Про кота (джен)

— Именно сказку? — уточнил Байерли Форратьер и поморщился. — И именно сейчас? А почему я?

— А почему бы и нет? — улыбнулась Лаиса. — Эзар будет тебе по-настоящему признателен. Нам с ним нужно сидеть совсем неподвижно как минимум час. Ты же понимаешь, что для трехлетнего кронпринца это непосильная задача.

— А почему нельзя рисовать вас по снимку? — Бай решительно не понимал, за что его втягивают в очередную сомнительную авантюру.

— И я задавалась этим вопросом, и не один раз, — пожала плечами императрица. — Спроси об этом леди Элис, получишь более внятный ответ, чем от меня.

— Но если император меня позовет меня на полуслове? Мне сегодня велено прибыть для личного доклада к десяти утра, а уже почти полдень, — Бай беспомощно улыбнулся, зная, что такая улыбка делает его особенно обаятельным.

— Забудь. У Грегора сегодня тяжелый день. До тебя очередь дойдет в лучшем случае после обеда. Но ты же не рискнешь уйти сейчас из дворца после того, что я тебе сказала? — Лаиса улыбнулась, уверенная в своей победе. — Ты останешься и будешь ждать. Садись напротив меня и рассказывай сказку. Желательно — барраярскую.

— Но почему все же я? — не сдавался Байерли. — Я — не лучший рассказчик и не знаток всех этих детских историй! — «Разжалобить молодую мать сложно, но возможно, ее получится смутить?» — А если я нечаянно расскажу при наследном принце что-нибудь неподобающее?

Лаиса подумала и ответила уверенно:

— Мой сын в последнее время с удовольствием слушает мужчин, но игнорирует рассказы женщин. Мне это очень, то есть совсем, не нравится, но остается уповать, что это временное явление, а не проявление барраярской наследственности, — Лаиса тяжело вздохнула и, прищурясь, смерила Бая взглядом. — Значит, что бы ты ни рассказал, он примет это лучше, чем сказки няни с ее помощницей. А я сама рассказывать не могу, мне нужно сидеть ровно.

Байерли тоже тяжело вздохнул, осознав, что попал. Он даже не успел придумать очередную причину для самоотвода, когда няня привела Его Высочество и усадила на высокий стул, рядом с императрицей. Мальчик с любопытством посмотрел на Форратьера и, как показалось Баю, остался доволен результатом. Глаза у ребенка были серо-зеленые, такие же, как у его отца, и деда, и прадеда — предмет фамильной гордости семьи Форбарра.

— Сказку хочу, — спокойно и без угрозы в голосе заявил кронпринц.

— Да-да, конечно, — закивал Бай, старательно вспоминая хоть какую-нибудь. Всего пару месяцев назад Форпатрил всерьез уверял его, что в определенном ракурсе Бай похож на кота в сапогах. Это определенный ракурс, правда, был не слишком удобен для воспоминания при ребенке, да и сапоги он тогда, помнится снял… Но про кота, определенно, рассказать можно.

— А знаешь ли ты сказку про Кота в сапогах, мой принц? — Бай изобразил умильную улыбку и наклонил голову, пытаясь привлечь внимание маленького Эзара, который уже начал раскачиваться на стуле, как на деревянном коне.

— Знаю! — отрезал юный принц.

— Ничего страшного, Форратьер. Я уверена, его Высочество выслушает эту замечательную сказку еще раз, — заметила императрица.

Байерли вдохнул поглубже и начал повествование.

— Давным-давно у одного фора, а, вернее, у одного графа было три сына. Первый был умный, второй — не очень, а третий — вовсе был дурак. И звали его…

— ...Айвен! — снова подала голос императрица. Однако ее лицо оставалось серьезным и задумчивым. Она старательно позировала художнику, который жадно вглядывался в ее черты, делая наброски.

— Да, Айвен, — с грустью в голосе согласился Бай.

— Айвен! — хихикнул кронпринц, видимо за компанию.

Ему-то откуда что-то такое знать про Айвена? По которому Бай, между прочим, соскучился. Форпатрил вместе со своей Теж сидят под домашним арестом и даже не звонит, сволочь неблагодарная. А тут про него сказки рассказывай!

Бай еще раз поморщился, снова привел лицо в умильное состояние и продолжил:

— У графа, помимо сыновей, были еще и дочки, прехорошенькие к тому же. Целых сорок дочерей. Сорок ангелов прелестных!

— Сорок! — восхитился принц и вытаращил глаза. — Скока-скока?

— Сказка про графа Формюира, я полагаю? — голос Лаисы был безукоризненно вежлив.

— Да-да, именно так! — так же чопорно отвечал Бай. — И каждой дочери граф был обязан выдать графское приданое. А потому их расхватали замуж как горячие пирожки в Зимнепраздник. Ну, как-то так… — Бай поморгал глазами в сторону Лаисы, но та не удостоила его ответом. А принца матримониальные проблемы пока не беспокоили.

— И когда всех дочерей выдали замуж, то у бедолаги графа осталось очень мало денег для сыновей. И умирая, он оставил им очень незавидное наследство. Старшему сыну — графский особняк с дырявой крышей, среднему — лошадь, чтобы тот записался в армию, а младшему — завещал только черного пушистого кота.

И тут Бай виртуозно мяукнул:

— Мя-яу!

Это был очевидный ход конем. Наконец все внимание его высочества оказалось надежно приковано к нему. Какое-то время принц и Байерли соревновались в мяуканье. Бай научил принца мяукать длинным призывным мявом, как делают это коты в начале марта. А еще — раздраженно, с громким шипением, когда кота гонят с пригретого дивана. И, напоследок — удовлетворенно урчать, словно кот, что заполучил полную миску сливок. В результате пришлось устроить перерыв, принц с удовольствием шипел, спрыгивая с низенького диванчика, а Лаиса размяла затекшие плечи.

Но затем все снова чинно уселись в парадные позы, и художник продолжил свою работу, а Бай — свой рассказ.

— Итак, мой милый принц, мы остановились на том, что младший сын графа, по имени Айвен, остался без наследства и совсем один. Темной ночью он шел, куда глаза глядят, подальше от родного дома, а за ним бежал его кот…

Бай прошелся по комнате, чтобы подавить не слишком приятное воспоминание о том, как ему самому пришлось спешно бежать из родного дома. И он вдруг понял, что не помнит обстоятельств, при которых кот обулся в сапоги. «Черт, кажется, эти сапоги тоже были частью наследства», — мысленно ругнулся он, но надо было как-то выкручиваться.

— Ох, совсем забыл! Кот-то был не простой, а волшебный, ваше высочество! Кот умел ходить на задних лапах, говорить человеческим голосом и мастерски ловить огромных мышей! — Баейрли широко развел руки, показывая размер мыши и пояснил: — И это только мышиный глаз!

Принц восхищенно затих, художник в поте лица рисовал, прикусив кончик языка, Лаиса сохраняла незамутненное чинное выражение благопристойности.

И тут Бая слегка понесло.

— … И вот шли они, шли и забрели в дремучий страшный черный лес. А когда на небе показалась вторая луна, они выбрались на опушку, где стоял черный огромный дом. В этом доме жили… страшные разбойники!

Принц ахнул. Императрица нахмурила брови. Байерли с пониманием кивнул и затараторил, чтобы быстрее проскочить через дремучие подробности, в которых он явно заблудился:

— Главарем разбойников был жадный, но глупый фор по имени Ришар. Он велел посадить Айвена под замок, а сам сел играть с котом в карты. — «На раздевание», чуть было не выпалил Бай, но прикусил язык. — И когда кот, ваше высочество, выиграл у Ришара сто марок, тот от жадности чуть не лопнул и заорал своей челяди, что кота надо зажарить на ужин. Но мудрейший кот отказался от выигрыша, и тут жадный фор обрадовался, подобрел и сам похвастался коту, сколько у него наворовано сокровищ. А потом Ришар напился… хм, чая и отправился спать. Тогда кот вскочил и побежал со всех лап через лес и привел к разбойничьему дому взвод императорских лесничих.

Принц радостно захлопал в ладоши, на него почтительно зашикали нянькой, и он снова сел ровненько.

Бай быстренько успел промочить горло и уже без спешки продолжал:

— Когда императорские лесничие извлекли несчастного, заспанного и испуганного Айвена из подвала, кот им сразу пожаловался, как сильно его хозяин пострадал от разбойников. Пока тот хлопал глазами, кот быстренько опознал среди наворованного хозяйское добро: два камзола узорчатых, две пары ботфортов замшевых, одну карету, запряженную четверкой лошадей, четыре мешочка с золотыми монетами, четыре банки ветчины индюшачьей деликатесной и одну гармонь импортную, бетанскую. Кот быстренько обулся в новенькие сапоги, усадил хозяина в карету, и дальше они поехали уже в полном порядке и удобстве.

— Какой-то кот, у вас, Форратьер, слишком корыстный, — удивленно заметила Лаиса.

— Ах, Ваше Величество, — невозмутимо отвечал Байерли, — в сказках и не такое бывает.

Близилось время обеда, но художник попросил еще немного времени, чтобы успеть набросать эскизы при утреннем свете. Байерли покорно продолжал рассказ, без понуканий и напоминаний:

— И вот, дальше, кот в сапогах и его довольный хозяин путешествовали, пока дорога не привела их к огромному замку, в котором жил, прошу прощения за неделикатную подробность, великан-людоед. Не надо бояться, сейчас я расскажу, как хитрый кот справился и с этой задачей.

Тут Бай несколько запнулся, поскольку подробности участи великанского и людоедского замка ему следовало рассказывать уже не принцу, а его папе. Собственно, за этим он и был вызван сегодня во дворец. История перестала казаться совсем простой, но Бай сглотнул и мужественно продолжил:

— В замке людоед обитал со своим семейством. Он сам был красный, как кровь, а жена у него была белая, как снег, и самая настоящая ведьма, как и ее мамаша. Сам людоед и то боялся свою тещу: она была такая страшная, что даже людей не ела, а грызла камень и проела целый туннель под скалой. И служили им волшебные куклы из золота и самоцветов.

— Куклы? — обрадовался маленький принц хоть чему-то знакомому. Лаиса поглядела на Бая осуждающе, но смолчала.

— Куклы-куклы. Младшая дочка людоеда увидела красивого Айвена и тут же влюбилась в него. Она обернулась красавицей и давай плясать вокруг него, так, что у него голова закружилась. Он больше ничего не соображал и захотел на ней жениться.

Бай помассировал себе виски, история все больше и больше становилась жизненной и печальной, но он упрямо держал курс на счастливый конец.

— Тем временем кот пробрался на кухню и услышал, как семья людоеда секретничает между собой и спорит: «Зажарим и съедим нашего зятька! Нет, сварим из него суп и съедим! Нет, сделаем из него колбасу и съедим!» Но красавец Айвен так потерял голову, что и слушать его не захотел.

— Тогда кот явился прямо в большую гостиную, сел на ковер и стал нагло вылизываться, пока людоед не заорал на него: «Мерзкое животное! Зачем ты сидишь передо мной в такой бесстыжей позе!»

— «Ах, милорд людоед, я таким манером выражаю восхищение вам, как самому удивительному волшебнику, какие только существуют на свете. Говорят, вы один на свете умеете превращаться в огромного медведя».

— «В медведя? Легко! — рявкнул людоед. — Это у нас любая девчонка умеет!»

— «Вот чудо из чудес, — изумился кот, — прямо не верится!»

Зря он это сказал, тут же набежали людоедовы родственники, и стали целой стаей зубастых медведей, и красивенькая дочка людоеда тоже стала медведицей, только с бантиком на голове. С розовым.

— Кот со страху чуть не провалился в собственные сапоги и почти потерял голос — но не хитрость. Он-то видел, что в дверях стоит его влюбленный хозяин и таращится на этот бантик, и рот у него открывается все шире и шире. А когда людоедская дочка бросилась к нему, расставив когтистые лапы с розовым маникюром, ну, вы понимаете, бедняга Айвен заорал и бросился бежать. Кот замяукал, медведи заревели, и от этого страшного шума весь замок задрожал и сложился, как карточный домик, в ту самую нору, которую прогрызла людоедова теща на завтрак. Кот и его доблестный хозяин едва успели выскочить в ворота.

Байерли дорисовал эту эпическую картину и нервно вытер лоб.

— И когда графский сын оглянулся, — слабо договорил он, — людоедский замок как сквозь землю провалился, а волшебство людоеда рассеялось. Хозяин расколдовался, посмотрел на кота и обрадовался ему как родному. «И зачем мне такая жена, если у меня есть кот», сказал он, и они пошли прочь.

От двери раздалось негромкое покашливание. Байерли обернулся и увидел, что там, скрестив руки на груди, стоит и внимательное слушает Его Императорское Величество Грегор, Великий и Ужасный.

— Значит, как сквозь землю провалился, да, Форратьер? — очень тихим голосом уточнил тот. — Мне было бы крайне любопытно узнать подробности. Идем.

Бай нервно вытянулся, одной рукой успевая дружелюбно помахать маленькому кронпринцу, а другой — одернуть мундир, так что императрице досталось лишь извиняющаяся, кривая, полная традиционного форратьерского шарма улыбка. Следуя к дверям за свои повелителем, он быстро соображал, с чего ему стоит начать свой злополучный доклад, когда в спину ему донеслось довольное, исполненное с недостаточной сноровкой, но вполне дружелюбное: «Мя-яу!..»