На страже (джен)

Капитан Негри не любил поэзию. Как и музыкальные вечера с декламациями стихов. Но, охраняя генерала Эзара Форбарру, ему приходилось присутствовать в самых неожиданных местах. И этот вечер поэзии — далеко не худшее из таких мест. Тем более что среди гостей случайных лиц нет, все подходы к особняку прикрыты, снайпер на крыше сегодня опытный, надежный.

И кормят в этом доме отменно. Негри позволил себе немного расслабиться.

«Когда твое чело избороздят глубокими следами сорок зим...» — проникновенным голосом завела новый стих дочка хозяина дома.

Негри задумался. Его генералу как раз стукнуло сорок в этом году. Командующий армией. А вот посмотришь на него, особых следов этих зим не заметишь. Ни морщин, ни лысины, ни пивного живота. В волосах серебро поблескивает, но лицо гладкое, молодое. И глаза острые, посмотрит, сразу в душу заглянет, до самого дна. Бабы от него млеют, с первого взгляда. А уж, если он на какую из них глаз положит, то шансов, считай, нет, и уговорит и захороводит. Как леший. Негри даже поморщился. Давно минувшее деревенское детство иной раз вспоминается вот в таких сравнениях.

А стих-то хорош, что девица читает. Насчет наследника генералу бы подумать — самое время. И его, Негри, служба проще была бы, если бы генерал женился и деток завел. Если бы, да кабы! Или бы хоть байстрюков настрогал бы, жалко ему, что ли? Вот хоть с этой самой девицей. Не форесса, а выглядит побогаче многих прочих. Лицо, фигура, волосы — залюбуешься. И генерал на нее с явным интересом искоса зыркает, ох, девка, держись! Негри ухмыльнулся в усы.

Да, такой и похвастать не стыдно, и самому взглянуть приятно. А то у него, у Негри, с генеральскими любовями, как в том самом анекдоте про геморрой: ни людям показать, ни самому посмотреть. Тьфу.

Вот вчера: генерал легко, как мальчишка, взбежал на третий этаж, а Негри запретил подниматься выше второго. И пока генерал там шептался с кем не надо бы, Негри несколько раз так вспотел, что мундир насквозь промок. И от ощущения опасности, и от этого шепота горячего, от сладкого шороха и глухих стонов. Ох, много в его генерале азарта и страсти, и много сил, нерастраченных за долгую войну.

А обаяния у него — море, в таком количестве, что бы хватило на полк. Да что там полк, вся его армия в нем души не чает.Рота диверсантов, из которой Негри набрал личную охрану генерала, ради него на смерть готова. И помимо любви и обожания, у них выучка особая, и капитан их постоянно в тонусе держит, каждый день — тренировки, отработки внештатных ситуаций. Эзар как-то раз спросил: «К чему готовишься? Кого ждешь?». Капитан только плечами пожал. Какая разница, кто именно придет.

Пусть генерал иной раз погуляет по темной улице и в чужой спальне переночует; охране в такие ночи не спать приходится, у охраны ночное дежурство и новый опыт. С кем именно он там ночует, охране знать не положено. Сам Негри знает, иногда это знание его злит, но зависти он не испытывает. То, что щекочет пониже пояса, не сравнить с тем чувством, что у него к генералу. Ни в каком романе, ни в каких стихах про такое не пишут. Это вам не любовь даже, а что-то посерьезнее.

Столько лет прошло, а как вчера все было. Как его на помост вели, Негри не помнит, как петлю накидывали — тоже. И уже когда она затянула горло, и доски под ногами рухнули, когда навалилась предсмертная слабость — тут вот в первый раз он и увидел Эзара. Разглядеть не разглядел, а услышал хруст: думал, шея, а это веревка лопнула, срезанная влет. Помнит, как Эзар прыгнул с помоста, как принял в руки груз сведенного судорогой тела.

Прижал к себе, словно девку, веревку разрезал, нож в руку вложил. Пальцы у Негри онемевшие были, и Эзар ладонь ему сжал, чтоб нож не выпал. Что-то сказал, но Негри не расслышал. Тут пальба началась, и Эзар метнулся куда-то, отстреливаясь. А Негри, едва ноги землю почувствовали, всем телом потянулся к одному из тех, что его на помост вел, к его шее — голой, не раскрашенной гримом. И успел дрожащей рукой воткнуть в эту шею нож по самую рукоятку. Нож он до сих пор хранит, следит, чтобы лезвие не тупилось.

Но не в том дело, что генерал ему жизнь спас, этот долг Негри успел вернуть, и не раз. Никакими словами не объяснить, что для него до сих пор значат эти руки и этот взгляд острых, колдовских глаз…

Негри потянулся, расправляя затекшую спину. Хороший вечер, спокойный, побольше бы таких. Но будут и другие вечера, и ночи будут — не дай бог. И в одну из них, особенно черную, заявятся те, кого Негри всегда ждет. Пусть приходят. Они никогда не смогут пройти к его генералу, ни один из них.