Вишня, зуб, ничего хорошего (гет)

Всё началось с репейного масла. Из-за недостатка витаминов в моём тощем теле волосы начали выпадать. Репейное масло раньше помогало, но в этот раз я не смогла его смыть шампунем и моя причёска напоминала один жирный сплошной ком. За десять минут до выхода я опять вымыла их, но до конца досушить не успела.

Я не опаздываю. Не опаздываю.

И теперь бегу, сломя голову, вверх по лестнице, прямиком ко входу, где стоит Драко. Волосы влажные, на дворе — зима, но на последствия мне плевать. Потому что там меня ждёт Малфой. Не Дафну, не Фоссет, не Боунс. Меня. На настоящем свидании. Или его подобии.

Я не сильно люблю что-то приторно слюнявое в отношениях, но я девушка, в конце концов, в голову которой бьют гормоны и мне чертовски приятно, когда мне уделяют внимание.

Хогсмид казался обветренными и покусанными губами, кровоточащими и саднящими на морозе. Дома были пустыми и дурацкими. Люди ещё более пустыми и неглубокими. Хогсмид казался мной. Голова продувалась всем ветрам, шапку взять я забыла. И чувствовала себя дурой.

— Может, зайдём куда-то? — язык прилип к нёбу и вымолвить хоть слово для меня стало задачей проблематичной.

Он флегматично пожал плечами. Тащить за собой куда-то я его привыкла. И первое заведение на нашем пути это «Кафе мадам Паддифут». Ладно. Ладно. Ладно.

Я заказываю вишнёвый кекс. Драко кофе.

Мы молчим. А я дважды дура, потому что не знаю, что сказать. В компании проще, Крэбб и Гойл что-то поддакнут, мне уютнее и я могу поржать над их тупостью, либо посмеяться так неуместной шуткой Нотта. С Драко удобно трахаться в чулане или в спальне.

Но в любом случае я наслаждаюсь его обществом, как и он моим. С большой натяжкой, с искусственными фразами и пластмассовыми движениями. Мы резина в море классных блёсточек. Рядом с нами парочки сосутся, причмокивают, веселятся и глупо хихикают. И я рада, честно, что я — не они.

В дурацком кексе попалась косточка.

Об этом я узнала, когда мой зуб хрустнул.

Ротовую полость заполнила кровь. Класс. Вишня и кровь. То, что я люблю.

Кровь, кровь, кровь у меня во рту.

Пришла в спальню и захотела пореветь, но не вышло. Пялилась в потолок, затем пришла Дафна и легла рядом. Ничего не спрашивала, хотя я знаю, что у неё всё тело свербит от любопытства. Дафна хочет чесаться, до крови раздирать эти воображаемые волдыри, но она покорно молчит. Было приятно обнимать Дафну, уткнуться ей в плечо и хотеть плакать. Но вместо слёз — тупая пульсирующая боль в зубе и больное ухо. Видимо, стоматит. Или менингит. Я не колдомедик, а всего лишь слизеринка с ужасными отметками по всем предметам.

— Может, поешь?

Ну не притворяйся, что заботишься обо мне. Ты просто оказала мне услугу, исправно выполняя роль жилетки, когда-нибудь я сделаю подобное для тебя, но не надо добродетели и опеки. Ты же не такая, привет. Пока.

Мотаю головой и пальцем давлю в щеку. Десна, сука такая, отзывается острым приступом боли. Ну и ладно! С Драко не получилось, с зубами не получилось, с жизнью не получилось. С чем-то у меня обязательно получится.

— Так к Помрфи пойди, глупая.

Не глупая, а своеобразная.

Я завидую хаффлпаффцам, у них всё просто с их розовыми очками, сдвинутыми чуть вперёд. Для них моя ситуация не казалась бы проблемой, они бы сделали что-то по-детски милое (и тошнотворное). Мне нужен друг-хаффлпаффовец, потому что сейчас нужно вытошнить из себя дрянь.

Я завидую райвенкловцам, потому что у них действительно нет глупых, одни своеобразные. И такую уродину, как я, они бы приняли с распростёртыми объятьями.

Гриффиндорцам не завидую.

Дафна силком выгнала из комнаты. Либо она действительно обеспокоена, либо кого-то ждёт, а я мешаю. Ладно, плетусь к Помфри, лениво передвигая конечностями.

Будь я растением, обязательно оказалась бы кактусом посреди пустыни, одиноким и со своим запасом воды, при этом высасывая из земли остатки влаги и поглощая в себя. Эгоистичный сиротливый кактус, с колючками вдоль и поперёк, подставивший себя зною днём и холоду ночью, наблюдающий за солнцем двадцать пять часов в сутки. Ещё кактусы ленивые, я думаю.

У Помфри сижу на кушетке, а она за ширмой хлопочет над кем-то, кого я не вижу. Не очень-то и хотелось. Часы лениво идут, показывают мне язык. В воображении показываю средний палец. Всё в воображении, на большее страшно. Сочтут ненормальной, запрут где-то и оставят гнить пустые кости.

— Зуб, — своим шершавым языком раздражаю кровоточащую ротовую полость, — и ухо, — паршивым голосом раздражаю саму себя.

Она качает головой, что-то приговаривает, вертится и носится теперь вокруг меня. Велит открыть рот, самым внимательным образом осматривает левое ухо. Опять качает головой и вливает в меня жидкость. Ушную раковину прожгло Адским Огнём, по ощущениям.

— Ты уж прости, но с зубом тебя придётся в Мунго отправить. Это будет долгая работа, милая.

Не милая. А своеобразная. Сколько раз уже можно повторять?

Спать осталась в Больничном Крыле, потому что намёк Дафны поняла.

За ширмой, которую убрали, рядом со мной оказался Монтагю и я обрадовалась, что хоть парой фраз перекинусь с кем-то.

— А ты чего здесь?

Из-за прикроватной тумбочки ничего не было видно, поэтому я разговаривала, по сути, с потолком.

— Натолкнулся на препятствие, и хоп — до кости рана.

То ли он хвастался, то ли желал сочувствия, я не знала. Поэтому просто глубокомысленно замычала, как это обычно делает Дафна, когда слышит умные слова.

Потолок смахивал с себя солнце, буквально стряхивал последние (глупое клише, глупая я) лучи. Постепенно темнело. Тени становились страшнее и длиннее, вытягивались и худели, будто на диете. Я смахивала наверное на что-то страшное и неестественное в этой пыльной темноте.

Наверное, до Монтагю очень долго доходит, но вот он опять подал голос:

— А ты?

Голос звучал непривычно сипло после долгой, закладывающей уши, т и ш и н ы.

— Паддифут, вишня, зуб, ничего хорошего. Добавь ещё Малфоя и ухо.

— Значит, зуб болит до сих пор?

Какой же он проницательный, диву даюсь.

— Угу.

— Соси.

Он, тоже не глядя на тумбочку, наверное, достал из неё нечто круглое и маленькое, похожее на Берти Боттс. Я машинально вытянула руку и словила, хотя до этого, честно говоря, всё из рук падало. Практически прижав к глазам, на этикетке прочла «Умирающие в бензине киты». Что такое бензин, я не знала. Засунула в рот и по венам будто прокатилось тепло, начиная с сердца, достигая кончиков будто оживших пальцев и ступней. Зуб медленно нагревался и растапливался, судя по ощущениям.

— И что это?

— Говорят, помогает.

— Ага.

В детстве, помнится, сбежала из дома прямо в маггловскую, грязную и протухшую деревню. Тогда она казалась мне настоящим миром чудес, где за плотной пеленой тайны спрятаны всякие чудики, которые и не догадываются о волшебстве. Детским нутром чувствовала, что порка мне обеспечена. Но было весело. Я играла в прятки с такими же (только грязными, конечно) детьми, как и я. Пряталась за ящиками, за домами, на деревьях. Убегала. Каталась на качелях, достававших до неба и подвешенных за толстую ветку. Смеялась.

Папа притянул за ухо в буквальном, блин, смысле. Тогда была длинная нотация, что я опустилась примерно до уровня плинтуса, грязи под ногтями, невоспитанной простушки. Нотация затрагивала магглов и их паршивую кровь. А ещё она затрагивала разделение мира. В шесть лет я узнала, что магглы хуже дерьма. В шесть лет я узнала, что мне лучше вести себя как родители, иначе какие-то злые дяди могут сделать кое-то что похуже, чем просто оттащить с соседской деревни за ухо.

Я хотела плюнуть тогда, но слюны не было, и мне бы задницу до крови разодрали, если ковёр оказался бы испачкан. Я закрыла рот на замок и больше никогда его не открывала.

— Классная штука, ? «Кит» рассосался.

Мне нужно было покурить, огонёк в груди требовал этого и барабанил по рёбрам. Хотелось по-девчачьи — в дым. Табака не была, палочку забыла в подземельях, но лучше бы сломала.

— Грэхем, вот скажи — только честно — ну чем я хуже? — вопрос сам собой, в пустоту Больничного Крыла, чем конкретно к Монтагю.

— Ничем, — он чуточку подумал и добавил, — Как и все.

«Как и все» нужно написать на моём запястье и оставить навсегда, потому что на лучшее не гожусь и не претендую. Ну хоть не хуже. Это, знаете ли, даже хорошо. Ты не выделяешься, сидишь себе, как и все. Дышишь, ешь, в туалет ходишь, а потом медленно умираешь. И вообще всю жизнь стареешь. Родился и стареешь, потому что молодеть некуда — только маховик времени повернуть и уютным эмбрионом в утробе свернуться, только для меня это противно. Буду стареть душой и телом, медленно тлеть и сосать «Китов». Название я уже забыла. Наверное, и не запоминала.

Дома у нас сад, большой и тернистый. Я любила лежать на траве, вдыхать запах земли и травы после дождя, закрыть глаза и мечтать.

Сейчас люблю… Хм, дайте-ка подумать. Теперь уже ничего. Ничего хорошего.

— Панси, ты чего? Расстроилась?

— Не-а.

— И славно.

— Как сам?

— Дерьмо должно быть, выглядит лучше, чем сейчас моё бедро. Поэтому хорошо. Хоть дребезжащих Кэрроу не услышу.

— Тише, — я давлюсь смехом от собственной шутки, — А то они тебя услышат.

Он тоже смеётся и я слышу, как о его зубы что-то стукается, подозрительно похожее на этого дурацкого «Кита».

Лежу, пританцовывая. Вся жизнь бестолковая.

На самом деле просто ногой в такт чему-то стучу. Я часто дёргаю ступней. Если неудобно дёргать ступнёй, то в ход идут костяшки пальцев.

— Представляешь, — он начал ещё больше смеяться и я приподнимаюсь на локтях, чтобы увидеть его. Кажется, Монтагю задыхается, — Меня Лонгботтом вчера пытался защитить. Вот потеха. Иду я, — он закашлялся, — значится, а там бравые гриффы что-то крикнули. Ну я продолжаю идти, мне похер. Они улюлюкают, а этот дурень говорит, мол, не надо, ребят, ну что вы. И по плечу меня так.

Я тоже истерично смеюсь, хоть мозг бьётся в конвульсиях и орёт «Д У Р А». Из горла сам по себе вырывается этот звук и всё продолжается, продолжается. Опять ничего поделать не могу.

Монтагю затихает, я нет.

Смеюсь с таким самозабвением, с таким энтузиазмом, прекратить не могу. Мозг покрывает дымка, я чувствую её физически, честное слово. Она постепенно переходит в нос, щекочет, раздражает волоски и я, как по неведомой команде, прикусываю язык.

Странно.

Очень странно.

На тумбочке взяла стакан с водой, залпом опрокинула в себя. Укуталась покрывалом да так и осталась в одежде.

Ничем не хуже грязных магглов.

Как и все.

Странный смех теперь колотит изнутри, снаружи само спокойствие, летний штиль и даже не моргаю.

До сих пор очень-очень хочется закурить.