Бездействие (гет)

Когда закончилась вся эта хрень с крестражами и Вольдемортом, мы с Гермионой недели на две засели в доме на Гриммо и все это время беспрерывно пили, наслаждаясь блаженным ничегонеделанием, а Кричер приносил нам еду.

Не то чтобы мы собирались предаваться пьянству целенаправленно — в процессе осмотра дома в баре Сириуса обнаружилась пара непочатых бутылок отлично выдержанного огненного виски Огдена, а еще шоколадный ликер и какое-то чересчур сладкое французское вино, которое, впрочем, пошло на ура, когда кончилось все остальное.

Надо было приводить свою жизнь в порядок, для начала хотя бы в доме прибраться, но мы никак не могли заставить себя оторваться от гостиничного дивана, настолько мягким и удобным он нам казался, и, надо сказать, это меня устраивало — после всего пережитого мы имели полное право на отдых.

В перерывах между выпивкой, едой и ленивыми разговорами ни о чем я без какой-либо определенной цели слонялся по коридорам и пустующим комнатам, бездумно водя ладонями по пыльным поверхностям и пожелтевшим от времени обоям, и постепенно начинал понимать Сириуса, который сходил с ума в этих стенах. Да и как тут не свихнуться, когда месяцами сидишь взаперти без дела? Ничего удивительного, что Сириус так много пил. Наверное, я скоро его догоню.

Однажды Гермиона сказала, что так нельзя. Мы сидели в темной полуподвальной кухне, допивали очередную бутылку вина и курили старые, рассыпающиеся прямо в руках сигариллы, найденные в вещах отца Сириуса, и сбрасывали пепел в пустой бокал, когда Гермиона вдруг посмотрела на меня как-то грустно и очень серьезно, как всегда смотрела в Хогвартсе, едва я намеревался ввязаться в очередную рискованную авантюру. Только в этот раз авантюрой было безделье.

— Мы уже давно тут торчим, — говорила она. — Это не может продолжаться вечно. Пора выйти в свет, навестить Рона и Джинни...

Я медленно покачал головой.

— Нет. Для этого еще слишком рано. Им нужно время.

Гермиона вздохнула, но спорить с этим не стала. С похорон Фреда прошло всего ничего, и Рон с Джинни никуда не отлучались из дома. Только в собственной семье каждый из Уизли мог теперь найти поддержку и утешение, и мы с Гермионой, несмотря ни на что, стали бы лишними там сейчас.

— Ты прав. Но, — она предприняла еще одну попытку, — нельзя же просто сидеть без дела... Мне нужно в Австралию за родителями.

— Я поеду с тобой, — тут же вызвался я. Все лучше, чем кантоваться здесь в одиночку.

На это Гермиона решительно возразила.

— Извини, Гарри, но здесь ты мне ничем не поможешь. Я сама должна с этим разобраться.

Я внимательно взглянул на нее сквозь бокал.

— Ты уверена?

— Более чем.

— Хорошо.

На какое-то время мы погрузились в молчание, и я от нечего делать стал рассматривать Гермиону. Она рассеянно покачивала темно-красную жидкость на дне бокала, наблюдая за тем, как густое вино оставляло разводы на стекле, из ее небрежно скрученной в узел прически выбилась одинокая прядь, и мне вдруг неудержимо захотелось поправить ее, завести за ухо, мимолетно коснувшись щеки. Какие только идиотские мысли не забредают в пьяную голову.

Гермиона посмотрела на меня слегка удивленно, когда я исполнил задуманное, но не оттолкнула. Она вообще не пошевелилась.

— Извини, — зачем-то сказал я.

— Ничего. Наверное, нам пора спать.

Мы допили бутылку и разбрелись по разным комнатам — Гермиона осталась на первом этаже, заняв одну из гостевых спален, а я поднялся на второй и рухнул на кровать Сириуса, не сняв ничего, кроме ботинок, и натянул на себя изъеденное молью покрывало. Странно — вроде и не напрягался особо, а устал так, будто отпахал на тренировке по квиддичу, а потом еще посетил сдвоенные заклинания, трансфигурацию и отработку у Филча. В последнее время я все чаще ловил себя на мысли, что скучаю по жизни в Хогвартсе. Даже по Филчу. Даже по Снейпу, который никогда уже не снимет с Гриффиндора штрафные баллы. Надеюсь, мне удастся вернуться, чтобы доучиться последний год. Надеюсь, Гермиона пойдет со мной.

Примерно к половине второго ночи я понял, что вся эта усталость была мнимая, я не мог уснуть и бессмысленно пялился в потолок, на стены, к которым заклятьем Вечного Приклеивания Сириус некогда приделал плакаты. Наверное, ему здесь было совсем паршиво.

Гермиона пришла ко мне в половине третьего, прихватив с собой из бара какой-то ром в старой пыльной бутылке. Его, наверное, пили еще родители Сириуса, или сам Сириус когда-то давным-давно, и Гермиона, безусловно, тоже успела к нему приложиться, потому что ноги ее заплетались и она неоднократно споткнулась, прежде чем дошла до моей кровати.

— Не могу уснуть, — объявила она.

— Я тоже, — признался я, принимая у нее ром и делая первый глоток, который немедленно обжег горло. — Ты не принесла стаканы.

— Зачем они нам?

На это я не нашел что ответить. И правда, зачем?

На другую ночь Гермиона снова пришла, но уже без рома, и с размаху плюхнулась на кровать — я едва ноги успел поджать. Она была чем-то невероятно раздражена, неприбранные волосы топорщились во все стороны, и мне очень захотелось запустить в них пальцы, но я, видя ее состояние, удержал этот порыв при себе.

— Да что с тобой, в конце-то концов?

Она посмотрела на меня с неожиданной злостью.

— Что со мной?! Ты правда хочешь знать, что со мной?! Мы застряли в этом чертовом доме, мы две недели сидим в гребаной изоляции, как парочка идиотов, не знаем даже, что там с Роном и Джинни, а мои родители торчат в жопе мира под фальшивыми именами, и мне давно пора бы их вытащить, но вместо этого я спиваюсь здесь, как последнее дерьмо, а я не могу так! Я не могу без дела, но и делать ничего сейчас не могу, да еще ты ходишь вокруг как сомнамбула, и я не понимаю, чего ты вообще от меня хочешь!

Гермиона вся раскраснелась и тяжело дышала, а я пришел в некоторый шок от такой тирады.

— Послушай...

— Нет, нет, нет, Гарри, пожалуйста, замолчи! — она снова повысила голос. — Я знаю, что должна делать, но все это тяжело. Все это чертовски тяжело! Если бы только...

В этот раз я не дал Гермионе договорить, запечатав ей рот единственным способом, который пришел в тот момент мне в голову.

И она не отстранилась.

Следующей ночью Гермиона появилась опять, но больше уже не ругалась и не выла от собственного бессилия на луну. Наверное, поняла, что это попросту бесполезно. Наверное, она всегда это понимала.

— Гарри... — Гермиона осторожно, но с какой-то особой решимостью взяла меня за руку.

Ее глаза казались непривычно огромными в темноте, губы — неожиданно красными и ярко очерченными, от них пахло вином, и я понимал, что происходящее между нами — безумие.

— Гермиона... Мы же не можем...

— Конечно, можем.

— Рон и Джинни...

— Далеко отсюда. Их нет. Только мы, и этот проклятый дом, и дурацкий плакат над кроватью... И ничего вокруг. Иногда мне кажется, что целого мира не существует.

И, распутывая завязки на ее тонкой ночной рубахе, я не мог с этим не согласиться.

* * *

— И все-таки я должна уехать.

Это было за завтраком. Мы сидели друг напротив друга за длинным низким столом в плохо освещенной полуподвальной кухне и поглощали тосты с яйцом, в кои-то веки запивая их тыквенным соком, а не вином.

— В Австралию? — произнес я, прожевав изрядный кусок поджаренного хлеба.

Гермиона молча кивнула.

— И когда ты вернешься?

Она, помявшись, закусила губу.

— Это зависит... от многих факторов. От того, как воспримут родители мой поступок, захотят ли вообще возвращаться в Британию... — Гермиона нервно повертела в руках стакан. — Это при условии, что все пойдет хорошо — понимаешь, о чем я?

Я медленно кивнул.

— Кажется, понимаю, — и со всей серьезностью посмотрел ей в глаза. — Ты сильная волшебница. У тебя все получится.

Она вздохнула.

— Надеюсь...

— Когда ты уезжаешь? — Черт, эта Австралия так далеко... Практически на краю света.

— Сегодня в полдень, — Гермиона отодвинула от себя пустую тарелку и стала подниматься из-за стола. — Нужно упаковать кое-какие вещи.

Я тоже поднялся, хотя еще не доел, и удержал ее за руку.

— Обещай, что вернешься. Даже если что-то пойдет не так — все равно.

В ее взгляде мелькнуло удивление.

— Конечно, вернусь.

— Ко мне?

Прежде чем направиться в гостиную складывать вещи, Гермиона слегка улыбнулась:

— К тебе.