91 день (гет)

Большой зал гудит, и Драко в раздражении поводит плечом. Блейз рядом разражается громким смехом; Панси с тревогой косится на Малфоя, пока тот, лениво пережевывая, сверлит взглядом исподлобья то место, где должно сидеть Золотое Трио. Паркинсон уверена, что его беспокоит отсутствие Поттера — в последнее время Драко старается следить за каждым его шагом.

Но она ошибается.

— Драко, ты идешь?

В ответ Панси получает лишь кивок. Малфой не встает, не отодвигает тарелку, не смотрит на Паркинсон, ласково положившую ладонь на его плечо. Ничего не делает. Панси злится, вот уже две недели злится на его отстраненность и эти стеклянные глаза.

— Я буду ждать тебя в гостиной.

Драко наблюдает за тем, как Паркинсон уходит, а у двери Забини аккуратно приобнимает ее за талию. Постепенно Большой зал пустеет. Малфой оглядывается на стол преподавателей, где Снейп застывает, чего-то ожидая от него: какого-то сигнала или просьбы о помощи. Когда Драко отворачивается и твердым шагом покидает Большой зал, Северус все еще стоит, как будто надеется понять, разгадать крестника и его ежедневные исчезновения из Хогвартса — он пропадает куда-то каждый вечер с тех пор, как в школе перестали появляться Поттер с Уизли и Грейнджер. По большей мере именно это совпадение тревожит профессора. Но Драко ничего не собирается ему рассказывать. Хотя Снейп как никто другой знает о каждом задании Лорда, о каждом убийстве, к которому Волдеморт делает Малфоя-младшего причастным, вечера последних двух недель остаются скрыты от крестного — молчанием, избеганием, окклюменцией.

Драко заворачивает в тесный темный коридор, совсем немного не доходя до подземелий Слизерина. Он идет уже знакомой дорогой и оказывается наконец снаружи, на заднем дворе Хогвартса. За углом озеро, где в такую теплую весну сложно найти свободное место на берегу, но Малфоя это мало заботит. Он идет вниз по холму, осторожно осматриваясь по сторонам.

Ему не нравится здесь, в заброшенном маленьком доме с пыльными книжными шкафами и потертыми кофейными столиками. То ли кафе, то ли библиотека. И, конечно, Грейнджер — одна из немногих, кто знает об этом месте.

Она заходит спустя семь минут ожидания. Драко в задумчивости стоит у книжной полки, косо висящей на стене, и вздрагивает от прикосновения Гермионы. Она поправляет прядь, упавшую ему на глаза.

— Ты бежала? — первым делом спрашивает Малфой.

Грейнджер тяжело дышит, ее щеки раскраснелись. И глаза — она в каком-то беспокойстве то отводит взгляд, то вновь внимательно рассматривает его лицо. Проходит некоторое время, прежде чем Гермиона отвечает:

— Да. Я тороплюсь.

Она выглядит потерянной. И Драко догадывается — нет, знает, — что у нее, Поттера и Уизли что-то происходит. Если быть точнее, спасение магического мира. Это Малфой бегает к Лорду только по призыву Метки и стоит, укрываясь под маской, в стороне, когда прямо на глазах в кого-то летит Авада Кедавра. А они геройствуют в режиме нон-стоп. И что уж скрывать, Драко им даже немного завидует. Ему очень хочется играть белыми, но такой возможности до сих пор не представилось.

А умирать он не хочет.

— Только не убегай слишком быстро, я ненавижу такие встречи. Это как неполный глоток воды.

Драко крепко ее обнимает и целует в лоб. Гермиона зажмуривается, обхватывает его дрожащими руками, вдыхает его запах.

— Я бы осталась здесь навсегда, если бы могла.

Малфой в который раз чувствует, что именно такие ее слова причиняют ему боль. Она не знает, сколько раз Драко бывал в домах волшебников и магглов вместе с Пожирателями Смерти, сколько раз уходил, оставляя за спиной мертвое тело. И Гермиона, как истинно любящая девушка, никогда бы не поверила, скажи ей кто-нибудь об этом. Малфой обнимает ее, а внутри у него все сжимается; рассудок противится тому, чтобы он принимал светлую любовь Грейнджер на свой счет.

Он отстраняется, всеми силами стараясь скрыть мысли, болезненно крутящиеся в голове. Все-таки Гермиона чем-то обеспокоена. Больше, чем обычно, и Драко это замечает.

— Когда вы вернетесь в Хогвартс?

— Гарри и Рон не раньше, чем через полторы недели. И то не факт.

— А ты? — слегка раздраженно уточняет Малфой. Грейнджер знает, что Драко интересует исключительно ее возвращение в школу, но увиливает от прямого ответа. Значит, что-то скрывает. Кроме всей загадочной миссии, утаивает еще что-то важное.

— Этот вопрос куда сложнее, — напряженно улыбается Гермиона.

— Где они? — бросает Драко.

Грейнджер сглатывает. Она смотрит на Малфоя, и больше всего на свете сейчас ей хочется, чтобы эти расспросы прекратились.

— Я не могу тебе сказать.

— Ты не с ними, — констатирует он. И имеет в виду не конкретный момент, когда в заброшенном кафе лишь они вдвоем, а нечто более серьезное.

— Они уехали, я осталась, — нехотя соглашается Гермиона.

Стоит признать, что Драко чувствует себя немного спокойнее, зная, что она рядом с Поттером или даже с Уизли. Теперь же, когда он понимает, что Грейнджер одна и явно не на простых каникулах, его сердце начинает биться быстрее.

— Почему ты осталась?

— Пожалуйста, Драко, мне нужно идти.

У нее на глазах слезы, и, несмотря на то, что Гермиона собирается уходить, она до боли сжимает ладонь Малфоя. А он не хочет, не может ее отпустить. Она одна! И куда-то торопится. Глупая, глупая гриффиндорка!

В воздухе застывает тишина, пока ни один из них не знает, что сказать и что делать. Оба стоят в полушаге, упиваясь этим ощущением руки в руке и возможностью смотреть друга на друга.

— Пожалуйста, оставайся живой, — наконец хрипло выдавливает Малфой. — Обещай мне, что мы встретимся после того, как все это закончится.

Слезы срываются с ее ресниц. Гермиона подходит ближе, обхватывает лицо Драко ладонями и жадно, отчаянно целует холодными губами. А внутри у него что-то рушится. Одно за другим, одно за другим…

* * *

Драко, кажется, навсегда запомнил этот поцелуй. Он всерьез готов продать душу за то, чтобы снова оказаться рядом с Гермионой у пыльных шкафов и никогда больше не выпустить ее из объятий.

Малфой закрывает глаза, склоняется над столом и сжимает руки в кулаки. В «Трех метлах» довольно тихо и занято лишь несколько столиков; Драко сидит за самым дальним, пьет какую-то алкогольную подделку и пытается сосчитать. Прошел 91 день. 91 день без нее, три месяца сплошного ада. Неужели он прожил уже столько времени в этих постоянных воспоминаниях, которые, такие реалистичные, окружают, окутывают и делают из него тряпичную куклу болезненной бледности?

Малфой устает от неизменного панического взгляда матери и ее попыток вернуть его к жизни. Потому и уходит в «Три метлы».

Все чаще Драко выбирается из ядовитой дымки памяти, но кажется, будто все вокруг способно напомнить о Гермионе. Он мысленно воет и ненавидит себя. Воспоминания запутываются, и иногда вместо того, чтобы оказаться рядом с Грейнджер, Малфой возвращается в тот день, когда закончилась война. Он снова чувствует то же, что и тогда: Гарри Поттер жив, Волдеморт уничтожен, и никто не может до конца в это поверить, а Драко стоит вдалеке, смотрит на поле боя, не в состоянии смириться с мыслью, что Гермиона не подойдет к нему прямо сейчас, не поправит тонкими пальчиками упавшую прядь. Игра закончена! Вставайте все! Почему вы не встаете?! Но Гермиона не появляется, а Малфой никак не может разобраться, в чем тогда смысл. Какая тогда разница, кто победил? Почему правилами не предусмотрено возвращать павших воинов?

Его, по правде говоря, до сих пор беспокоит этот вопрос. Кажется несправедливым то, что победе в войне принято радоваться. Он не мог.

Малфой много думал обо всем произошедшем. Долго бился над загадкой, как получилось так, что Грейнджер осталась одна. В конце концов понял, и эта мысль причинила ему невыносимую боль: Гермиона осталась отвлекать. В самом деле, Пожиратели перестали разделять троицу, и когда у них появилась информация о Грейнджер, было решено отправляться немедленно. Потому что там должен находиться и Гарри Поттер. Драко оказался в составе участников той операции, может, по совершенно случайному стечению обстоятельств, а может и не совсем.

Гермиона хорошо знала, что у нее почти нет шансов. Когда Драко осознал это, прежде всего захотелось найти Поттера и кинуть в него Круцио, требуя ответа на единственный вопрос: как он мог позволить ей? Но Малфой остановился на полпути. Она точно обманула их, обвела вокруг пальца, чтобы предоставить возможность успеть. В конце концов, Драко сам прекрасно видел, что Поттер творил, когда узнал о ее смерти. Эта война могла закончиться по-другому в тот самый момент, когда Гарри рассказали.

За соседним столиком кто-то роняет стакан, и острый звон возвращает Малфоя в настоящее. Драко неохотно оглядывает «Три метлы», задерживает взгляд на веселой компании друзей, которые шумно соревнуются в наперстки, и вдруг поблизости от них, у двери, замечает ее. Малфой медленно выпрямляется и усердно всматривается, но боится моргнуть и потерять образ из вида. Драко встает, больно стукаясь коленом о стол, и бежит, почти летит. Облако волос, струящаяся мантия, тонкие пальцы, ощупывающие сережку, оказываются в непосредственной близости от него. Малфой поднимает дрожащую руку и бережно касается женского плеча.

— Гермиона, — выдыхает он.

И на этом в его легких заканчивается воздух. Она оборачивается, источая невесомый аромат духов, и ослепительно улыбается Драко.

— Простите? Мне кажется, вы меня с кем-то перепутали.

Стены вдруг начинают кружиться вокруг него с бешеной скоростью. Малфой смотрит на эту девушку, ничуть не похожую на его Гермиону, и только спустя долгие секунды выдавливает:

— Извините. Перепутал.

Волшебница, продолжая улыбаться, кивает и уходит к столикам, оставляя за собой шлейф сладкого аромата. Драко не может дышать. Он сглатывает, распахивает дверь и выбирается наружу. Улицы Хогсмида оживленные, радостные; Малфоя обходят, не особенно обращая внимание, а он пытается устоять на ногах и ждет, пока стены магазинов перестанут вибрировать перед глазами.

Это была не Гермиона. Но, несмотря на это, Драко знает и кожей чувствует, что Грейнджер где-то рядом. Ему лишь нужно увидеть ее, дотронуться и попросить прощения за каждое слово лжи и за все то, о чем когда-то посмел умолчать.

Малфой испытывает эту жгучую необходимость вот уже девяносто один день.

* * *

— Драко… ты тоже идешь.

Волдеморт проплывает мимо, указывая на него острием волшебной палочки, и Малфоя обдает холодом. Но Драко привык не ежиться и не дрожать. А еще приучился делать то, что приказывают, потому что попытки бунта тщетны и болезненны.

Долохов скалится и бросает Драко миниатюрный флакончик с ядом, а Хендерсон нарочито игнорирует «бесполезного мальчишку». План продуман и отработан, им нечего обсуждать. Чей-то дом, отравленный напиток и смертельное заклинание. Малфой никогда не спрашивает, кому из списка Лорда пришла очередь на этот раз — кажется, убивать легче, если о человеке ничего не знаешь.

Они аппарируют по отдельности, Драко — первый. Малфой опрокидывает флакончик над стаканом апельсинового сока и оставляет напиток на самом видном месте. Это его часть работы, «неинтересная» по мнению Долохова и не менее остального тяжелая для самого Драко. Яд действует необратимо, но относительно медленно, так, что при необходимости достаточно времени для допроса. Но Пожиратели предпочитают оставлять это время для пыток и насмешек, а Малфою приходится наблюдать, как чье-то отравленное сознание и погибающий организм жаждут Авады, не в силах стерпеть муки. И это он наливает яд, каждый раз.

Драко страшно при мысли, что однажды он может к этому привыкнуть.

В доме появляется Хендерсон и презрительно, выжидающе глядит на Малфоя.

— Никого, — отвечает тот на не заданный вслух вопрос.

Ожидание тяжело. Время движется вязкими минутами, и в голове Драко слишком много опасных мыслей: о том, кого они ждут, волшебника, маггла или сквиба, насколько тот окажется молод, и будет ли это женщина или мужчина. И даже о том, что Грейнджер обожает апельсиновый сок. Малфой чувствует, как внутри у него сжимается тугой узел.

— Не грусти, папочкин сыночек, — язвит Долохов, только что аппарировавший, но уже успевший почувствовать скуку. — Рано или поздно ты втянешься и начнешь получать удовольствие.

Скрипит замок у входной двери. Трое Пожирателей Смерти, скрывшиеся в далекой темной комнате на первом этаже, прекращают обмен репликами. Сначала в прихожей, а затем в кухне загорается свет, становятся слышны шаги, быстрые, легкие. Тишина, стук стакана о стол, снова тишина. Долохов засекает секунды и, подав Хендерсону сигнал, стремительно выходит из комнаты.

— Остолбеней! — оглушающе разносится по дому.

Драко прислушивается и понимает, что что-то пошло не так.

— Ускользнула, сволочь! — рычит Долохов в ярости.

Кто-то бежит по лестнице, но в комнате вновь появляются оба Пожирателя, разгневанные, нервные. Хозяин дома действительно выскользнул из-под луча заклинания. «Значит, волшебник», — решает про себя Малфой.

Хендерсон натыкается в темноте на что-то тяжелое и ругается. Этот грохот, конечно, должен быть слышен и на втором этаже. Долохов называет подельника идиотом и, немного помолчав, добавляет:

— Яд уже должен подействовать. Пошли. Нам нечего ее бояться.

«Женщина», — мысленно заключает Драко.

Они уходят, и Малфой остается в маленькой комнате один. Он ненавидит, когда не все в операции идет гладко. Пожиратели разозлены и раздразнены, а яд уже в крови жертвы, так что пытки только становятся жестче, а шансов на спасение, увы, не появляется.

Они поднимаются по лестнице уверенно, тяжело. Хендерсон хочет что-то сказать, но не договаривает. Дверь наверху распахивается, и в парочку летят заклятия.

У Драко подкатывает к горлу. Он застывает, прекращает дышать, и кажется, что даже сердце перестает биться. Это самый страшный, самый тайный кошмар Малфоя: узнать чей-то голос вот в такой момент. Но когда в кошмарах он понимал, что сейчас услышит голос Гермионы, то просыпался за долю секунды до этого. Потому что иначе не проснулся бы вовсе.

Сейчас Драко не может в это поверить. Просто не может.

Хохот Долохова зависает в теплом воздухе дома, а Малфой стоит, не в состоянии сдвинуться с места. Это не она. Мерлин, пожалуйста, кто угодно, только не она!

На втором этаже о чем-то говорят, но Драко не может различить ни слова. Он делает медленный шаг из комнаты и натыкается взглядом на окровавленное тело Хендерсона у подножия лестницы. Это действует отрезвляюще; Малфой несется вверх, все еще надеясь и молясь всем известным богам — хоть бы ему показалось. Чуть притормозив у открытой двери, он решает идти дальше, но вдруг понимает, что не может. Драко стучит кулаком в наколдованный невидимый щит, заранее зная, что это бесполезно, но прекращает только тогда, когда с костяшек пальцев течет кровь.

Долохов давно «втянулся» и знает, что нужно делать.

Малфой запрокидывает голову и насилу делает вдохи. Достает из мантии маску, мокрыми ладонями прижимает к лицу и застегивает, затем натягивает капюшон. Драко обходит щит, чтобы видеть больше. Долохов ходит и что-то говорит, а она стоит, настырно молчит и сжимает зубы.

«Гермиона», — наконец шепчет Малфой.

Ему кажется, что пора проснуться, но никак не выходит. Долохов роется грязными руками в ее вещах, а Грейнджер не сводит с Антонина глаз, готовая, кажется, вот-вот броситься в атаку. Боец. До последнего.

Но мысль о том, какие муки испытывает Гермиона на самом деле, держит Драко на острой грани отчаяния. Яд, который он собственноручно налил в стакан, постепенно забирает ее из этого мира, отнимает у него. И ничего нельзя сделать. А тут еще Долохов достает из коробки с игрушками какую-то веревку и угрожающе обвивает ею шею Грейнджер. Малфой холодеет и снова ударяет кулаком в щит, игнорируя боль. Он ходит из стороны в сторону в тщетных попытках найти уязвимое место, и Пожиратель, похоже, наконец вспоминает о нем.

— О, ты мне как раз сейчас нужен. Постой тут с ней, пока я кое-что проверю.

Щит исчезает, но пройти в комнату все равно стоит Драко невероятных усилий. Он идет аккуратно, словно с каждым шагом может провалиться пол, и встает напротив Гермионы. Заглядывает ей в глаза и сразу же жалеет об этом.

— Привет, Малфой.

Драко вздрагивает. Глупо было надеяться, что Грейнджер его не узнает — по походке, запаху, глазам. Она знает Малфоя наизусть, а может, ей это только кажется.

Гермиона что-то говорит, с горечью и злобой. Драко ей, кажется, даже отвечает. Все в его голове смешалось, ему нужно так много ей сказать, но он не может. Грейнджер его ненавидит. Точно так же, как ненавидела год назад… нет, конечно, сильнее. Она не дает Малфою прикоснуться — отстраняется и от этого пошатывается, а Драко хочется кричать во все горло.

Это не должно закончиться вот так. Они пообещали друг другу увидеться после войны.

Он говорит ей о своей любви, а она язвит и отшучивается. Но когда в комнату вновь заходит Долохов, Гермиона вдруг бросает:

— Я тоже тебя любила.

И Малфой чувствует, как у него внутри что-то незримое разрывается наконец на мелкие кусочки.

Драко не слышит, не слушает Долохова. Он с ужасом и безысходностью следит, как Антонин спокойно занимает место напротив Гермионы и предупреждает, что пришла «пора заканчивать». В ее глазах остается все меньше ясности, она безвозвратно теряет связь с реальным миром. И только в самую последнюю секунду Малфой замечает, что Грейнджер вполне сознательно и необычайно нежно смотрит на него, но и после Драко не будет уверен, что это случилось на самом деле. Словно в замедленной съемке, он наблюдает, как Долохов увлеченно замахивается волшебной палочкой, как из нее вылетает зеленая искра и как Гермиона, чуть дрогнув, падает на пол.

Время замирает. Сердце Драко выдает редкие, поверхностные удары. Он опускает веки, недвижимый, не позволяя себе приблизиться к ее телу, чтобы поцеловать самые дорогие руки в последний раз.

Малфой до крови закусывает губу. Сейчас — хотя бы сейчас! — нужно проснуться. Но ничего не происходит. Он остался один. Его покинул единственный друг, единственная любовь. Единственная опора в этом ужасном, кружащемся в грязном вихре мире. А Драко остался — эгоист, предатель, убийца.

Антонин несколько секунд медлит, а потом поворачивается и спрашивает, почему Малфой не идет убирать труп Хендерсона. Драко молчит, Долохов психует.

— Трусливый мальчишка, как будто в первый раз это видишь.

Он сплевывает на пол и поворачивается, чтобы уйти и самому заняться убитым. Драко ледяными пальцами сжимает в кармане мантии волшебную палочку; когда Долохов делает еще несколько шагов, Малфой без всяких сомнений взмахивает оружием. И произносит первую в своей жизни Аваду.

* * *

Драко проходит через ворота и направляется к мэнору, по пути оглядывая его фасад. Тяжелые тучи опускаются на крышу, а промозглый ветер шуршит листвой немногочисленных деревьев вокруг серого, словно ушедшего в тень дома.

Малфой налегает на массивные двери, заранее отогнав домовика, и не торопясь идет в гостиную. Садится на кожаный белый диван, закрывает глаза и запрокидывает голову. Нарцисса чутко улавливает звуки его шагов, тихо спускается по мраморной лестнице со второго этажа и замирает, не дойдя несколько ступенек. Она держит осанку и с силой сжимает перила.

— Драко… где ты был?

Несколько секунд он молчит, будто обдумывает, что сказать матери на этот раз.

— В «Трех метлах», — честно выдает наконец.

— Ты там с кем-то встречался?

В ответ снова мучительная тишина. Нарцисса Малфой всматривается в черты лица сына и как никогда узнает в нем Люциуса — измученного, скрытного. Она ждала и тайно опасалась, что Драко станет похожим на отца. До последнего надеялась, что сможет оградить, спасти своего мальчика, но тот в конце концов оказался плечом к плечу с Люциусом под смертоносными взглядом и властью Волдеморта. А Нарцисса, предпринявшая столько отчаянных попыток отобрать, выкупить, выпросить Драко у Лорда, осталась женой и матерью, но невероятно несчастной.

Малфой поднимает голову, выпрямляется и смотрит на Нарциссу прищурившись. Она крепко держится за перила и томится в ожидании.

— Мам… она ведь ничего обо мне не знала, — хрипит Драко. — Значит, и любила на самом деле не меня, а свою фантазию. Выдуманный образ.

Нарцисса отвечает сыну долгим взглядом и спускается по оставшимся ступенькам, чтобы присесть рядом на диван. На улице гремит гром, и ветер ударяет в большие окна, выходящие в сад.

— Ты всерьез думаешь, что она чего-то не знала?

Драко хмурится. Сейчас он уверен только в том, что мать будет утешать и успокаивать его, а потому не раздумывая выдает:

— Не знала. Потому что была слишком занята спасением магического мира, чтобы подозревать меня в чем-то… подобном.

Но у Нарциссы на этот счет собственное мнение.

— Самая умная волшебница своего поколения. Ближайшая подруга Гарри Поттера, которая к тому же бывала у нас в доме в те не лучшие времена. И видела здесь тебя.

— Я стоял в стороне.

— Она догадалась, Драко. Нельзя просто так, для красоты, носить Черную Метку и прислуживать Волдеморту, не совершая поневоле страшных грехов.

Драко вздыхает и качает головой. Рядом с цветочными клумбами за окном ударяет ослепительная молния, и снова слышатся раскаты грома.

— Ты не понимаешь, мама. Просто ты не слышала этого… не слышала, как она говорила со мной в последний раз.

— Ну, милый, — мгновенно реагирует Нарцисса. — Все-таки она была влюблена и, несмотря на все догадки, до последнего видела в тебе только самое хорошее, — миссис Малфой садится поудобнее и мягко сжимает в ладони напряженную руку Драко. — Это непросто, принимать близкого человека всего, вместе с его темной стороной.

Ему нечего говорить в опровержение. Нарцисса, как всегда, бесспорно права. Но от ее справедливых замечаний Драко не становится легче, только просыпаются в душе старые сомнения и опасения.

— И что же мне теперь делать? — решается спросить он. — Как жить, зная, что Гермиона не успела меня простить? И не будучи уверенным, что она вообще простила бы меня когда-нибудь?

Нарцисса улыбается мягко, еле заметно. У Драко в который раз за недолгую жизнь появляется ощущение, что его мама знает все существующие в волшебном мире секреты, и каждый раз просто находит в своей памяти подходящий. Миссис Малфой опускает голову на спинку дивана, не отводя взгляда от сына, и тот следует ее примеру.

— Знаешь, милый, я всегда считала, что любовь приходит в жизнь человека именно для того, чтобы даровать всеобъемлющее, искреннее прощение. И если, Драко, то была любовь, можешь быть уверен — ты прощен. Даже после ее смерти.

Драко внимательно слушает Нарциссу, любуясь ее морщинками вокруг глаз и чувствуя, как от ее ладони по телу разливается тепло. Он впитывает ее слова, пытается понять нечто очень важное. И выдыхает робкое «мам», осознав, что нуждается в ответе на еще один вопрос.

— Да, дорогой? — отзывается она.

— А ты простила отца? За то, что он ни разу не ослушался приказа Темного Лорда. За то, что так и не стал героем. И что о многом молчал раньше.

Миссис Малфой проводит кончиками пальцев по щеке Драко, аккуратно приглаживает его растрепавшиеся волосы и со все той же теплой улыбкой роняет:

— Конечно, Драко. Давным-давно.

Ветер врезается в большие окна, резвясь и гневаясь. Часы в гостиной громко, уверенно бьют семь раз.

— Пойду загляну к домовикам. Время ужина, — сообщает Нарцисса. Она похлопывает Драко по руке, встает и направляется в другую комнату, на ходу поправляя строгую прическу.

Малфой тоже поднимается с дивана. Ему так хочется, так необходимо поверить в слова матери, но что-то не дает окончательно ощутить желаемое спокойствие.

Поток холодного воздуха проскальзывает прямо у его шеи. Драко вздрагивает. Он оглядывается по сторонам, пытаясь понять, откуда в дом проникает ветер, но не находит ни одного открытого окна или двери; только нечто светлое, размытое застывает ненадолго прямо напротив Малфоя и так же неожиданно исчезает. И оставляет за собой знакомый запах — запах ее волос. Как... награду, которую Драко хочет схватить и держать в руках до конца своей жизни.

Драко втягивает аромат через нос и замирает. Глупая, несмелая улыбка появляется на губах, целый рой мыслей и чувств не поддается контролю. Он снова вздыхает, ему мало, но это сокровище столь призрачно, что ускользает еще до того, как Малфой полностью осознает свою в нем необходимость.

Драко делает несколько шагов к окну и прижимается лбом к холодному стеклу, наслаждаясь ощущением, что только что произошло то, чего он, возможно, так долго и мучительно ждал. Ждал девяносто один день.

Опять ударяет молния, и тучи наконец обрушивают на иссохшую землю ливень. Ветер бросает в окно крупные капли, а их умиротворяющая дробь разносится мелодией по всему дому.

Драко в неуютном, большом и ледяном Малфой-мэноре, но что-то покалывает на кончиках пальцев, а запах духов Гермионы так жадно упакован в памяти, что хватит на десятки лет вперед.

И для Драко сейчас нет ничего важнее веры в неслучайность окружающих его иллюзий.