Ракушки (гет)

Волны с шумом накатывали на песчаный берег и также шумно отступали, словно сердясь на неприступную сушу. Если выйти на побережье с рассветом, можно найти много интересного — это Лили уяснила уже на четвертый день каникул. Каждый вечер она отмечала дни в календаре крестиками, с тоской осознавая, что до конца поездки остается совсем немного. Петунья по-взрослому хмыкала, наблюдая за этим действом, но самой Лили оно казалось почти священным.

Вчера она зачеркнула предпоследний день.

И сегодня проснулась еще до зари. Приоткрытое вечером окно к утру распахнулось совсем, и прохладный ветер врывался в комнату девочек, шевелил занавески, тревожил, казалось бы, мирно уснувшие полевые цветы в стакане на столе, играл изрисованными листами альбома. Лили медленно села в кровати и покосилась на сестру. В комнате царил предрассветный полумрак, но было нетрудно заметить, что бока Петуньи мерно вздымались — девочка крепко спала. Она вообще не выходила из комнаты раньше десяти утра, к завтраку, тогда как Лили нередко с рассвета приходилось выискивать по всему побережью.

Сегодняшний, последний день обещал стать именно таким.

Петунья поежилась во сне и повыше натянула одеяло. Лили спустила ноги и аккуратно коснулась дощатого пола — она помнила, каким он мог быть скрипучим, но если идти осторожно…

Внезапный порыв ветра взметнул занавески и разбросал рисунки девочки по всей комнате, принеся, однако, терпкие запахи морской воды, гнездящихся на утесе сосен и мокрого песка, тихий шум прибоя и щебет первых птиц. Туни пробормотала что-то в подушку и перевернулась на другой бок.

Рисунки остались лежать на полу, а через несколько минут дверь неосторожно хлопнула, и Петунья подняла голову, сонно хлопая глазами. Не обнаружив ничего необычного, она медленно опустилась на подушку и вновь погрузилась в сон.

Рассвет Лили Эванс встретила, сидя на причале и касаясь босыми ногами неожиданно теплой воды. Первые лучи летнего солнца касались ее рыжих волос, целовали круглое, усыпанное веснушками лицо, отражались в ярких зеленых глазах. Они скользили по маленьким детским ладоням, изучали девчачьи фенечки, красующиеся на запястьях, перебирали складки светлого платьица. Первые солнечные лучи сегодня принадлежали только ей, и Лили наслаждалась ими, позволяя ветру играть с непослушными прядями.

Лили было десять, неделю назад она впервые увидела море, а теперь пришла пора уезжать.

До берега она не дошла — соскользнула с причала на мелководье и побежала вдоль кромки пляжа навстречу ветру, раскинув руки. Особенно сильная волна заставила ее пошатнуться и упасть на колени: платье намокло, соленая вода брызнула в глаза, но девочка лишь рассмеялась, стирая выступившие слезы. В конце концов, какая разница, что на платье непременно останутся разводы?

Сегодня они уезжают.

Пальцы, непроизвольно сжавшие песок, наткнулись на что-то твердое. Лили невольно нахмурилась и поскребла ногтем по поверхности неожиданной находки. Ракушка? Только и всего? Можно было бы даже расстроиться, если бы вода не приподняла неопознанный предмет, позволив девочке вытащить его из песчаного плена.

Верно, ракушка. Но какая!..

Казалось, она отливала всеми оттенками перламутра, к краю переходящими в темно-рыжий, а изнутри была столь гладкой, что Лили почти могла видеть собственное отражение.

Такого она здесь еще не находила.

— Мама! Папа! Туни!.. Смотрите, что я нашла!

* * *

— Пап, я не хочу уезжать! — хныкал восьмилетний Джеймс, сидя на причале и болтая ногами в воде. Флимонт усмехнулся и взъерошил непослушные волосы сына, но мальчик сердито отдернулся.

— Ну почему мы должны возвращаться? Я хочу остаться здесь еще хотя бы на недельку. Ну, хотя бы на денек!

— Прекрати, Джим. Ты же знаешь, меня ждет работа, — в голосе отца слышалось легкое сожаление. Похоже, ему и самому не хотелось ехать в Годрикову Впадину. Поттеры бесконечно любили свой дом в этой уютной маггловской деревушке, но здесь, у моря хотелось остаться навсегда…

Мужчина тряхнул головой, и солнце заплясало в черных, но уже тронутых сединой волосах.

— Знаешь, чем мы сейчас займемся? — он хитро улыбнулся, присев так, чтобы оказаться на одном уровне с насупившейся мордашкой сына.

— Чем? — Джеймс широко распахнул карие глаза, и Флимонт с тревогой вспомнил заключение целителя из Мунго — зрение возвращать не умели даже маги, так что мальчику вскоре, увы, понадобятся очки. Впрочем, это не так уж и страшно.

— Будем искать ракушки. Сделаем маме сюрприз, — отец подмигнул мальчику и протянул ему руку. Широко улыбнувшись, Джеймс сжал ее и соскочил с причала прямо в воду, так что брызги намочили закатанные до колена брюки.

— Тогда ты ищи тут, а я пойду к утесу, — авторитетно заявил Джим, поправляя свисающую на лоб прядь. Мама уже не раз пыталась ее отстричь, но к утру прическа неизменно возвращалась в исходное состояние, и Юфимия, в конце концов, махнула рукой.

Отец серьезно кивнул, провожая сына взглядом.

Это лето выдалось на удивление жарким — за весь июнь в Англии не пролилось ни капли дождя, и в конце концов, когда даже неугомонный Джеймс носа не казал на улицу, Флимонт решительно увез семейство на отдых к морю. Восьмилетнему сорванцу такая затея пришлась по нраву — целыми днями он носился по пляжу и вдоль побережья, распугивая чаек. Плавать он научился быстро, через несколько дней уже пробовал нырять, а однажды с абсолютно счастливым лицом притащил маме живую медузу. И долго недоумевал, почему Юфимия побледнела и дрожащим голосом попросила «выбросить эту гадость обратно в море и никогда больше ничего такого не показывать». Зато отец смеялся до слез.

Эта неделя показалась Джеймсу самой счастливой за все восемь лет жизни, но все хорошее имеет свойство кончаться. Портал прислали сегодня утром, а уже вечером они вернутся в Годрикову Впадину.

Но день еще не кончился, а значит, нужно выжать из него все, что можно! Подняв твердую, длинную палку мальчик забрался на скользкий камень под самым утесом и прищурился, вглядываясь в прозрачную воду. Вон что-то мерцает — осколок стекла? Джим бухнулся на колени, ничуть не боясь новых ссадин, и копнул песок палкой. Так и есть, стеклышко, но какое красивое! Темно-янтарное, сглаженное волнами, оно мягко переливалось на солнце. Да, такое определенно пригодится в его коллекции. А между теми камнями?..

На закате, когда карманы были полны камней и ракушек, его окликнул отец. Пора было возвращаться, ужинать и отправляться в путь, но Джеймс упрямо сжал губы. Ну нет, еще хотя бы пять минут! Пять минут у моря!..

Палка наткнулась на что-то твердое, и мальчик торопливо спустился с камня, разгребая пальцами мокрый песок. Вода здесь только что отступила — начинался отлив, — но кое-что осталось в трещине между камней. Ракушка? Таких у него полные карманы…

— Какая красивая, — тихо произнес отец, выросший будто из ниоткуда за его спиной. — Ты сам ее нашел?

Ракушка и правда была красивая. Одна створка — вторая, видимо, все еще лежала где-то неподалеку, а, может, ее унесло волной, — но она была чудесной, отливающей всевозможными оттенками белого, а к краям переходящая в насыщенную рыжину, словно загорев на солнце…

— Можно я ее себе оставлю? — вдруг попросил Джеймс, не отрывая зачарованного взгляда от находки. — А для мамы у меня много чего есть. Правда…

— Можно, — Флимонт сжал плечо сына и улыбнулся. — А сейчас мы отправимся домой. Мама уже устала разогревать ужин, а тебе еще надо переодеться. Ты посмотри, весь в песке…

Джеймс не слушал. Он нес вперед ракушку — осторожно, едва касаясь ее пальцами, будто боясь сломать. Она и правда, казалось, была такой хрупкой, что могла разлететься в пыль от одного неловкого движения…

* * *

— Что это? — Джеймс кажется немного растерянным и скованным, он уже несколько минут молча изучает письменный стол, а сейчас, бросив быстрый взгляд на Лили, открыл изящную резную шкатулку. Девушка мгновенно краснеет и захлопывает ее крышку, но поздно — в руках парня уже красуется треснувшая посередине ракушка, чуть потускневшая за годы, но все так же переливающаяся от белого до темно-рыжего. А, что самое непонятное, он как-то странно и торжествующе хмурится, рассматривая ее со всех сторон. Внимательно… слишком внимательно.

— Где ты это взяла?

— Не твое дело, — сердито бросает девушка, протягивая руку, чтобы забрать детское сокровище, но Джеймс делает шаг назад и зачем-то тянет за висящий на шее черный шнурок. Из-под воротника расстегнутой рубашки выплывает золотой медальон с выгравированной буквой P — Potter. Пальцы парня скользят по его граням, и створки медленно распахиваются. На мгновение Лили видит, как с маленькой черно-белой колдографии ей улыбаются пожилые волшебники — родители Джеймса, они познакомились на Пасхальных каникулах полгода назад, — а затем Джеймс надавливает на какой-то выступ. Слышится скрежет, и на его ладонь выпадает крошечная ракушка.

Взмах палочки — ракушка растет, пока не возвращается к натуральному размеру. Джеймс смотрит на нее, на его губах скользит таинственная улыбка, а затем на глазах девушки ракушки складываются в одну.

Две створки. Абсолютно одинаковые, за исключением трещины, невероятно красивые. Хранимые много, очень много лет.

Две части единого целого.

— Ты понимаешь, что это значит? — Джеймс немного хрипит, но глаза горят, а губы сами собой растягиваются в улыбке. Лили качает головой, все еще глядя на ракушки.

А затем Джеймс Поттер вдруг становится на одно колено, вынимая из кармана алую бархатную коробочку.

— Это судьба, вот, что это такое. Лили Эванс, согласна ли ты стать Лили Поттер?

И кажется, будто вместе с ветром из открытого окна доносится шум прибоя.