Выбор (джен)

Девушка сидела напротив него, упрямо вскинув голову и выставив вперед подбородок. Руки, скованные кандалами, она то царственно складывала на коленях, то, забываясь, крепко сжимала в кулачки. Ее губы, разбитые и покрытые коркой запекшейся крови, то и дело начинали дрожать — и тогда она прикусывала их, сама того не замечая. Ее ноздри раздувались всякий раз, когда она делала очередной прерывистый, рваный вдох. Могло показаться, что девушка едва сдерживала плач, но впечатление это было бы ошибочным. Не от слез у нее перехватывало дыхание, а от ненависти — и отнюдь не наивного, поверхностного ее подобия, какое она демонстрировала в камере Звезды Смерти.

По-настоящему ненавидеть человек учится, когда в его жизни не остается ничего, кроме ненависти. Когда нет ни единой ни цели, ни единого желания, что были бы важнее нее — и нет иного способа приглушить боль в душе, кроме как залить ее кровью.

Та Лея — девочка в аккуратном белом платье, сложной прической на голове и огнем в глазах, — ненавидеть не умела. Но не она сейчас сидела перед Вейдером, едва сдерживая бессильную ярость. Во взгляде этой молодой женщины скалила зубы пламенная пустошь Мустафара — и жар этот пожирал изнутри, а не согревал.

Эта женщина очень хорошо понимала, что такое ненависть. Узнала после уничтожения Альдераана, а закрепила урок — когда все ее надежды на победу Альянса рассыпались в прах. Часть их разнес в космическую пыль имперский флот, а другую — навеки похоронили в лесах Эндора наземные войска.

При взгляде на нее — грязную, избитую, с отчаянием цепляющуюся за остатки достоинства, — Вейдер не мог не признаться себе: ему жаль. Жаль той девочки, что с вызовом смотрела ему в лицо, готовая до последний капли крови защищать свои идеалы — и неумело прятала страх за дерзостью, глядя на пыточного дроида огромными глазами напуганного ребенка.

Этот-то взгляд и спас ее в тот день. Не сумел Вейдер ничего с ней сделать: чуть пережал горло упрямой девчонки Силой, а когда та начала задыхаться — швырнул на койку и вышел из камеры, костеря на все лады Таркина с его распроклятой станцией и Органу, не стесняющегося бросать в пекло детей.

Как оказалось — еще и не своих.

— Вы велели притащить меня сюда, чтобы поглумиться? — Лея Органа не умела долго молчать. Вспыльчивая, как и ее мать. Как и ее отец. — Хотите взять реванш за Звезду Смерти?

Ее лицо исказила гримаса. Из не успевших толком зажить порезов и ссадин снова засочилась кровь, оставляя свежие алые дорожки поверх запекшихся буроватых. Лея сейчас напоминала голодную хищницу, готовящуюся к прыжку — но не вальяжную песчаную пантеру, а тощую и мелкую джарру, что водится в песках Татуина. Злобное создание с острыми клыками, привыкшее вцепляться жертве в глотку — и рвать до тех пор, пока та не превратится в кровавые ошметки.

Да только у Вейдера горло было надежно защищено доспехом. А сердце слишком отвердело, чтобы что-либо могло его ранить — вот и жалость пообломала зубы, едва попытавшись впиться в него.

— Мне это ни к чему, — ответил он равнодушно. — Не в моих правилах глумиться над поверженным противником, дочь.

Самому даже удивительно, как легко далось это слово. Констатация факта, не больше — и в душе нет иного отклика, кроме едва ощутимого сожаления.

У них все могло сложиться иначе. Двадцать три года назад, пятнадцать, десять, пять... но — не сложилось. Он для нее — чудовище, не заслуживающее права на жизнь. Она для него — очередная мятежница, только и всего. Преступница, на которой клейма негде ставить.

Теперь уже поздно что-либо менять. И кровное родство здесь не поможет.

Лея вздрогнула, будто по ее телу пропустили электрический ток. Дернула верхней губой, обнажая зубы. Сколотые, испачканные запекшейся кровью. Внезапно мелькнула мысль: хоть бы умыться дали девчонке.

— Не смейте, — процедила она. Тяжело дыша, наклонилась ближе, и волосы упали ей на лицо — карие глаза зло сверкнули из-под спутанных прядей. — Только один человек имел право называть меня так — и никогда больше не назовет. По вашей с Таркиным милости.

Лея говорила практически ровно, без надрыва и слез. Только смотрела на Вейдера пристально, не отрываясь. Так, как обычно смотрят перед тем, как всадить клинок врагу в сердце. Так же, как четыре года назад Вейдер смотрел на Оби-Вана.

Что ж, она имела на это право.

— Отрицанием ничего не изменишь, Лея. Ты моя дочь, нравится нам обоим это или нет. Только поэтому я сейчас разговариваю с тобой, а не отправил в Центр Империи первым же шаттлом.

— И я должна быть благодарна?

— Да.

От возмущения у Леи перехватило дыхание. Широко распахнутые глаза, казалось, сейчас молнии метать начнут. Вцепившись пальцами в край стола, она набрала в грудь побольше воздуха, готовясь разразиться гневной тирадой.

Но Вейдер ей этого не позволил. Не для того он пришел сюда, чтобы выслушивать истерики.

— В Центре Империи, — прогремел он, — тебя ждет император. Он хочет видеть, как героиня Альянса склонится перед ним, публично признав власть Империи законной и нерушимой, а повстанцев — преступниками, погубившими тысячи жизней. Если ты попадешь в Центр, то в скором времени будешь перед десятками голокамер посыпать голову пеплом, каясь в одном преступлении за другим.

— Пусть подавится своими желаниями. Боли я не страшусь, а кроме нее мне и бояться нечего. Империя уже отняла у меня все, что могла отнять.

Вейдер тяжело вздохнул — через вокодер маски это прозвучало низким, разъяренным хрипом.

"Глупый и самонадеянный ребенок. Боли боятся все — а тот, кто утверждает обратное, просто никогда не испытывал ее по-настоящему".

— Ты смелая девушка, Лея. Но через застенки "Лусанкии", куда тебя отправят, проходили не менее смелые. Ломались все. Чем больше ты будешь сопротивляться, тем сильнее будет нажим. И ты глубоко заблуждаешься, если думаешь, что физическое насилие — единственный способ сломать человека. Даже если Айсард не сумеет справиться с тобой, дело завершит император. Поверь, тебе не хотелось бы почувствовать на себе их методы убеждения.

Она молчала — бледная как мел, губы упрямо сжаты. Но в глубине глаз притаился страх. И Вейдер продолжил давить: если девчонка снова закроется в своем равнодушии, то этот разговор будет продолжаться вечность. А он такой прорвой времени не располагал.

— Я даю тебе возможность избежать этого. Даже две — какая тебе будет больше по душе.

С этими словами он выложил на стол идентификационную карту. А следом — маленькую капсулу, наполненную прозрачной жидкостью. Лея посмотрела на эти предметы так, словно каждый из них мог в любую секунду обратиться ядовитой змеей и броситься на нее.

— Я предлагаю тебе жизнь, Лея. В одиночку ты не представляешь угрозы для Империи, так что в твоей смерти нет особого резона. Если согласишься, тебя высадят в ближайшей глуши, с новыми документами и небольшой суммой наличных. Это — твой шанс начать новую жизнь. Как им распорядиться — решать тебе.

По большому счету, его мало волновало, что станет с Леей. Ей, мятежнице и дочери Бейла Органы, он ничего не должен... однако он все еще не выплатил свой долг перед памятью Падме. Вряд ли выплатит когда-нибудь — но спасение их бестолкового ребенка стало бы неплохим началом.

И снова Лея не спешила с ответом. Вейдер ощутил ее робкие, инстинктивные попытки прощупать его в Силе — и приоткрылся в ответ, опуская ментальные щиты. В его предложении не было ни подвоха, ни обмана — так пускай девчонка почувствует это.

— Жизнь... — задумчиво протянула она. Осторожно дотронулась кончиками пальцев до идентификационной карты. — Я смогу начать все заново, так? Позабыть все, что было раньше, выйти замуж, завести семью и жить долго и счастливо?

Вейдер кивнул. Лея же криво усмехнулась разбитыми губами, обнажая поломанные зубы. Потянула было документы к себе — и тут же оттолкнула. Карта заскользила по столу и едва не упала с его противоположного края.

— Вы уничтожили мой мир. Убили моего отца. Мою мечту, за которую я готова была положить жизнь, вы растоптали в пыль и смешали с грязью. Человека, которого я любила, ваши штурмовики расстреляли у меня на глазах. Хотите предложить мне жизнь? Тогда верните мне все это. А не можете — то и существование не предлагайте. Эта подачка мне не нужна.

Она перевела взгляд на капсулу. Осторожно взяла двумя пальцами, положила на ладонь.

— А это, я так понимаю, яд? Вторая ваша подачка?

Вейдер кивнул. Почему-то не сразу получилось заговорить, словно что-то сдавило горло.

Его не слишком волновала судьба Леи. Но, видимо, не так-то просто приговорить к смерти родную дочь. Обрубить одну из последних ниточек, связывавших Дарта Вейдера с Энакином Скайуокером. Хотя, по-хорошему, ему давно следовало это сделать.

— Быстрая смерть. Без мук и унижений, которые ждут тебя в Центре Империи. Я принес Палпатину победу над мятежниками, но отдавать ему дочь, чтобы поглумиться над трупом Альянса, не собираюсь.

Лея не ответила — молча смотрела на яд, будто завороженная. Ее лоб прорезала глубокая складка, глаза влажно заблестели. Когда она сжала капсулу в кулаке, Вейдер заметил, что ее трясет — и с каждой секундой все сильнее и сильнее. Он и сам не заметил, как поднялся с места и крепко стиснул ее плечо — худенькое и хрупкое настолько, что раскрошилось бы под его пальцами, сожми он их чуть сильнее.

Они стояли так не больше пары секунд — а потом Лея взяла себя в руки. Обернувшись, твердо посмотрела ему в глаза. Сглотнула, прежде чем сказать — тихо и хрипло:

— Оставьте меня одну на пару минут. Мне... мне нужно подумать.

Уходя, Вейдер не сдержался и обернулся. Лея сидела, отстраненно постукивая пальцем по столешнице и глядя прямо перед собой. На ее щеках, покрытых кровью и грязью, отчетливо выделялись влажные дорожки слез. Взгляд, устремленный в стену, не выражал ровным счетом ничего.

Еще до того, как за Вейдером закрылась дверь, он почувствовал, как одна из бесчисленных ниточек Силы болезненно натянулась, дрожа и пульсируя. А потом — оборвалась, оставив в душе странную опустошенность. Ощущение, будто нечто важное, что всегда было с ним, отныне безвозвратно потеряно.

Донельзя гадкое чувство. Куда более сильное, чем он ожидал.

На выходе из тюремного блока его встретил дежурный офицер. С трудом скрывая волнение, отдал честь:

— Милорд! Разрешите доложить...

— Принцесса Органа мертва. Знаю. С телом поступите, согласно установленной процедуре.

Вейдер хотел было отпустить офицера, но тут его взгляд упал на световой меч. Самодельный и неказистый, он так и болтался на поясе с Эндора: все не было времени решить, что с ним делать... как и с его обладателем.

А вот теперь решение пришло само собой: очевидное и единственно верное.

— И еще кое-что, капитан. У меня есть особые распоряжения насчет заключенного по имени Люк Скайуокер. Накачайте его снотворным и переправьте на Татуин. Координаты я перешлю пилоту шаттла. Конвою прикажите отпустить Скайоукера по прибытии. Он не представляет угрозы.

Не обращая внимания на ошарашенное лицо капитана, Вейдер вложил ему в ладонь световой меч Люка.

— Это вы также передадите конвою. Гражданам, с которых сняты все обвинения, надлежит возвращать конфискованную собственность. Выполняйте.

По лицу капитана было видно, что более странного приказа он не получал никогда в жизни. Однако задавать вопросы, естественно, не посмел. Козырнув и получив разрешение идти, он поспешил скрыться в коридоре.

"Это лучшее, что я могу сделать для тебя, сын, — подумал Вейдер, провожая офицера взглядом. — Надеюсь, ты не повторишь ошибок сестры... и не станешь снова искать меня".

Следующей их встречи Люк мог не пережить. А Вейдеру не хотелось лишать его жизни сильнее, чем когда-либо прежде.