Павлины (джен)

Случайности не случайны.

Мастер Угвэй

Люциус Малфой осторожно приоткрыл дверь лавки «Боргин и Беркс», высунул нос на улицу и воровато огляделся. Ноктюрн-аллея — во всяком случае, тот ее отрезок, который Люциусу удалось разглядеть в темноте, — казалась безлюдной, и мистер Малфой поспешил покинуть лавку. Придерживая за пазухой мантии мешочек с монетами, он торопливо зашагал мимо облезлых, неприветливых лавчонок. Земля под его ногами оказалась неровной, изрытой ямами и ямками, точно оспинами, да еще и скользкой после недавнего дождя — Люциус то и дело оступался, а его туфли, и без того порядком изношенные, совсем промокли, но шагу он не сбавлял. Мистер Малфой боялся, что его здесь узнают.

В Ноктюрн-аллею его отправила Нарцисса. После долгих уговоров Люциус всё же согласился продать Боргину свою фамильную брошь — последнее «движимое имущество», выражаясь языком судебных постановлений, которое еще не успели конфисковать у семьи Малфоев (да и то, как догадывался Люциус, лишь потому, что он выслушал приговор суда стоя в мантии, скрепленной этой самой брошью, и никому из чиновников попросту не пришло в голову снять брошь прямо с подсудимого). Мистер Малфой решился войти в Ноктюрн-аллею только после наступления темноты: даже сейчас, после поражения Темного Лорда и суда над бывшими Пожирателями Смерти, Люциусу не давала покоя пресловутая малфоевская гордость. Его охватывал ужас при мысли, что кто-то может подумать, будто он, Люциус Малфой, глава благородного чистокровного рода, обнищал настолько, что вынужден распродавать фамильные драгоценности. Кроме того, человеку, осужденному из-за приверженности к Темным искусствам, было бы неблагоразумно появляться в средоточии темных магов. Вот почему Люциус выбирался из Ноктюрн-аллеи с оглядкой, шарахаясь от редких прохожих и стараясь избегать освещенных мест.

Мистер Малфой пребывал в весьма пасмурном расположении духа. После Победы он и его семья переживали не лучшие времена, а сейчас, в «Боргине и Берксе», Люциус пережил одни из наихудших минут в своей жизни. Его чувство собственного достоинства было болезненно уязвлено. Боргин, этот скользкий сутулый человечек с бегающими глазками, на которого Люциус всегда (и, надо заметить, с полным на то правом) смотрел свысока, на этот раз позволил себе держаться с мистером Малфоем с непозволительным высокомерием. Стоило Люциусу завести разговор о продаже фамильной броши, передававшейся в его роду из поколения в поколение, как пройдоха Боргин вмиг догадался, что на такой поступок мистера Малфоя могла толкнуть только крайняя нужда. Без зазрения совести он назначил за брошь смехотворную цену — а когда Люциус, покоробленный не столько словами Боргина, сколько его пренебрежительным тоном и манерами, попытался возразить, Боргин заявил: «Это моя последняя цена, мистер Малфой. Хотите — соглашайтесь, а не хотите — проваливайте из моей лавки, пока я, как законопослушный маг, не сообщил аврорам, что вы утаили и распродаете имущество, отчужденное у вас решением суда», — причем произнес это так, словно выпроваживал какого-то жалкого нищего, пришедшего клянчить подаяние. Скрепя сердце Люциус собрал с прилавка монеты, спрятал их под мантией и бросился вон из лавки, провожаемый презрительно-насмешливым взглядом Боргина.

Люциус вышел из дома в легкой летней мантии (шерстяную донашивал Драко, спасаясь от мэнорских сквозняков: лишенные права колдовать, Малфои не могли использовать согревающие заклятья, а топить камины как следует им было не по карману). Вечер выдался промозглый, сырой; холодный ветер, гулявший по Ноктюрн-аллее, продувал тонкую ткань Люциусовой мантии, но Люциус не мерз: его бросало в жар от пережитого унижения. Он вспоминал, как в былые дни Боргин пресмыкался и лебезил перед ним, подобострастно кланялся, всеми силами стараясь ему угодить, — а теперь даже этот жалкий человечишка смеет задирать перед ним нос! Мистер Малфой был оскорблен до глубины души.

Он шел опустив голову и не глядя по сторонам, чтобы никто не увидел его лица. Черная грязь Ноктюрн-аллеи, воняющая кислым пивом, испражнениями и тухлятиной, хлюпала у него под ногами — а Люциусу казалось, что не только его видавшие виды туфли, но и он сам — весь, с ног до головы, — запачкан этой омерзительной грязью. Мистера Малфоя прямо-таки трясло от бессильного гнева. Снова и снова он вспоминал свой разговор в «Боргине и Берксе», представляя, как поступил бы с Боргином, будь у него волшебная палочка и право колдовать. Да что там магия! Сейчас Люциусу думалось, что он голыми руками задушил бы презренного торгаша, посмевшего оскорбить его — его, самого Люциуса Малфоя из рода Малфоев! Но авроры и весь победивший магический мир только и ждали удобного случая, чтобы засадить Люциуса в Азкабан на веки вечные, а Люциус не желал давать им повода для ареста. Ему оставалось лишь остервенело шлепать по грязи, сжимая под мантией вырученные за брошь деньги, и рисовать в своем воображении страшную расправу над Боргином.

— Мистер! Эй, мистер! — вдруг окликнули его.

Люциус еще крепче сжал мешочек с монетами (в Ноктюрн-аллее держи ухо востро: и глазом не моргнешь, как нарвешься на грабителя!) и прибавил шаг, но обладатель хриплого голоса не отставал. Покосившись, мистер Малфой увидел закутанного в плащ дюжего детину — прихрамывая на обе ноги тот ковылял рядом с Люциусом, вглядываясь ему в лицо. В руках незнакомец нес нечто вроде коробки, завернутой в тряпицу.

— Я узнал тебя, мистер, — прохрипел он, поравнявшись с Люциусом. — Ты — Люциус Малфой, верно? Я тебя сразу узнал, у меня глаз наметан.

Люциус похолодел: аврор! Переодетый аврор! Они, верно, уже давно его выслеживали, а может… Малфоя точно «Ступефаем» ударило: это дело рук Боргина, без сомнения! Должно быть, этот мерзавец, заполучив по дешевке бесценную фамильную брошь Малфоев, на том не успокоился и натравил на Люциуса авроров, как и грозился! Люциус застыл как вкопанный.

— Послушайте, сэр, я не желал ничего дурного, — выдавил он из себя. — Обстоятельства вынудили меня прибегнуть к крайним мерам. Поверьте, я и сам…

— Чего? — переспросил незнакомец — кроме хромоты на обе ноги он, похоже, был еще и глуховат.

— Я сказал, что вы, знаете ли, не оставили мне выбора! — скопившееся раздражение дало о себе знать. Спохватившись, Люциус вновь понизил голос и добавил просительно: — Поймите, сэр, моей семье нужно на что-то жить…

Аврор, по-видимому, наконец его расслышал.

— Да ты, сэр, за свой кошелек не трясись! — успокоил он Люциуса и даже панибратски пихнул его кулаком в грудь. Люциуса так и передернуло. — Я много не запрошу! Всего-то горстку сиклей.

Взятку. Аврор хочет взятку. Мистер Малфой немного перевел дух, но почти сразу же вновь насторожился — а вдруг аврор потребует больше, чем есть у Люциуса? Ведь на кону стоит его, Люциуса, свобода — а возможно, и свобода его семьи…

— Сколько же вы хотите? — сухо спросил Малфой.

— А сколько не жалко, — непонятно ответил аврор. Не дождавшись ответа, он добавил: — Двадцать сиклей. Ну что, по рукам?

У Люциуса заколотилось сердце.

— Двадцать сиклей? — просипел он (у него внезапно пропал голос). — Прошу вас, сэр, войдите в мое положение, у меня нет таких денег!..

Вместо ответа аврор схватил Люциуса за рукав и потянул куда-то.

— Отойдем в сторонку, мистер, чтобы нас никто не приметил, — объяснил он, затащив опешившего мистера Малфоя в темную загаженную подворотню, которую обитатели Ноктюрн-аллеи, судя по запаху, использовали в качестве нужника. Люциус вконец перепугался. Что стоит этому здоровяку отобрать у Люциуса все деньги, а потом скрутить его, беззащитного, и отправить в Азкабан?

Аврор опять приблизился к мистеру Малфою вплотную — того замутило от ударившего ему в лицо перегара. Не отпуская Люциусов рукав, аврор подмигнул ему и спросил вполголоса:

— Нет таких денег? А сколько есть?

— Двенадцать сиклей, — промямлил мистер Малфой обреченно.

— Идет, — с подозрительной легкостью согласился аврор. — Ты учти, мистер, это я тебе скидку делаю, из уважения, так сказать, к твоей почтенной персоне, — и протянул грязную заскорузлую ладонь.

Медленно, как всходят на эшафот, Люциус вытащил мешочек с монетами и положил его в лапу аврора. Тот удовлетворенно крякнул. Взвесив мешочек в руке, аврор спрятал его за пазуху — мистер Малфой с тоской проводил взглядом свои деньги.

— Это всё, сэр? — робко поинтересовался Люциус. — Я могу… То есть, вы позволите мне идти?

Кустистые брови аврора поползли вверх.

— Вот чудак! Куда ж ты пойдешь без покупки-то? Я сразу понял, что ты, мистер, со странностями: отвалил мне целых двенадцать сиклей, даже не взглянув на товар! Знать, не соврал мой приятель, когда говорил, что у тебя денег куры не клюют.

— Товар? — удивился Люциус.

— Ну да, товар, — аврор завозился со своим свертком, разворачивая тряпицу. — Ты не думай, я тебя ни на кнат не обжулил: товар-то редкий, ценный, из самого Китая привезенный, — на Диагон-аллее ты бы такого павлина и за двенадцать галлеонов не купил!

— Павлина?! — повторил Люциус. Он уже ничего не понимал.

Мнимый аврор в этот момент сражался с тугим узлом и пробормотал, не поднимая головы:

— Павлина, павлина. Что ты всё повторяешь как попугай? Белого павлина, редкий вид. Мой приятель говорил, ты по ним с ума сходишь. Он мне и присоветовал отыскать мистера Люциуса Малфоя, когда я не знал, как сбыть с рук эту чертову птицу. Во, наконец-то, Мерлина твоего за ногу! — воскликнул он — так неожиданно, что Люциус вздрогнул. — Полюбуйся-ка, мистер, какого ты красавца отхватил! И всего за двенадцать сиклей, — и человек, которого Люциус принял за аврора, картинным движением фокусника откинул тряпицу.

В тусклом свечении палочки (незнакомец зажег ее, чтобы мистер Малфой по достоинству оценил покупку) глазам Люциуса открылась тесная, заляпанная птичьим пометом самодельная клетка, а в ней… У мистера Малфоя вырвался вздох восхищения: в ней лежал павлин, — никогда доселе Люциус не видел прекраснее — снежно-белый, с изящной длинной шеей, с пышным хохолком на голове, точно короной, и великолепным хвостом с алыми кругами и черными пятнышками. Однако его словно подведенные глаза были закрыты, перья — взъерошены (кое-где даже виднелись проплешины), а сам павлин — страшно худ. С болью в сердце Люциус заподозрил, что бывшие хозяева жестоко обходились с этой красивой птицей.

На какое-то мгновение позабыв, что еще недавно считал этого человека аврором, мистер Малфой гневно вопросил его:

— Что ты сделал с павлином, болван?! Ты, должно быть, вообще его не кормил?! И как можно держать павлина в такой тесной клетке?! Ты погляди, он же едва дышит!

— Нет, мистер, что ты, он просто спит, — нашелся торговец. — Ну-ка, просыпайся, проклятая птица! — просунув между прутьев волшебную палочку, он с силой ткнул ею в павлина — тот, дернувшись от боли, распахнул глаза.

Люциус ужаснулся.

— Что ты творишь, негодяй?! — он вырвал клетку из рук торговца. — Тебя и близко нельзя подпускать к этим благородным созданиям! Вон с глаз моих! — приказал мистер Малфой — к нему вдруг вернулся властный тон прежних дней. — Если еще хоть раз попробуешь приторговывать павлинами, клянусь честью рода Малфоев, тебе не поздоровится!

Торговец съежился под грозным взглядом Люциуса.

— Полно тебе горячиться, мистер, — буркнул он себе под нос. — Я и сам уже ухожу. Денежки свои я получил, больше мне тут делать нечего, — опасливо оглядываясь через плечо, торговец вышел из подворотни и скрылся в темноте Ноктюрн-аллеи. Люциус услышал, как тот бухтит: — Правду говорил мой приятель: у этого Малфоя от павлинов крыша едет…