Глупая (гет)

Завтра к Лили приезжают друзья, а это значит — шумные беседы, крепкий чай, карточные игры и много смеха. Только Петунья недовольна и старается не обращать внимания на переворот в доме. Ну как же! Это у Лили гости, из этого нужно раздуть слона, нет, даже кита, наводить порядок во всём доме и готовить вкусные пироги. Петунья любит вишнёвые, их как раз мама готовит на кухне, но не поддаётся и не ест. И не поддастся. И даже не косится в сторону кухни! Потому что сейчас — лето, отдых на пляже, и, самое главное, купальник. Петунье кажется, что ей давно пора худеть, и она берётся за дело, а как иначе? Уже полторы недели не ест сладкое и отказывается от ужина. Мама неодобрительно косится, но молчит.

«А вообще, на кой чёрт убираться? Они же всё равно всё растопчут и намусорят», — резонно думала она, вспоминая прошлые такие приезды «на пару дней». Пару дней плавно перетекали в неделю, неделя — в две. Родители против не были, им какое дело? Чем бы дитя ни тешилось…

Но Петунья всё же идеально выгладила своё выходное платье, аккуратно подстригла ногти и уложила красивую причёску. Не для того, чтобы произвести впечатление, а чтобы казаться на контрасте с Лили — взбаламученной девчонкой в потрёпанных штанах, растянутой футболке, папиной бейсболке и наспех сделанным хвостом.

Джеймс нравится Лили, а Лили — ему, это Петунья знает точно, ведь не заметить подобного никак нельзя. Вопросом, почему они до сих пор не вместе, Петунья старается не забивать голову, хлама хватает и без того.

И из-за чего так трясутся ноги и потеют ладони, она тоже не думает — некогда.

На этот раз они звонят в дверь, а не появляются прямо в дурацком камине и не пачкают недавно вычищенный ковёр. Лили бежит открывать, приветствия, обнимания. Петунью воротит, и это даже можно списать на озноб. Если бы ей хотелось.

— А Туни вы уже знаете, — Лили неловким жестом указывает на неё. Несуразная тишина воцаряется на секунду, Петунья поджимает и без того тонкие губы.

— Рад, очень рад! — говорит Джеймс, Петунья запомнила его имя только из-за того, что он клеится к сестре и носит очки. А ещё он берёт её руку в свои ладони и энергично трясёт. — А теперь — к столу?

Джеймс поворачивается к Петунье спиной, будто бы она пустое место. Вяжет во рту. Наверное, обида. На неё бросают взгляды, будто она какое-то противное, шипастое и зубастое животное. Только кто-то из троих (их имена Петунья так и не удосужилась запомнить) криво улыбается. И вроде даже не неприязненно.

Мама зовёт всех в столовую и не умолкает ни на минуту — у Петуньи сводит зубы от её болтовни. Всех расспрашивает, про семью и про эту дурацкую школу, про выбор будущей профессии и вообще обо всём на свете.

— Спасибо, я сыта. — говорит она и хочет добавить, что по горло. Только это не очень вежливо, а Петунья не считала никогда себя невоспитанной. Вытирает рот салфеткой и поднимается из-за стола, ведь явно лишняя на этом празднике жизни. — Приятного аппетита, — жеманно добавляет на выходе, перед тем как быстрым шагом бросится в коридор, вбежать по лестнице и запереться в своей комнате. И плакать хочется, только взрослые так не делают. Да и не из-за чего, собственно говоря.

Петунья наобум достаёт из книжного шкафа небольшой томик. «Три товарища» ей нравятся, перечитывала три раза. И за четвёртый берётся, и хорошо, что герои страдают, ведь про счастливых и читать не хочется. В жизни хватает.

Как хорошо, что у неё остался хотя бы Ремарк.

В комнате по соседству поздним вечером раздаётся приглушённая музыка, голоса и смешки. Петунья думает, что смеются над ней, затыкает уши подушками, зажмуривает глаза и пытается ничего не слышать.

* * *

Зной спорил с безоблачным небом, кто из них досаждает больше. Петунья любит облака, прохладу и смотреть на звёзды. Но ночью она обычно спит, на облака не смотрит вовсе, а прохлады летом не жди.

Лили с компанией уходят на речку, родители на работе, ходи хоть голой — никто не заметит, никому и дела до неё нет в пустом доме. Так Петунья и поступает, ведь жара слишком прилипчивая к телу. Они идёт в душ, попутно расстёгивая «молнию» на платье сзади, а бегунок, словно назло, заел и никак не хотел поддаваться.

— Помочь? — полунасмешливо, полусерьёзно спрашивает голос за её спиной. Петунья подскакивает на месте, но оборачиваться и не думает.

— Вы разве не должны быть не здесь? — будто отчитывая трёхлетнего ребёнка, спрашивает она.

— Не люблю купаться.

— Понятно, — Петунья не теряет самообладания, но как выйти из подобной /глупой/ ситуации, не знает. Так и застыла на полпути в ванную комнату, с полурастнёгнутым платьем и спиной к кому-то из этих её друзей. Щёлкает бегунок, Петунья вздрагивает даже не от неожиданности, а от того, что на её голую спину с множеством родинок кто-то пялится. Ей это не нравится.

— Не стоит благодарностей.

— Я не думала.

— Хоть ты и красивая сзади, но обычно люди разговаривают лицом друг к другу.

Петунье хочется добавить, что она ещё и спереди ничего. Ведь сколько держится и не ест противные калорийные пирожные. И шоколадное мороженое со стружкой.

— Хам, — деланно обижается она и с гордо поднятой головой направляется в ванную.

— Меня Римус зовут, вообще-то.

Ответом ему служит громкий звук захлопываемой двери и молчаливое негодование Петуньи. Она прижимает ладони к разгорячённым щекам, облокачивается о стену, вымощенную холодным кафелем, и думает, что её реакция на такое просто глупость какая-то.

На помощь не обижаются, хоть она и бесцеремонная, наглая, неуместная.

* * *

Субботний вечер принёс долгожданный холодок, недолгий дождь и просьбу мамы сходить в бакалейную лавку.

— Конечно, ма, — автоматически отвечает Петунья, захватывая свою сумку. Брякнув ключами, она закрыла дверь.

По приходу, рассортировав крупы по нужным контейнерам, она считала себя уставшей. Потому что суббота создана для уставания и сна на диване в гостиной.

Неплотно прикрытая дверь в её комнату насторожила, мужские /подростковые мальчишеские/ голоса разозлили. Не нужно быть гением, чтобы сложить два и два.

Римус, поднимающий с пола её лифчик, и Джеймс хохочущий и хлопающий друга по плечу — мягко говоря, не то, что ожидала увидеть Петунья.

— Вон! Пошли оба вон, — твёрдо и слишком тихо произнесла она, заливаясь краской. Смущение пятнами покрывало её всю. Она могла поклясться, что выглядит точь-в-точь пунцовой пуговицей. Пунцовой разъяренной и беспомощной пуговицей.

— Это не то, что ты… — начал было оправдываться Римус, не зная, куда деть злосчастную вещь гардероба. Джеймс сдерживался, чтобы не прыснуть.

— Что непонятного? — Петунью душили обида, стыд, смущение, злость — словом, всё, что может испытывать человек, чтобы взорваться от наполнявших его чувств. Петунье семнадцать, у неё хорошие отметки и много книг. Она ведь не заслужила такого. — Прочь.

Парни попятились из комнаты, а Петунья уткнулась лбом в закрытую дверь и страдала, как умеют страдать только девочки — красиво и драматично.

Выбраться из дома, уснуть на лавочке с рюкзаком под головой и ждать, пока они выметутся из дома. Или словить машину куда угодно и ехать. Надолго и прочь, ведь Петунья стала эпицентром своих несчастий. Но Лили всё равно худший эпицентр из всех возможных и заставляет страдать больше.

В рюкзак Петунья бросает одежду, личные деньги, Ремарка /любимые книги не бросают/ и собственную самооценку, ведь та упала ниже плинтуса — не поднимешь. Только окончательно бросишь, добьёшь и потопчешься ногами. И так надругались.

Забросив на плечо рюкзак, она планирует что-то сказать родителям на прощание, но те смотрят по телевизору какое-то комедийное шоу. Ну и пусть. Петунья пулей выметается из дома и зло шагает по улице, затем по проулку, по аллее, выбирается на автомагистраль.

А дальше куда? Собственное безрассудство привело не к чёрту на куличики, но очень близко. От негодования хочется пнуть что-то по типу мусорного бака, но ничего не попадается — а жаль. Поэтому Петунья просто сжимает кулаки, кидает рюкзак на землю и садится на него. То ли плакать, то ли смеяться — не знает.

Проезжающие машины плюются выхлопными газами, из-под их колёс пыль и мелкие камушки попадают на Петунью, и теперь она вся в них. Одно из таких многочисленных авто, старый пикап, притормаживает совсем рядом с ней.

«Ну всё, — думает она, — либо за проституцию, либо за…». За что ещё, придумать не успевает, передняя дверь автомобиля открывается, приветственно приглашая внутрь. Петунья не поднимает головы. Ну вот вообще ничего не хочется.

— Прости, наверное, — смущается Римус, а Петунья словно проваливается сквозь землю — ведь молнии именно такие следы оставляют, да? Шандарахнут в землю и расколют её пополам.

Петунья нехотя поднимается и отряхивает одежду, залезает в папину машину. Римуса, видимо, загрызла совесть и он поехал её искать. Вроде мило, а вроде и задушить голыми руками его хочется, но подобное чувство о-очень медленно сходит на нет.

Петунья угрюмо молчит. Римус нервно постукивает по рулю, ожидая хоть какой-то реакции.

— Ты замёрзла? — она упрямо качает головой. — Ты устала? — ещё одно покачивание. — Мхм, тогда не знаю. Ты голодная?

— Да! — выпаливает она и сама удивляется. На самом деле да, живот урчит, ничего не ела с самого утра и готова даже наплевать на принципы.

Римус включает радио, поворачивает машину назад, а салон наполняется шипящими звуками.

— Дай сюда, — ворчит Петунья и настраивает на её любимую станцию, где крутят самую лучшую, по её мнению, музыку. — Почему за мной не поехали родители?

— Они думают, что ты дома и спишь у себя в кровати, — просто отзывается Римус. — А мне срочно понадобилась машина, заехать к родственникам. Лили сказала, куда ты предположительно могла пойти. Я объехал весь ваш городок, но тебя на нашёл. Решил тогда прямо в Лондон, мне терять нечего, честно говоря.

— Я просто спросила, почему родители не приехали, а не…

— Кстати, о бюстгальтере, — он сосредоточенно смотрит на дорогу, даже слишком сосредоточенно. Ладони крепко сжимают руль, а Римус готовится продолжать, слегка откашлявшись. — Словом, мы случайно. То есть я хотел сказать, что, подобное, конечно не бывает сильной случайностью, но мы просто зашли в твою комнату, — из чистого любопытства! — Джеймс пихнул локтём дверцу шкафа, она открылась. Я и поднял. То, есть, я, конечно, мог и не поднимать, но…

— Боже, ты всегда так много разговариваешь?

— Не знаю, не замечал за собой подобного.

— Сделай музыку тише.

— Хорошо. Так ты не обижаешься?

— Конечно обижаюсь.