Музыка когда-нибудь победит (джен)

Я же знал,

Что всё этим кончится,

Со всеми случается,

Всему цена одиночество,

Иначе не получается.

(с) «Смысловые галлюцинации»

Пламя гудело и рвалось в небеса. Ярко-белые искры резали глаза, и по щекам упрямо глядящего в огонь мальчишки текли злые слёзы. Мужчины не плачут, набатом звучало в голове, и он не плакал, это просто слепило пламя и дым раздражал глаза.

Мальчишка отчётливо помнил слова чёрного человека, которые тот произнёс, глядя ему прямо в глаза (хоть взрослому и пришлось для этого опуститься прямо на мокрую после дождя землю):

— Твой брат ушёл навсегда, ты больше не увидишь его, но это не означает, что он бесследно исчез. Он будет жить в тебе, в твоих воспоминаниях, будет жить во всём, что создал, и во всех, кого смог зажечь. Огонь уничтожит оболочку, но не дух. Пламя очищает от шелухи наносного и неискреннего, остаётся лишь жар его сердца и бессмертный дар.

Тогда мальчишка не понимал и не хотел понимать слова, произнесённые странным чёрным человеком, который появился в его дворе в страшный день с ужасными вестями. Его старший брат, его единственная семья, тот, кто заменил некрасивому и слабому приютскому пацанёнку бросивших его родителей, больше никогда не придёт. Не пожмёт крепко, по-мужски, тоненькую, совсем птичью, ладонь, не подкинет высоко-высоко к самому небу, не потреплет по светлой вихрастой макушке и больше никогда не расскажет волшебную сказку о невероятных жителях Москвы, не видимых обывателям. С этой-то сказки и началось знакомство приютского мальчишки и молодого, но уже очень известного скрипача.

Однажды, хмурым апрельским утром, к ограде детского интерната номер восемь подошёл молодой мужчина с чёрным кофром, в руках у него была кипа каких-то бумаг, и мужчина немного нервно что-то в них черкал и исправлял. Внезапно налетевший порыв ветра вырвал листы у него из рук и разметал по округе. Одинокий листок влетел на территорию интерната и плавно опустился на колени светловолосого паренька, сидевшего прямо на мокром, тёмном снегу. От неожиданности мальчишка даже вздрогнул и медленно поднял глаза. Пронзительно чёрные, словно два уголька, не по-детски мудрые и внимательные, эти глаза приковали мужчину, и ему показалось, что они видят самую суть его души. Сам не до конца осознавая, что делает, он медленно, словно приближаясь к дикому зверьку, подошёл к ограде и протянул руку. Мальчишка, поколебавшись пару мгновений, так же медленно поднялся с колен и, не дойдя пары шагов до забора, подал листок, лишь сейчас мельком глянув на него. С листа мальчишке ехидно подмигивали завитки и закорючки, палочки и точки, вразнобой сидящие на ровных и гладких линиях. Но в этом кажущемся беспорядке мальчик ощутил некую гармонию и даже магию, лишь одна закорючка, коварно спрятавшаяся в самом центре листа, ломала стройность и логичность этого рисунка, и, сам от себя такого не ожидая, мальчонка внезапно произнёс, пальцем указывая в коварную закорюку:

— Она лишняя, она всё-всё уничтожит.

И тут же, испугавших своих слов, вложил листок в руку мужчине и попытался сбежать, но его поймали. Сжавшись и закрыв голову руками, мальчишка, со звериной тоской глядя на крепко зажатый в руке мужчины рукав не по сезону тоненькой куртки, прошептал:

— Пожалуйста, не бейте...

Ошарашенный мужчина тут же отпустил рукав и с самым искренним раскаянием проговорил:

— Прости меня. Я не хотел тебя пугать! Пожалуйста, прости. Я всего лишь хотел спросить: почему ты так решил? Почему считаешь, что эта нота лишняя?

Всё ещё недоверчиво глядя на мужчину, мальчик тихо ответил:

— Она похожа на занозу, которая впилась в ногу: её поначалу не видно, но с каждой минутой она всё сильнее и сильнее раздражает кожу, уходя всё глубже. Видите, но-ты, — разволновавшись, мальчишка начал говорить медленнее, по слогам, — вокруг неё пытаются убежать, она давит на них, мешает им встретиться и взяться за руки, мешает им стать семьёй...

Последнее слово мальчик и вовсе еле слышно прошептал, и мужчина, занятый своими листами, даже не сразу расслышал, но когда смысл сказанного дошёл до него в полной мере, он опустился на колени перед ребёнком и, всё ещё пребывая в восторге от того, что малыш нашёл-таки изъян в его новой сонате, который не давал мужчине спать уже не первый день, сказал:

— Хочешь, я стану твоей семьёй? А в семье принято рассказывать детям сказки, и сейчас я расскажу тебе одну.

И мужчина начал свой рассказ. Он говорил о Городе, который никто не может увидеть, о волшебных существах, его населяющих. Их истинный облик далеко не всегда привычен человеческому взгляду. Обычные люди никогда не узнают, кто перед ними: магические амулеты надёжно защищают своих владельцев от излишнего любопытства челов. Мужчина рассказывал о трёх Великих Домах, враждующих друг с другом скорее в силу привычки, нежели по необходимости, об Источниках магической энергии, питающих их магов.

Перед мысленным взором мальчишки, как живые, вставали образы вампиров, плотно укутанных в мотоциклетные костюмы с наглухо закрытыми шлемами. Страшные и непонятные охранницы Зелёного Дома, распространяющие нежный запах персиков, оказывались рабами своей природы. Стремительные четырёхрукие хваны молниеносно расправлялись с врагами и жертвами. Вечно недовольно брюзжащие шасы выбивали из своих клиентов последние деньги, но снабжали их поистине чудесными вещами. Благородные (и не очень) рыцари были столь же неукротимы за столом, как и на поле брани. А таинственные и смертоносные навы полностью захватили воображение мальчика своей изворотливостью и верностью Дому.

Как заворожённый, мальчик слушал местами сбивчивый рассказ мужчины, и иногда ему начинало казаться, что это не сказка. Увлёкшись беседой, ни один из них не заметил, как стемнело, и лишь гневный окрик с крыльца:

— Звонков! Проклятый мальчишка, где ты?!

И паренёк, моментально сгорбившись, покорно побрёл в сторону беспрестанно ругающейся воспитательницы. Он знал, к приютским детям сказка никогда не приходит, они никому не нужны, а этот странный человек забудет о нём, едва отойдет от решётки, отделяющей мир людей от стола ненормальных и бесполезных отбросов общества. Громко хлопнувшая дверь отрезала его от хрупкой магии нот, слов и сказок.

Каково же было его (да и всего приюта) удивление, когда на следующий день этот человек вернулся и сказал, что желает усыновить воспитанника интерната Звонкова. Как по волшебству, на стороне директрисы материализовались документы из органов опеки и психолого-медицинской комиссии, разрешающие Навскому Олегу Станиславовичу усыновление Звонкова Павла Алексеевича. Потом директриса будет всем рассказывать, как она, словно в полусне, подписала бумаги, а потом не могла вспомнить ни одного слова из их разговора. Ещё долго это скоропалительное усыновление будет тревожить умы персонала и детей, пока однажды на пороге интерната не появятся вежливые мужчины в рабочей форме с нашивкой «Служба утилизации» на спине форменных курток, после их визита интернат заживёт обычной жизнью, а про светловолосого мальчонку Павлика всё реже станут вспоминать.

Для самого же мальчишки началась настоящая сказочная жизнь. По мановению волшебной дирижёрской (ведь его брат музыкант, значит, и магия должна быть музыкальной) палочки у Павлика появилась своя собственная комната с игрушками, книгами и... фортепиано. Мальчика всегда тянуло к этому загадочному инструменту, который жил собственной жизнью. В интернате в кабинете музыки тоже стояло фортепиано, его лакированные бока, казалось, тяжко вздымались, когда кто-то из воспитанников, пока учитель отворачивался, слишком сильно ударял по клавишам или изо всех сил хлопал крышкой. Здесь же, дома, как повторял про себя слова брата мальчик, инструмент с благодарностью принимал несмелую ласку мальчишки, когда тот самыми кончиками пальцев проводил по прохладной гладкой поверхности или по чёрно-белым клавишам.

А ещё брат учил его играть на фортепиано и читать нотную вязь. Он не переставал повторять, что у Павлика дар: мальчишка с первого раза запоминал всё, что ему говорили и даже умудрялся поправлять брата и ещё несколько раз находил «занозы» в партитурах. Его жизнь теперь подчинялась иному распорядку, прямо противоположному казарменному интернатовскому строю. Теперь он мог сам решать, во сколько ему вставать (главное требование: не опаздывать на уроки), что ему есть и чем заниматься в свободное от школы и уроков брата время. Первые дни он не мог поверить своему счастью и частенько испытывал границы дозволенного, на сутки отказываясь от еды или же по часу выбирая в магазине нужный набор фломастеров. Терпеливое и дружеское отношение старшего товарища (мужчина сразу же обозначил, что лучше он будет братом, а не отцом) сломало скорлупу недоверчивости и страха, и вскоре мальчик уже, не задумываясь, следовал удобному для себя распорядку. Так прошли самые счастливые полгода в его жизни: мальчик гулял с братом по городу, музицировал, ходил на концерты Олега, где тот играл исправленные Павликом сонаты и пьесы. Иногда мальчик и сам, задумавшись, расчерчивал чистый лист бумаги нотным станом и расставлял «закорючки» одному ему понятным способом. Когда Олег впервые увидел эти рисунки, он лишь из чистого любопытства решил сыграть получившуюся запись. Каково же было его удивление, когда из-под смычка верной скрипки полилась чистая и сверкающая, как горный ручей, сильная, как мятежный порыв, мелодия. Он ничего не сказал Павлику, но с того дня на концертах всё чаще звучали композиции, написанные «маленьким ангелом музыки».

С этих концертов слава Навского достигла небывалых высот, многие музыкальные студии требовали назвать имя композитора, предлагали любые деньги за музыку от «ангела», но Олег молчал, видел в их глазах алчность и обещание не выпускать из цепких ручонок такой талант. Просьбы и требования переходили в угрозы, но мужчина не сдавался, продолжая давать концерты и зажигать огонь надежды в глазах своих слушателей. Люди, приходившие на концерт «отбывать культурную повинность», уходили из зала на два-три часа позже окончания, беспрестанно вызывая исполнителя «на бис». Но так не могло долго продолжаться...

И вот этот чёрный день настал: алчность победила разум, и Олега не стало. Только сейчас, выходя из мрачного здания крематория номер четыре, Павлик до конца осознал весь смысл сказанных чёрным человеком слов: он не отступится, будет и дальше писать музыку для людей, не предаст памяти брата и не станет прятаться.

«Срочное сообщение от «Тиградком»!

Трагически погиб знаменитый музыкант и композитор Великого Дома Навь Олега. Тёмный Двор скорбит о своей утрате и официально заявляет: виновные будет найдены и наказаны в соответствии с законами Великого Дома и принципом кровной мести. Великие Дома Людь и Чудь выражают свои соболезнования Тёмному Двору.

К другим новостям. На следующей неделе Великий Дом Навь представит публике новый концерт восходящей звезды и, не побоюсь этого слова, гения от музыки, ранее известного Тайному Городу, как «ангел музыки». Его имя до сих пор держится в секрете. Не пропустите: в субботу в клубе «Ящерри...».

Мальчик отключил телевизор и упал на диван. Теперь он знает всё, и дороги назад нет.