Сказка о солнечной птице (джен)

— Папа, расскажи сказку!

— Какую, малыш?

— Про Солнечную птицу.

— Но ты же знаешь её наизусть.

— Ну па-а-аа…

— Хорошо, слушай…

Жила-была на свете девушка, такая добрая и красивая, что все считали её дочерью самого Солнца, тем более, что волосы её были словно солнечные лучи, пробившиеся сквозь листву деревьев весенним вечером, когда воздух тих и прозрачен, а кожа — как песок на речной излучине, омываемый светлой водой. Солнечной птицей звали её люди, потому что когда она пела — все птицы замолкали от восторга, а ещё потому что, подобно перелётной птице, не жила она на одном месте, а бродила от одного селения к другому, а может, всего лишь за амулет в виде раскинувшей крылья птицы, что носила она на своей груди как благословение тех, кто обучал её. Как пчела собирает нектар с тысяч цветов, чтобы обратить его в сладкий мёд, так она собирала песни и сказания, чтобы сохранить их и приумножить. И приходила она в каждое селение, и пела песни, что поют в иных краях, а после запоминала те, что пели ей в ответ. За песни и добрый нрав любили её люди, и никогда не оставалась она без куска хлеба и крыши над головой. И даже хищные звери не вставали на пути, когда шла она лесною тропой. А больше всего на свете любила она собрать маленьких детей и рассказывать им чудесные сказки, что нашептали ей ветры из дальних стран. И не было на свете сказок добрее и чудеснее.

Сиалла действительно любила забавлять малышню сказками своей родины — теми, которые здешние обитатели могли понять. Не расскажешь же им про робота Чао — победителя-волшебников! Да и истории с принцами и принцессами приходилось изрядно адаптировать. Вообще-то среди этнографов такие вещи не поощряются — «неконтролируемое загрязнение этнографического материала», — но Сиалле прощалось многое. Такая уж она была, что сердиться на неё у начальства решительно не получалось. Да и материал она добывала лучше, чем куда более опытные коллеги — в них, как ни маскируйся, видели чужаков, а её воспринимали как свою. Сказочница — она сама стала наполовину сказкой, а кто ж откажет в приюте живой легенде? Сказку невозможно опасаться…

Казалось — никакая беда не коснётся Солнечной птицы, но судьба готовила ей страшное испытание. На селение, где она гостила, напали безжалостные грольфы, ночные убийцы, что приходят порою из самой глубины леса и убивают всех, кого встретят. А жили в том селении люди мирные, давно не ведавшие сражений, потому не могли они дать отпор злобным тварям и гибли один за другим, больше, чем от ран, страдая от того, что не могут уберечь своих детей от страшной погибели. Селение же стояло на высоком утёсе над морем, и бежать оттуда было некуда, и не было, казалось, ни для кого спасения.

Грольфов долго считали жутковатой легендой — пугалом для непослушных малышей, щекоткой нервов для подростков, местным аналогом историй про вампиров и оборотней, каких полно в фольклоре абсолютно любой разумной расы. А они оказались жутковатой правдой. И предметом восторга зоологов — первый вид теплокровных (и даже млекопитающих), проходящих примерно те же стадии развития, что обычно проходят насекомые. Да к тому же с нестабильным периодом размножения.

Большую часть жизни эти странные существа проводят в виде «личинок» — не слишком крупных зверьков, больше всего похожих на мадагаскарских лемуров. В этот период они питаются фруктами и отличаются от всех прочих животных разве что тем, что являются абсолютными гермафродитами. Что, впрочем, в этом мире не редкость, так что особого внимания зоологов не привлекло. Несколько удивляло отсутствие детёнышей, но вид специально никто не изучал, и считалось, что малышей выращивают в неких укрытиях, на кои до сих пор ещё просто не натыкались. На самом же деле на этой стадии развития грольфы абсолютно стерильны. Хотя вполне могут познавать радости секса, причём в обеих половых ролях.

Удивительно, но местные жители не подозревают о связи безобидных «обезьянок» с легендарными духами-убийцам. Иначе, наверное, давно бы их истребили.

Раз в несколько лет — если некий цикл и существует, то отследить его пока не удалось — происходит массовая метаморфоза. На первом её этапе «личинки» превращаются в «гусениц», на коих в общем-то и похожи — с какой-то кинематографической скоростью вырастают раза в три, становятся толстыми, неповоротливыми и прожорливыми. Период этот длится совсем недолго, меньше месяца, а потом, чуть ли не за один день, происходит вторая метаморфоза, результатом которой и являются те-самые-грольфы — ночной ужас, кошмарные хищники, сильные, ловкие, беспощадные и чертовски умные. Для продолжения рода им требуются гормоны крупных млекопитающих, точно так же, как самкам комара требуется кровь. И они добывают их, нападая стаями на стада крупных копытных, коли такие случатся поблизости, а нет — так на человеческие поселения. Зрелище, надо сказать, не для слабонервных — на этом этапе грольфы абсолютно лишены страха, отпугнуть их невозможно, а убить — очень трудно. Они выедают у своих жертв — иногда ещё живых — половые органы и некоторые железы, а прочее утаскивают «про запас» — на корм беременным самкам. Пока неясно, по какому принципу одни грольфы становятся самцами, а другие — самками, известно только, что первых меньше раз в тридцать, но их сексуальная активность превосходит самые смелые грёзы любого казановы.

Неполовозрелых детёнышей грольфы стараются захватить живьём. Так мясо гораздо проще сохранить.

А Солнечная птица никогда не держала в руках оружия и ничем, казалось, не могла помочь тем, кто принял её под свой кров. Но и сидеть, сложа руки, и ждать гибели она не могла. Собрала она всех детей селения, отвела на самый край утёса и воскликнула: «Если есть в мире справедливость — не погибнут те, кто ещё не познал всю радость жизни! Пусть моя жизнь будет ценою за их спасение!» И так велико было её желание помочь, что случилось чудо: обернулась она громадной птицей, сияющей в ночи подобно солнцу. Взяла она рыбачью сеть, собрала в неё всех малышей, подхватила сеть когтями и унесла в небо, а грольфам осталось лишь выть на земле от бессильной ярости.

Рыбачья сеть имела место. Спасательный антиграв — не авиетка, это всего лишь рюкзачок, размером в две ладони и в три пальца толщиной: генератор, аккумулятор, направляющий двигатель, блок управления… всё крохотное, тягой максимум на двух человек. На двух взрослых… или на десяток малышей. Сиалла действительно запихала их в рыбачью сеть — всех, кого сумела найти и собрать, наскоро пропустила через ячейки горловины лямки, настроила автопилот и нажала на пуск. Она не могла быть уверена, что перегруженный и не рассчитанный на столь негабаритный груз антиграв дотянет до базы, но, видимо, посчитала, что так у детей в любом случае больше шансов спастись.

И долго летели они сквозь умирающую ночь и сквозь нарождающуюся зарю, пока не увидели среди леса струйку дыма от очага, зажжённого руками человека. Из последних сил взмахнула Солнечная птица усталыми крыльями и опустила детей на землю невредимыми у порога человеческого жилища. А жили в том доме люди добрые да заботливые. Приняли они детей, обогрели, накормили и утешили, а после нашли каждому новую семью в окрестных селениях, среди тех, чьи дети умерли от болезни или от иной беды, и кто принял пришлых малышей как дар судьбы.

Им повезло — аккумулятор вытянул, автопилот не подкачал, и полтора часа спустя к порогу ошалевших работников базы спланировал ревущий на десяток голосов клубок из рук-ног-голов, который не сходу удалось распутать. К счастью, сеть была достаточно мелкоячеистой, чтобы не позволить детишкам запутаться всерьёз, так что травмы ограничились наставленными друг другу синяками. А кое-кто из самых отчаянных, позабыв уже про оставшихся далеко позади чудовищ, визжал от восторга и просился обратно в небо…

Так были спасены дети разорённого селения. Сама же Солнечная птица, едва сеть с детьми коснулась земли, упала рядом, и так мало сил оставалось у неё, что обернулась она крохотной пичугой, которую можно было укрыть в горсти.

У неё не было ни единого шанса. Этнографы не носят настоящее оружие, а ампулы со снотворным она расстреляла ещё в самом начале нападения — без всякого видимого эффекта. И когда к ней направились сразу три твари — направились неспешно, уверенные, что жертва никуда от них не денется, — она развернулась и «ласточкой» прыгнула вниз. Так, словно хотела нырнуть — но утёс и море разделяли добрые двадцать шагов пляжа, да и толку было бы с того мелководья…

Наверно, это было очень красиво: златоволосая девушка, летящая в синем небе, в первых лучах восходящего солнца…

Жаль — недолго.

Один из тех, кто жил в том доме, заметил маленькую золотую птичку, взял её в руки и так сказал: «Не простая ты птичка и не летают сети по небу сами. Должен я узнать, что с тобой случилось и как это поправить».

Когда я примчался на зов аварийного сигнала, спасать было уже нечего и некого. Всё нападение, от первого крика до последнего стона уложилось минут в пятнадцать-двадцать, хотя на самом деле оно началось раньше, просто грольфы умеют убивать бесшумно. Большую часть убитых они успели утащить, среди кровавых луж виднелись лишь два старушечьих тела. Сиаллу не тронули — то ли не нашли спуска, то ли не стали и искать, отягощённые добычей и торопящиеся уйти в загодя заготовленные укрытия в глубине леса, пока слетевшиеся и сбежавшиеся на запах крови падальщики не двинулись следом, претендуя на свою долю.

И цела была камера, встроенная в кулон-птицу. Камера, последняя запись с которой способна была обеспечить ночными кошмарами на месяц вперёд. Но в ту минуту сохранность записей волновала меня в последнюю очередь. Волновал меня отчёт медицинской камеры. Хотя я и без него понимал, что надеяться не на что. Даже при отсутствии заведомо несовместимых с жизнью травм срок клинической смерти, увы, крайне ограничен. В данном же случае даже и он не имел значения. Смерть мозга — смерть окончательная, не зря контрольный выстрел всегда не в сердце — в голову.

Высота обрыва там была — метров пятьдесят, не меньше.

Отогрел он пичугу на своей груди и отправился с ней к мудрому старцу, что знал немало тайн земли и неба. И сказал ему старец: «Птица твоя — не простая, в ней скрыта душа девушки. Но вернуть ей изначальный облик нелегко. За тёмными лесами, за высокими горами есть долина, и бьёт там Источник Вечной Жизни. Если омоется она в том источнике — станет такой, как прежде». «Я отнесу её туда», — сказал юноша и сделал, как сказал. Немало дорог ему пришлось пройти, но вот открылась перед ним зачарованная долина, в центре которой бил из земли светлый источник. Нырнула золотая птичка в его тёплые струи и вышла оттуда девой, да ещё краше прежнего. Смотрел на неё юноша — и если прежде только жалость и уважение были в его сердце, то теперь в нём поселилась любовь. И остался он с ней, и любили они друг друга, и родилась у них дочка — словно отражение своей мамы. Но счастье не бывает вечным. Знала Солнечная птица, что не может покинуть долину, ибо каждый день должна была она омываться в водах Источника. А любимый её тосковал по просторам большого мира, да и подрастающей дочке нерадостно было бы провести всю жизнь в крохотной долине вдали от людей. И потому пришлось им расстаться навсегда, потому что всякий может войти в заветную долину, но покинувший её по своей воле уже не сможет вернуться. Нелегко далось им расставание, но пришёл день, когда обнял он в последний раз свою любимую, взял на руки дочурку и шагнул на дорогу, по которой нельзя пройти дважды. Но в сердце его вечно звучит чистый напев любимого голоса, она же знает, что в большом мире помнят о ней и поют её песни, и где-то подрастают дети, во имя спасения которых она не пожалела себя.

— Папа, а правда, что это сказка про мою маму?

— Ты же знаешь.

— А я хочу, чтобы ты ещё раз сказал!

— Да, малыш, это сказка про твою маму.

— И про нас с тобой?

— Да, конечно. А теперь спи, будь послушной девочкой.

Спи, малыш. Скоро ты перестанешь верить в сказки и узнаешь термин «посмертный ребёнок». Но это тоже будет сказкой — той самой «ложью во спасение», что неизменно осуждается и столь же неизменно используется в любые времена. Для рождения посмертного ребёнка требуются не только заранее взятые половые клетки, но и официально зафиксированное согласие обоих родителей. У нас же ни о чём подобном речь не шла. Честно сказать, мы вообще не зашли дальше обычного флирта да шуточек на счёт совпадения фамилий. Возможно, когда-нибудь я всё же сделал бы предложение и не исключено, что оно было бы принято. Не сбылось… но теперь об этом никому не положено знать. Даже наши родители уверены, что мы были мужем и женой, об этом есть соответствующие записи в бортовом журнале и в файлах Информатория и никто, кроме начальника базы и одного из программистов не знает, что брак зарегистрирован задним числом.

Клонирование человека запрещено законом, но в этом запрете имеются исключения. Немногие знают, что одно из таких исключений — человек младше тридцати, физически здоровый, не имеющий генетических патологий и погибший в результате несчастного случая, не оставив потомства. И есть обязательное условие: клон не должен знать, что он клон.

Сиалла… на самом деле это был оперативный псевдоним, придуманный ею самой и прилипший намертво. Сидорова Альбина Леонидовна, если по документам. Мою дочку зовут почти так же: Алина. Сидорова Алина Леонидовна. У нас одинаковые фамилии и моё имя Леонид. Как у её отца.

Может быть, это судьба?