Аканэ".

* * *

В нескромном жилом блоке Кагари все собираются только к полуночи. Усталые, вымотанные, но поразительно радостные. Цунэмори вот уже полгода работает в Бюро, но только сегодня чувствует себя частью не просто команды — семьи. На сердце от этого тут же становится легко, и она расслабленно отпивает из бокала сверкающий шипучий напиток.

Кунидзука впервые на её памяти одета не в чёрное — кокетливо крутится в красном платье возле барной стойки, украшает самую настоящую индейку брусникой и перебрасывается с гогочущим Шусеем необидными шутками. Индейка настоящая, а вот ягоды из репликатора. Это ерунда и нет тут никаких "но" — слишком уж у всех хорошее настроение.

Караномори с видом знатока дегустирует коллекцию спиртного Масаоки. Распробовать у Шион выходит не с первого раза, и ко второму кругу оба предаются обыкновенному рождественскому пьянству — Гиноза не одобряет, но в ответ на шутливый поцелуй Караномори в щёку только качает головой. Чуточку снисходительно и совсем не зло.

— Милашка, а какое у тебя было самое веселое Рождество? — вдруг спрашивает Кагари Аканэ и протягивает ей тарелку с дымящейся индейкой. — Вот Яёй как раз начала рассказывать, как однажды они с однокурсницами перепутали корпуса мужской и женской общаги... — Кунидзука таки дотягивается и влепляет ему несильный подзатыльник — Шусей ржёт, но виноватым себя не чувствует ни капли.

Цунэмори растерянно принимает рождественское лакомство и задумчиво прикусывает вилку.

— Я не знаю, — отвечает она, — я всегда встречала с родителями и бабушкой.

Рассказать действительно нечего — просто и по-семейному. Ничего особенного или запоминающегося — ёлка, индейка, шампанское. Всё из репликатора, алкоголь совсем не похож на алкоголь, а индейка вкусом и запахом напоминает резину, но ничего другого никогда не было — сравнивать не с чем. Мама каждый Новый Год дарила ей вязанный свитер нового цвета — единственные вещи в её старом шкафу. С техническим прогрессом отпала надобность и в них, но Цунэмори-сан трепетно держалась за свою любовь к вязанию.

— Не расстраивайся, сударыня, — утешает ее Томоми. — Жизнь — штука длинная, отпразднуешь ещё не одно Рождество.

Аканэ несмело улыбается, и вдруг открывается дверь. Когами вместо приветствия трясет целым букетом еловых веток, протягивает их хохочущему Кагари, пожимает руку Гинозе, а смотрит только на Аканэ:

— Прямиком из леса.

— Настоящие? — неверяще переспрашивает Кунидзука и бросается к колючим веткам.

— Пятый пункт сто двадцать третьей главы внутреннего Устава Бюро, — меланхолично замечает Гиноза. — За моё молчание будешь должен мне два рапорта.

— Беру под свою ответственность, Гиноза-сан, — радостно улыбается Цунэмори, не сводя сияющего взгляда с синеглазого исполнителя.

Поднимается с дивана, будто невзначай в мимолётной ласке касается тёплой ладони Когами и идёт помогать Шион и Яёй накрывать на стол.

На дворе минус декабрь по Цельсию. С магазинных витрин светят разноцветные гирлянды, а в коридорах Бюро всё ещё пахнет мандаринами. Тепло, уютно и непривычно спокойно.

Шинья сидит рядом, будто случайно приобнимая своего инспектора за плечо, и если и есть в мире счастье, то это оно.

— Видишь, сударыня,— склонившись к ней, негромко говорит Масаока. — Будет что ответить Кагари на следующее Рождество.

Аканэ благодарно сжимает стальную ладонь старого детектива, греется в родном тепле Когами и надеется, что на следующее Рождество они вспомнят это все вместе. И кто знает, быть может, раздобудут целую ёлку.