Сочувствие к дьяволу (джен)

Давид выскользнул из кафе, держа руки в карманах. Сердце колотилось у него в горле. Две минуты, так сказал отец. Две минуты на то, чтобы уйти как можно дальше, не привлекая внимания, заслужив лишь беглый взгляд отряда барраярских солдат, решивших устроить себе отдых в этом кафе — барраярцев с их тяжелыми сапогами и руками в крови, — не разбудив никаких датчиков и не вызвав никаких подозрений.

Две минуты, чтобы убить три десятка человек.

На углу, метрах в тридцати дальше по улице, стояло еще двое барраярцев. Одетые в черное здоровяки с плазмотронами в руках, чьи лица наполовину скрывали забрала боевых шлемов. Дэвид глядел прямо перед собой: он — обычный мальчишка, идущий домой после школы, на рубашке — школьная эмблема, а в голове — только математика, история и экономика. И никаких таймеров, гравидеструкторов и мыслей о секунде, когда он не должен будет броситься за...

Раздался звук, ударил воздух, и весь мир превратился в белую вспышку. Воздушная волна бросила Давида на колени, проволокла животом по грубому камню мостовой. Пол-секунды он лежал неподвижно, оглушенный, ослепший, все мысли выбило у него из головы. Что-то ударило его по спине, и он инстинктивно попытался прикрыть руками затылок.

Закричала женщина. Она кричала и кричала, не останавливаясь.

Мир снова ожил. Мимо пробежали двое барраярских солдат — сапог одного впечатался в мостовую в каких-то сантиметрах от ноги Давида. Он поднялся на четвереньки, кашляя, мало чего видя сквозь плотную белую завесу дыма и пыли. Его рука кровоточила, рубашка была порвана, брюки продраны на коленях. Он ощущал, как что-то теплое течет по подбородку, и чувствовал вкус крови во рту.

Женщина продолжала кричать.

Давид с трудом поднялся на ноги, тяжело дыша, точно после бега, и оглянулся через плечо. Улица за его спиной была...

Ее больше не было.

Не было.

Если бы из-за угла сейчас показался Комаррский Мясник и приказал ему идти — или даже если бы появился отец — Давид был бы не в силах шевельнуть ни мускулом. Он уставился на рваный кратер, на камни, разлетевшиеся на сотню метров от эпицентра взрыва, на дым, поднимающийся столбом там, где были магазины и конторы, мужчины и женщины, барраярцы и комаррцы. Не просто кафе, но все в радиусе двадцати ярдов смело содержимое школьной сумки, которую он оставил под столом, уходя. Все превратилось в куски расколотого камня и размолотой плоти.

Это сделал гравидеструктор, тупо подумал Давид. Затем пришла вторая мысль: нет, это сделал я.

Двое барраярцев добрались до края кратера. Один кричал что-то в свой наручный комм, другой направил дуло плазмотрона вниз, на мужчину, который пытался вытащить из под обломков женщину. Половина ее скальпа была содрана и свисала на лицо, точно вуаль — длинные черные волосы и ярко-алая кровь. Барряряец с коммом прикрикнул на своего товарища, отвел дуло в сторону и сам протянул ладонь, чтобы помочь раненой женщине. Она завопила и отшатнулась, и он отпрянув, опустил руку. Второй солдат снова поднял плазмотрон, водя дулом по сторонам и сканируя пространство, палец его напрягся на курке.

Кто-то потянул Давида за локоть.

— Лучше тебе уйти отсюда, паренек, они в любой момент могут начать стрельбу...

Это был немолодой человек в залитой кровью рубашке; со щеки его был содран лоскут кожи, он задыхался.

— Это не место для ребенка, — сказал он, снова взяв Давида за локоть. — Иди домой. Иди к маме. Боже правый...

Давид вырвался из его хватки и побежал, не разбирая дороги, склонив голову, оступаясь и борясь с тошнотой. Он добежал до следующего квартала и там врезался в угол лифтовой кабинки. На этот раз вставать ему было еще трудней. Кто-то склонился над ним, серьезный, перепуганный.

— Бомба, — выдавил он, — Бомба, патриоты, не знаю, там ничего не осталось, все погибли, там барраярцы, я не знаю...

Он еще слышал вопли той женщины, уже негромкие, переходящие в рыдания. Закричал кто-то ближе. Высокий мужчина поднял его на ноги и начал выпытывать, как его зовут, где его родители, где он живет. Давид едва сообразил, что надо солгать — "я уже иду домой, я в порядке, но там есть пострадавшие, сэр, погибшие" — и вот он уже остался один, толпа рассосалась — кто-то бросился к кратеру, кто-то поспешил прочь от него. С неба, с вершины купола пикировали вниз черные аэрокары, один за другим.

Давид заставил себя сунуть руки в карманы и побрел прочь. Нет, не домой, пока еще не туда. Отец должен быть сейчас дома, и Давид понимал, что пока не в силах вынести ликующего взгляда сера Галена, его злорадного торжества и перечисления погибших — барраярцев, одних только барраярцев. Не сейчас.

А может, и никогда.